– Франческа!
Она обернулась.
Франческа поняла, кто ее зовет, не успев увидеть Патрика. Она почувствовала это сердцем, которое подсказало ей, что рядом любимый. В долю секунды боль и унижение последних пяти месяцев унеслись прочь. Но ненадолго. Ей вновь припомнилось все. Она обернулась, увидела его лицо, и ее пронзила все та же нестерпимая боль, будто все это случилось только что. Ее охватил гнев. Он увидел ее лицо и этот гнев в глазах, но не поверил, что она может его ненавидеть, и подошел, чтобы коснуться ее руки. Она отпрянула и выронила стакан. Он упал на пол и разбился.
– Не смей! – Франческа соскочила с табурета и увернулась от протянутой руки. – Не смей прикасаться ко мне! – Ища защиты, она взглянула на Дейва.
– Франческа, прошу тебя!
Господи, он напугал ее, бесчувственный идиот! Она инстинктивно отпрянула, словно испуганный зверек, но он отчаянным жестом схватил ее за руку.
– Франческа! Прошу тебя!
– Оставь меня! – крикнула она, вырвав руку, и бросилась к двери. Ей хотелось убежать.
– Нет, Франческа!
Патрик догнал ее у выхода. Ни за что нельзя упустить ее, надо все объяснить, поговорить с ней. Но Франческа вырывалась что было сил, пытаясь освободиться. Она ударила его в подбородок, и он от неожиданности выпустил ее руку. Франческа побежала. Но он бегал быстрее и не дал ей уйти далеко.
– Франческа! – выдохнул он, прижав ее к себе.
Она отчаянно сопротивлялась.
– Ну перестань же, Франческа, Бога ради, перестань!
Он еще сильнее прижал ее к груди. Она была на грани истерики.
– Прекрати! – крикнул он и, схватив ее за плечи, тряхнул, чтобы привести в чувство. В ту же секунду она успокоилась и прекратила сопротивление. Она стояла, глядя в землю полными слез глазами, а он держал ее в объятиях.
– Прошу тебя, Франческа, послушай меня! Хорошо?
Он сцепил руки, так что вырваться она уже не смогла бы, и с силой прижал к себе. Ее близость закружила ему голову.
– Франческа, я люблю тебя, – только и сказал он, и повторял эти слова снова и снова. – Люблю тебя, поверь мне, люблю, люблю.
Дейв вышел вслед за ними и остановился на тротуаре. Все произошло так стремительно, что он не мог понять, что же ему, собственно, делать. Услышав слова Патрика, он повернул назад. Ему тут не место. Дейв вошел в дверь и смотрел сквозь стекло, чтобы в случае необходимости прийти Франческе на помощь.
– Франческа, выслушай меня, пожалуйста! – Патрик все уговаривал ее, хотя она давно перестала пытаться убежать от него. Но он боялся, что она исчезнет, опять исчезнет из его жизни. – Пожалуйста, выслушай и скажи же что-нибудь, пожалуйста.
Наконец она кивнула. Она была в таком смятении, что не знала, как себя вести, и проще всего было послушаться.
Он немного ослабил объятия и взглянул ей в лицо. Он знал это лицо очень хорошо; память о нем нисколько не поблекла за эти месяцы. Он тихонько взял ее за подбородок. Она вздрогнула.
– Я не хочу вспоминать то, что случилось, – ровным голосом сказала она. – По крайней мере сейчас.
– Хорошо. – Он боялся встретиться с ней глазами, в которых всегда можно было читать как по книге. – Может, вернемся в бар? – Он с трудом понимал, что происходит, ему хотелось лишь одного – не выпускать ее из своих рук. Впервые за время разлуки он почувствовал себя вновь живым.
– Вернемся, – слабо проговорила она.
Они вошли в бар, он подвел ее к стойке. Патрик протянул руку Дейву.
– Патрик Девлин, – назвался он.
Дейв вздрогнул, услышав это имя.
Ну конечно, кто же еще это мог быть, конечно, это он.
– Дейв Йейтс, – ответил он, пристально вглядываясь в лицо Патрика.
Мужчины обменялись рукопожатием, но без всякой теплоты. Патрик повернулся к Франческе.
– Ты здесь живешь, Франческа?
– Нет, мы живем в Ньюкасле, – ответила она без всякого умысла, но Патрик подметил, что она сказала «мы», и его больно кольнуло в сердце.
– Мы с Фрэнки вместе работаем, – пояснил Дейв, заметив, как помрачнел бедняга Патрик. – Приехали в Лондон на Неделю высокой моды показывать свою коллекцию. Завтра должно произойти это знаменательное событие, если только кто-нибудь захочет бросить взгляд на дело наших рук.
– Понятно, – с явным облегчением отозвался Патрик. – А почему, собственно, вы в этом сомневаетесь?
– Возникла проблема с прессой. Я слегка наказал одного пронырливого хлыща из «Фэшн ревью», который вздумал учить меня жить, и он подбил своих устроить нам обструкцию. Говнюк долбаный!
Дейв прервал свой монолог, чтобы хлебнуть из стакана, и заметил, что Патрик почти не слушает его. Он ничего не видел вокруг, кроме Франчески.
– Ты работаешь в модном бизнесе?
Она, не глядя, кивнула. Ее смятение не проходило; сердце и разум работали вразнобой, и она никак не могла решить, кого ей слушаться.
– Это самая светлая личность среди женщин после Коко Шанель, – вмешался Дейв. Он понимал замешательство Франчески и ободряюще сжал ей руку. Вообще-то им пора было уходить, но этот Девлин выглядит таким несчастным. – И я не шучу, – продолжил Дейв, чтобы загладить неловкое молчание. – Вот почему я тревожусь за судьбу коллекции. Она, может быть, самая лучшая из всех, а из-за этих чертовых журналюг все труды того и гляди пойдут псу под хвост. Уж лучше бы мы сидели в Ньюкасле и не высовывались!
Дейв сам не заметил, как начал почти кричать, и кое-кто даже обернулся.
– Неужели этот ваш «говнюк» настолько влиятелен, что все пляшут под его дудку?
– Дело в том, что он считается знатоком. На Неделю высокой моды в Лондон съезжаются сотни модельеров, и каждый жаждет внимания прессы, и, к примеру, даже я, не последний человек в нашем деле, еще ни разу не удостаивался чести попасть в обзор Конрана или Кэтрин Хэмнет. Большинство журналистов сами ни фига в моде не смыслят и ловят информацию из уст посвященных. А самым авторитетным считается мнение нашего друга Эдди Марса.
– Вот оно что! Теперь ясно.
– Если чертов Эдди Марс брякнет, что наша коллекция – хлам, никто даже плюнуть в нашу сторону не захочет. Мы даже еще не успели ни с кем, кроме него, встретиться, а теперь он не поленился всем объявить, что нечего на нас терять время. А эти писаки и рады – можно лишний раз не утруждаться. Нас списали со счетов. – Дейв щелкнул пальцами. – Вот так вот! Мода – дерьмовый бизнес, Патрик, сегодня ты на коне, а завтра весь в дерьме, забыт и никому не нужен. – Дейв отхлебнул пива, чтобы промочить пересохшее горло. – Извините, – спохватился он. – Я, может, сгустил краски, просто выпал чертовски неудачный день.
– Похоже, действительно вам не повезло. Не могу ли я чем помочь?
– Вряд ли. Вы ведь не журналист, нет?
– Нет. Я занимаюсь политикой.
Дейв заметил, как при этих словах Франческа напряглась.
– Я раньше медициной занимался, но позволил сестре уговорить меня влезть в политику. Появился такой шанс, и я им воспользовался. Но, верно, ошибся. Не нравится мне это дело.
Патрик говорил, обращаясь к Дейву, но слова его предназначались Франческе.
Дейв опять почувствовал себя лишним, будто присутствовал при чьем-то очень личном, очень интимном разговоре.
– Даже не знаю, как это все произошло, – продолжал Патрик. Он смотрел теперь прямо на Франческу, и она ответила ему взглядом. – Не знаю, что на меня нашло, какая дурь. С тех пор дня не прошло, чтобы я не сожалел об этом, да что там дня – ни единой секунды.
Франческа молчала. Патрику показалось, что она молчит целую вечность. Потом сказала:
– Дейв, давай уйдем. – Она произнесла эти слова каким-то детским голосом, высоким, задыхающимся. И добавила: – Пожалуйста.
– Да, правда, нам пора.
Дейв торопливо надел свой пиджак и подошел к табурету, на котором сидела Франческа. Кивнул Патрику – что он мог ему сказать? Патрик не сделал ни одного движения – чем он мог ее удержать?
Обняв Франческу за талию, Дейв повел ее к выходу. Она не смотрела в сторону Патрика и вся была напряжена, как струна. Когда они вышли за порог, она беспомощно приникла к Дейву, будто силы сразу оставили ее. Дейв покрепче обнял ее. Он думал, какой же сильной, мудрой и зрелой она была, совсем не по возрасту, но в иные минуты делалась похожей на ребенка. Вот как сейчас.
Они медленно двинулись в сторону отеля. Он не решался смотреть ей в лицо, как не осмелился напоследок посмотреть в глаза мужчины с окаменевшим лицом, который остался в баре. Он только чувствовал, как ее тело содрогается в беззвучных рыданиях, и думал, что никогда ему не понять этой необыкновенной женщины.
Патрик сидел в своем небольшом кабинете и с нетерпением ждал, когда же его коллега уберет бумаги в стол и уйдет. Его желание остаться одному было нестерпимым. Следя за движениями стрелки по циферблату, он пытался сосредоточиться на чем-то другом, а не на неотступной сердечной боли. Наконец коллега ушел, и он остался в полной пустоте.
Он не понимал, что с ним творится. Все потеряло для него свой смысл, кроме Франчески. В голове было пусто, Пенни перестала для него существовать, он совсем забыл о ней. Только Франческа стояла перед глазами. Стоило прикрыть веки, и он видел Франческу.
Как глупо с его стороны было надеяться, что он сможет снова войти в ее жизнь, ожидать, что она все простит и будет любить его без слова упрека, без гнева, будто ничего не случилось. Глупо было даже предполагать, что она сможет его понять. Господи, да он сам вряд ли понимал себя! Чего ради он отказался от нее? Ради Маргарет и наследства отца-алкоголика, ради того, чтобы примириться с собственным прошлым. Из этого ничего не получилось. Прошлое осталось таким, каким было.
Он закрыл лицо руками и стал думать о том, что он решил сделать. Ему надо убедить ее, доказать, что только она нужна ему, и ничего больше. Разве это не справедливая мена – кусок всей прожитой им жизни за будущее Франчески? И если у него получится осуществить эту идею, тогда она должна понять, что он действительно бесконечно предан ей.