— Уходи, — сказала она. — И возвращайся в мою постель, когда снова станешь мужчиной.
Дэвид выбежал из хижины. Он посмотрел на своих дядей и племянников, веселящихся вокруг костра, отвернулся и скрылся в ночи.
— Послушайте, — сказал Тим Хопкинс, когда сэр Джеймс присоединился к нему на террасе, — похоже, там что-то творится, возле хижины старой знахарки. Как вы думаете, в чем дело?
Джеймс посмотрел на темное небо и подумал, долго ли осталось до дождя. Оказаться застигнутым бурей на полдороге до Килима Симба было опасно. Он решил, что все же примет приглашение Валентина остаться.
— Валентин говорит, что это сын Вачеры женится. Они построили новую хижину для него и его жены.
— Значит, на краю поля для игры в поло теперь уже три хижины.
— Да, и Вэл просто вне себя. Сказал, что утром сровняет с землей все это хозяйство и на этот раз не оставит даже хижину старухи.
«Хорошо, — подумал Тим. — Надеюсь, что сукин сын сделает это. Тогда кикую больше не станут терпеть и отомстят. Может, на этот раз они скормят лорда Тривертона своим козам!»
Из-за выполненной во французском стиле двери появилась Грейс. Она помедлила, глядя на то, как молодой Тим тихо переговаривается с Джеймсом в окутанной туманом ночи. Грейс носила очки, но из-за того, что ее правый глаз не видел, одна линза была сделана из простого стекла.
— Джеймс, — сказала она, подходя к ним.
Он заметил, что она беспокоится.
— Что случилось, Грейс?
— Роуз мне только что рассказала нечто невероятное! — Она обернулась назад, на столовую, где африканские слуги сервировали стол к ужину. — Я все еще не могу прийти в себя. Она позвала меня к себе и рассказала удивительную историю. Сейчас у нее Мона наверняка слушает все то же самое. Джеймс, Роуз собирается уйти!
— Что значит уйти?
— Она покидает Кению. Уходит от Валентина!
— Что? — спросил он так громко, что Грейс пришлось шикнуть на него.
— Валентин еще не знает. Роуз собирается сказать ему за ужином.
— Глупость какая-то. Может, она пьяна?
— Еще какая трезвая, Джеймс. Понимаешь… у нее есть другой.
Джеймс и Тим ошарашенно уставились на Грейс.
— У Роуз есть любовник, — прошептала она.
— Не может быть, — сказал Джеймс. — Она просто выдумывает.
— Мне так не кажется. Если помнишь, я как-то говорила, что моя невестка в последнее время сильно изменилась. Она вдруг снова ожила, стала более уверенной в себе. Начала раздавать слугам распоряжения. Даже уволила двух девушек. И один раз выступила против меня и сказала, чтобы я не лезла не в свое дело. Мы с Моной обсуждали это и решили, что это у нее возрастное, ведь ей сейчас сорок шесть. И вот теперь Роуз заявляет, что у нее все это время был любовник и что утром они собираются вместе бежать.
Джеймс нахмурился.
— Что-то не верится. Если бы у Роуз был любовник, об этом бы обязательно стало известно. Ты же знаешь что Кения похожа на маленький городок, где все знают все обо всех.
— Но им, похоже, удалось сохранить тайну. Никто из нас не знает его, а она прятала его все это время.
— В каком смысле?
Роуз сказала, что он один из сбежавших итальянских военнопленных, которых искали в сентябре.
— Но это было семь месяцев назад! Если бы этот человек добрался до Найэри и попытался залечь на дно, мы бы его нашли.
— Но только не там, где Роуз держала его.
— И где же?
— В эвкалиптовой роще. В своей оранжерее.
Джеймс и Тим переглянулись.
— Там? — удивился молодой человек.
— Она говорит, что сначала он был ранен. Она выходила его. Потом они переместились в пляжный домик на побережье.
— Но это невозможно, — возразил Джеймс. — Как они могли путешествовать, ведь у него же наверняка нет документов.
— Я сказала ей то же самое, но она отмахнулась и ответила, что это было проще простого. Она представила его как какого-то дальнего иностранного родственника, кажется, племянника. Потому как он был с Роуз, графиней Тривертон, и они даже не пытались скрываться, ни у кого не возникло и мысли спросить его документы. Они поверили Роуз на слово!
Джеймс покачал головой.
— Немыслимо. Очень не похоже на Роуз. — Он на мгновение задумался и потом добавил: — Не понимаю, как Валентин может об этом не знать. Он же на прошлой неделе встречал ее на вокзале, чтобы сделать ей сюрприз. Разве этот мужчина не был с ней тогда?
— Был. Но она сказала мне, что, когда поезд подходил, она заметила мужа и велела Карло выходить из вагона отдельно от нее. Они встретились позже, в оранжерее.
— Так, значит, этот Карло сейчас там?
— Да, ждет ее в оранжерее, как она мне сказала. Они собираются отправиться в путь с первыми лучами солнца.
Джеймс молча смотрел на Грейс, затем принялся мерить шагами начинающий намокать каменный пол террасы. Снова пошел дождь.
— Ты веришь ей, Грейс?
— Поначалу я не поверила. Но она так спокойна и говорит обо всем этом очень рассудительно. К тому же все эти подробности… В общем, я ей верю.
— Думаешь, мы должны ее остановить?
— Не вижу, как у нас это получится. Она абсолютно уверена в своем решении. Да и к тому же какое право мы имеем вмешиваться?
— Валентин будет вне себя.
Грейс поглубже запахнулась в свой кардиган.
— Я знаю, — согласилась она и заспешила в дом, спасаясь от дождя.
В доме к запаху тлеющих в очаге поленьев уже начал примешиваться аромат жарящегося ягненка. Валентин отошел от раскрытого окна, через которое он слышал каждое слово из их разговора, и, ошарашенный, привалился спиной к стене.
Мона едва притронулась к ужину и удивлялась, как мама, учитывая, что она задумала, вообще могла есть. Но Роуз, как ни в чем не бывало, разрезала на тарелке кусок мяса. Она прямо-таки цвела — дарила всем улыбки и о чем-то непринужденно беседовала с Тимом Хопкинсом.
Грейс и сэр Джеймс ели молча, то и дело переглядываясь через стол, а Валентин вещал.
— Хочешь узнать, за какой культурой будущее? — обратился он к Джеймсу, вновь наполняя свой бокал вином. — За арахисом. Я собираюсь расчистить около трех тысяч акров и посадить арахис.
Мона посмотрела на отца.
— Ничего не выйдет, — сказала она.
— Это почему?
— Для арахиса здесь слишком сильный подъем.
— Откуда ты знаешь?
— Два года назад я пыталась сажать его. Ничего не вышло.
— Значит, ты сделала что-нибудь не так.
Отец продолжал разговаривать с Джеймсом, а Мона почувствовала, что ее щеки наливаются румянцем. Подобное отношение ко всему, что она говорит, начинало ее бесить. Девушка готовилась к ужасному скандалу, когда ее отец вернулся с Севера, и продумала линию своей защиты. Но, к ее удивлению и разочарованию, он спокойно объехал поместье, поглядел на то, как она все тут устроила, и небрежно заметил:
— Тебе повезло. Но, понятное дело, все здесь придется поменять.
Никаких криков или скандалов. Просто унизительное нежелание признать результаты ее трудов. Это было хуже, чем ссора, к которой приготовилась Мона.
— С этого момента ты больше не будешь совать свой нос в мои дела, — сказал отец позже. — Этой фермой управляю я.
— А мне что делать? — спросила Мона.
И Валентин ответил ей:
— Сбавь обороты, девочка! Тебе двадцать семь! Выйди замуж!
Это было неделю назад, но все равно разговор никак не выходил у Моны из головы. «Выйди замуж». Он хотел сказать, избавь меня от своего общества и будь камнем на шее у кого-нибудь другого. Отец даже забыл, сколько ей лет.
Мона подумала о матери. Новость о том, что у той роман с другим и она собирается бежать с ним, явилась для Моны полной неожиданностью. Поначалу она расстроилась, потом усомнилась в душевном здоровье матери. Но вскоре стала завидовать ее новой жизни, тому, что у нее был человек, к которому она воспылала такой страстью. Нужно было видеть ее лицо, когда она рассказывала о своем дорогом Карло. У Моны защемило сердце от боли, но потом она порадовалась счастью матери. «Да, — сказала она Роуз. — Ты права. Иди за человеком, которого любишь, и уходи от отца. Как бы мне хотелось поступить так же».
Перемешивая содержимое своей тарелки и слушая его рассуждения о делах его плантации, Мона думала о Джеффри Дональде, который в скором времени должен был вернуться из Палестины. Брак с ним отлично вписывался в ее планы. Джеффри больше не хотел работать в Килима Симба. Он решил начать заниматься туристическим бизнесом. Мона подумала, что этим он может заниматься и в Белладу. Вместо того чтобы после женитьбы уехать из Белладу, а именно этого желал ее отец, она привезет сюда своего мужа. Потому что Мона Тривертон никогда не расстанется со своей плантацией. Она не собиралась отдавать ее ни отцу, ни кому бы то ни было другому.
— Джеймс, ты слыхал, — продолжал Валентин, наливая себе еще вина, — что говорят про новую схему устройства солдат? Эта программа призвана подхлестнуть экономику после войны, увеличить количество белых поселенцев благодаря снижению цен на землю.
— До меня дошли такие слухи, но мне кажется, что земли не хватит.
— Они думают переселить местных обратно на их территории. Кикую придется вернуться на земли, которые выделило им правительство изначально.
— Они сделают это так же безропотно, как в старые времена. — Джеймс обменялся взглядами с Грейс. Напряжение за столом нарастало. Непринужденная манера Валентина казалась вымученной, он пил слишком много.
Валентин как раз начал говорить Джеймсу что-то еще, когда Роуз отодвинула стул и поднялась на ноги.
— Я хочу пожелать вам всем спокойной ночи. Но прежде чем уйти, я хочу кое-что сказать.
Гости с ожиданием повернулись к ней. Все они знали, что человек, сидящий на другом конце стола, обладал скверным характером.
Роуз выглядела прекрасно. По такому случаю она надела свое лучшее вечернее платье. Довольно глубокий вырез был украшен горным хрусталем. Волосы убраны наверх и заколоты орхидеей.
— Валентин, — произнесла она. — Я хочу тебе кое-что сказать.