— Ты думаешь об этом бедняге? — спросила Ирина.
— И о нем. И о том, что в жизни больше грустного, чем хорошего.
— Думаешь, грустное не бывает хорошим?
— Бывает, — очень серьезно ответила Женя. — Оно может быть самым лучшим из всего….
Когда после ужина Ирина ушла в ванную, Женя набрала номер телефона. Ей ответил автоответчик. Она положила трубку, затем снова набрала тот же номер и сказала:
— Я всегда стесняюсь читать тебе свои стихи. А ведь это и есть мое к тебе отношение. Прочитаю-ка я их автоответчику. А он, если захочет, передаст их тебе.
Вся жизнь моя — сорвавшийся поток —
Уносит мысль о чистом благородстве.
И вроде век уже не так жесток.
А что сердца? Замучены в сиротстве.
А если жить — не думать о себе?
И не жалеть о будущих невзгодах,
И раствориться полностью в судьбе
Осенних льдов на быстротечных водах?
Ну почему с тобою так тепло —
Прозрачным льдинкам хочется сорваться.
И только пальцы режу о стекло
Своей любви — смотреть и отражаться.
Ирина слушала, прислонясь головой к полуоткрытой двери ванной. Еще ничего не случилось. Есть лишь слова, настроения, догадки. Но перемены совсем рядом, и она не попытается их предугадать. Она будет просто ждать и подчиняться.
Когда раздался звонок в дверь, Маша уронила на пол бутерброд с маслом. Она всегда вздрагивала от звонков в дверь, по телефону. Поэтому телефон вечером она чаще всего отключала. Она торопливо подняла хлеб, тщательно вытерла масло с пола, зачем-то вылила горячий чай и сполоснула стакан. Лишь после этого она на пальчиках подкралась к двери и посмотрела в глазок. Совсем незнакомый, довольно молодой и, кажется, красивый мужчина. Маша задумалась. Лучше всего тихонечко отступить в комнату, закрыться и ждать, пока он уйдет. Может, он адресом ошибся, может, спросить о чем-то хочет. Маша не знала в лицо почти никого из соседей. Звонок прозвенел еще раз. Маша тихонько попятилась назад, к двери комнаты, но тут услышала спокойный голос:
— Откройте мне, пожалуйста, не нужно бояться. Я хотел бы задать вам пару вопросов. Если вы приоткроете дверь, я покажу вам свое удостоверение.
— А зачем оно мне, ваше удостоверение?
— Вы поймете, что я пришел к вам не случайно, и вам поговорить со мной нужно не меньше, чем мне с вами.
— Но мне ни о чем не нужно говорить. Да еще неизвестно с кем.
— Мы не сможем ничего решить через дверь. Только соседей заинтригуем. Ладно, раз вы такая осторожная… Я пришел по поводу Вадима Коркина. Продолжать?
Звякнула снимаемая цепочка, щелкнул открываемый замок. Сергей вошел в крошечную прихожую, заметил старые, выцветшие, местами оборванные обои, тусклые лампочки в светильниках. Ему хорошо была видна кухонька со старой газовой плитой, кастрюли с многолетней копотью и веревка под потолком, на которой сушились полихлорвиниловые пакеты. Историческая примета давно ушедших, но незабываемых времен. Пик экономного быта. Сергей с любопытством взглянул на хозяйку сих апартаментов. Лет сорока, очень худая, стриженная просто «на нет», с лицом, в котором не было ни красоты, ни уродства — такие живут под куполом своей незаметности, что иногда дает им великие возможности.
— Мы будем разговаривать здесь, в прихожей? Или, может, где-нибудь присядем?
— А вы что, пришли для долгого разговора? Так у меня времени нет. И вообще, вы, видимо, меня с кем-то перепутали. Я пару раз виделась случайно с человеком, которого зовут Вадим Коркин, но ничего о нем не знаю.
— И все-таки пропустите меня хотя бы на кухню, я покурю, если вы не возражаете.
Маша пожала плечами, первой прошла на кухню и придвинула гостю табурет, поставила блюдечко на край стола. «Пепельниц у меня нет».
— Одна живете? — поинтересовался Сергей.
— Да, хотя это не ваше дело. А теперь объясните, пожалуйста, почему вы у меня ищете Вадима?
— А он здесь никогда не бывал?
— При чем здесь это? Что вам нужно? Бывал — не бывал… Да не помню я. Может, и заходил когда-то.
— Зачем заходил? Вы кто друг другу — любовники, приятели, партнеры по бизнесу? Какие у вас общие дела?
Маша впервые прямо и пытливо взглянула Сергею в глаза.
— Я так полагаю, вы из милиции или адвокат жены Вадима. И вас интересует завещание.
— Я частный детектив. И меня безумно интересует это завещание. Причем я такой не один.
— Вы что, никогда не слышали, что мужчины иногда хотят оставить состояние не жене, а другой женщине?
— Слышал, причем не раз и даже не два. Но всегда возникают вопросы. На одни можно ответить с ходу, на другие — нет. Почему он именно вам оставил большое состояние? Если это, простите, любовь, то почему он так незаметно беспокоился о вашем благополучии до сих пор? Извините, но я уже узнал, сколько вы зарабатываете паспортисткой в ДЭЗе. Ровно столько, чтобы вести вот такой образ жизни. — Сергей неопределенным, но очень выразительным жестом обозначил жилище Марии. — Если бы у вас хотя бы эпизодически появлялась дополнительная сумма, все выглядело бы немного иначе.
— Как? — угрюмо усмехнулась Мария.
— Здесь были бы предметы, выходящие за рамки строжайшей целесообразности.
— Вы меня щадите. Здесь прежде всего была бы другая женщина, из тех, которым платят. Я не проституток имею в виду, а наоборот — женщину, представляющую ценность для мужчин.
— Насчет женской ценности мы могли бы поболтать в свободное время. Думаю, вы слишком комплексуете. Но в нашей ситуации времени в обрез, а вопросов море. Почему Вадим оставил вам дом и деньги? Может, вы оказали ему большую услугу? Может, он в чем-то перед вами виноват? Или подставное лицо? Мария, вам отныне придется отвечать на такое количество подобных вопросов, что вам захочется опять стать бедной. Дело в том, дорогая моя наследница, что Вадима Коркина больше нет. Я так долго молол тут всякую чушь, чтобы убедиться в том, что вам это неизвестно.
— В каком смысле нет?
— Он мертв. И перешел он в это прискорбное состояние через несколько дней после того, как переписал на вас завещание.
Сергей замолчал, и на кухне стало холодно, жутко, беспросветно. Только странный звон разбивал тишину. Сергей и Мария одновременно посмотрели на посуду на столе, затем на ее руки. Это они так дрожали, что чашки прыгали на блюдцах. Сергей взглянул на желтое, восковое, как у покойницы, лицо Марии, в ее глаза, устремленные в одну точку, быстро встал, поднял ее со стула и потряс за плечи.
— Его убили? — бесцветным голосом спросила она.
— Почему вы это спросили? Почему вы сразу решили, что его убили?
— Потому что только это, видимо, и могло с ним случиться. И со мной. Я имею в виду этот чертов шанс, который выпадает стольким людям, и ничего. А мой шанс обязательно должен был меня добить.
Сергей молча положил на стол визитку со своим телефоном. Надевая куртку в прихожей, он обратил внимание на ветровку, которую обычно носят подростки. Впрочем, Мария худая, у нее вполне может быть такая вещь. Скажем, по утрам бегать вокруг дома.
Глава 7
— Если одни будут тут серить, а другие гадить, то ты, дочка, мети не мети, а жить нам все равно в этом сраче придется. Никуда от него не денешься.
— А если, к примеру, одни перестанут, как вы выражаетесь, серить, а другие прекратят гадить, что тогда будет? — Дина с радостным ожиданием смотрела на свою собеседницу в какой-то плащ-палатке, наброшенной на длинный халат с большими розами, которые мели этот самый срач не хуже Дининой метлы.
— Тогда ясно что, — завибрировала всеми отеками и морщинами цветастая дама, что, скорее всего, означало улыбку. — Тогда напьются и начнут всех подряд метелить.
— И часто у вас такие конфликты случаются?
— У нас никакие конфликты не случаются. У нас одно свинство и паскудство. Если бабе не сто лет, значит, она проститутка. Если мужик не под следствием, значит, только отсидел. Перемена у него. А недавно вообще одного тут грохнули. Незнамо кто, неизвестно за что. Вроде с девкой приходил во вторую квартиру. Девки след простыл, соседи ничего ни слышали, ни видели. Пьяные, конечно, были. Я б услышала. Я чутко сплю. От своего храпа иногда просыпаюсь.
— Интересно как, — задумчиво протянула Дина.
— Еще как интересно. Ты вечерком к тете Симе зайди, — это меня так звать, — в седьмую квартиру. Я тебе такого нарасскажу про всех — ни в каком кино не увидишь. Только во время сериалов не приходи. Люблю я их. А к чаю я люблю пончики с ванильным кремом. Вон в том магазине за углом всегда есть. Тебя-то Дина зовут, бабы говорили. Не еврейка, часом?
— А ты что, антисемитка?
— Да мне хоть кикимора болотная, лишь бы не гадила и бутылки не била. Так ты еврейка, правда?
— Да нет, хотя еврейские родственники имеются. Точнее, один.
— Так ты дура просто! Что ты тут с метелкой мудохаешься, если ваши уже все на пальмах сидят, мандарины финиками заедают. А денег у них…
— Сима, тебя далековато занесло. Я никак дорожку одну не подмету. Давай, иди смотри сериалы, а мы с Чарли и пончиками к тебе обязательно зайдем в гости.
— Ой, не могу! Чарли! Это вроде как Чарли Чаплин или принц английский? А с виду — чистая мочалка для стирания пыли.
Когда во дворе стало смеркаться и зажглись окна в некоторых квартирах, Чарли вдруг издал тоненький визг, который у него обозначал ликующий клич. Из машины появилась дама в лиловом лайковом пальто, украшенном лисьими рыжими и черно-бурыми хвостами. Она легко подхватила внушительного вида кожаную сумку, набитую явно продуктами питания, и поплыла к ним в темно-фиолетовых ботфортах с ручной вышивкой и на шпильках не менее пятнадцати сантиметров. Дину появление этой жар-птицы в их курятнике для выбраковки растрогало до слез.
— Аленушка, — сказала она с придыханием, — мне хочется сейчас одного: встать на задние лапы и полизать твою замечательную морду лица. Что и пытается сделать за нас двоих Чарли. Ты только наклонись пониже: он все же в губы хочет тебя поцеловать, а не в пуговицу, которая нав