они, бывало, жили здесь все лето, а то оставались и до зимы. Рассказывал о вечерах и званых обедах, что устраивались в усадьбе. Всевозможных играх, которые любили не только дети, но и взрослые. О тихих семейных вечерах у камина, прогулках верхом и катаниях с горки. Увлекаясь, парень переходил от истории семьи Четвертинских к своей собственной, и она была не менее увлекательна. У них интересовались и изучали родословную на уровне архивов и всевозможных запросов, переписки и личных встреч. Ариан с легкостью вспоминал своего прадеда, поведав о его подвигах во время Первой мировой войны. И о том, как они жили в эмиграции, с чего начинали в Европе.
Его рассказы были увлекательны и совершенно невероятны, и даже здесь, в Сиренево, среди руин той эпохи, до конца не верилось, что все это происходило на самом деле.
Но еще больше Юльке нравилось исследовать здания и строения, которые располагались на территории имения. Каждый раз, когда Ариан открывал очередную дверь, она с каким-то детским восторгом ожидала сюрприза и радовалась, если им действительно удавалось отыскать что-то из давнего времени, даже если это был всего лишь осколок старого изразца или плитки, дверная ручка или ржавый шпингалет. Юле все это казалось бесценным сокровищем, которое она собирала и уносила в зимний сад. Будучи по специальности архитектором-реставратором, Ариан много рассказывал о том, как и из чего строили дом, как они собираются его возвращать к жизни. Делился планами о будущем Сиренево, каким оно непременно станет лет через пять. Эти несколько дней Старовойтов много говорил, но каждый раз, когда, оборачиваясь, смотрел на Юльку, сердце его сжималось от нежности и боли. Ариан о многом говорил, но мысли его были только о ней. Он переживал и не знал, как ее оставить. И это давило, не давая покоя. Он чувствовал себя в ответе за нее, более того, терзало какое-то неясное чувство вины. Выходило так, будто он, войдя в ее жизнь, перевернул все с ног на голову, а теперь собирался уехать и вернуться к своей прежней жизни, но что же делать ей, как жить дальше? Юля храбрилась и улыбалась, не вспоминая о доме и родных, а между тем она даже телефон с собой не взяла. Ариан понимал, то, что происходит, это самообман, иллюзия, просто мираж, за которым девушка привычно пытается спрятаться, но это ведь не может длиться вечно! Юле нельзя здесь оставаться, Ариан был в этом абсолютно уверен, и мог помочь ей устроиться в Москве. Только не знал, как сказать об этом, да и очень сомневался, что она согласится.
Несмотря на это, был решительно настроен поговорить с ней. После полудня, когда они, гуляя по территории усадьбы, присели отдохнуть в прохладной тени деревьев, парень открыл рот, чтобы приступить к главному, и вдруг услышал крик. На другом берегу реки кто-то отчаянно звал Юлю.
Шарапова вздрогнула и обернулась к Ариану. Он поднялся и пошел по аллее.
— Это Шурка, — сказала она и вскочила с лавочки, побежав вслед за парнем. Нагнав, девушка вцепилась в его ладонь и потом, кажется, так и не отпускала ее.
Спустившись к реке, они увидели, как ее подружка перебежала плотину и, остановившись, собралась было снова закричать, но заметила их и передумала.
Калинина шла, тяжело ступая и размахивая руками.
Она подошла к ним и вскинула голову.
Сердце у Шараповой ухнуло куда-то вниз, подружка еще ничего не сказала, но она уже знала, дома случилось что-то страшное. Девушка смотрела расширенными от ужаса глазами на подругу и бледнела все сильнее.
— Юль, тебе надо домой! — наконец произнесла Шурка. — Твой дед умер!
Глава 11
До Юли не сразу дошел смысл сказанного, она стояла, глядя на подругу, чувствуя, как что-то страшное обрушивается на нее, оглушая, сбивая с ног. Пение птиц и солнечный свет майского дня в одно мгновение померкли. Девушка покачнулась и медленно поднесла ладонь к губам, словно пытаясь заглушить крик, рвущийся из груди. Ариан прижал ее к себе прежде, чем слезы хлынули из глаз, а рыдания вырвались из груди. Она плакала, уткнувшись в его плечо, всхлипывала, что-то пыталась сказать сквозь слезы и вновь захлебывалась рыданиями.
Старовойтов гладил ее по плечам и волосам, шептал ласковые словечки, встречая внимательный и заинтересованный взгляд Шурки. Она стояла, ломая руки и переступая с ноги на ногу, не зная, что сказать или сделать. В знак сочувствия она растерянно сжимала Юлину ладонь, то и дело вскидывая на парня глаза, а в голове проносилась тысяча вопросов. Они не виделись с Юлькой больше двух недель, расставшись после Всенощной, и только сейчас до Калининой дошло, за это время подружка ни разу ей не позвонила, хотя раньше не проходило и дня, чтобы они не созванивались и не встречались каждые выходные. Шурка, конечно, слышала, что в Сиренево появился какой-то парень, нынешний владелец, но даже в мыслях не могла связать внезапное исчезновение Юли с этим событием. И вот сейчас этот красивый незнакомец с зеленовато-золотистым взглядом прижимал к себе ее подружку, и не надо быть особо проницательной, чтобы понять, что их связывает. Вот ведь не зря тянуло Юльку к этой усадьбе, как будто знала заранее, ждет ее здесь судьба.
Ариан усадил Юлю на каменные ступени лестницы, сам присел рядом, кивком предлагая и Калининой последовать их примеру.
Постепенно Юля затихла в руках Старовойтова, но прошло еще немного времени, прежде чем она подняла к нему лицо, опухшее от слез.
— Ариан, ты…
— Конечно, я буду с тобой! Ни на минуту не оставлю! — пообещал парень и протянул ей носовой платок.
— Шурка, ты знаешь, что произошло? — обернулась Юля к подруге, вытирая платком мокрое лицо.
— Мама моя говорит, деду Прохору плохо с сердцем стало, наверное, инфаркт случился! «Скорая» приехала, но было уже поздно! Не успели! Это все, что я знаю, — негромко поведала Шурка.
Девушка смогла лишь кивнуть. У деда действительно были проблемы с сердцем, и давление то и дело повышалось. Ему нельзя было волноваться, а он…Вспомнился подслушанный несколько дней назад разговор деда и дяди Славы, и слезы снова подступили. Сердце свое дед еще в детстве надорвал, разве ж мог ребенок выдержать все те горести, через которые прошел? Да и потом, знал ли хоть когда-нибудь Прохор Емельянов покой? Был ли он хоть чуточку счастлив? Юльке вспомнилось, как мама впервые привезла ее в деревню, когда ей было лет пять, а то и больше. И как дед, подхватив ее на руки, подбросил вверх, а она засмеялась, а потом обхватила ручками его за шею и не хотела отпускать. Она была любимицей деда, старшей, первой внучкой, к тому же ближе других стала, ведь последние три года постоянно была рядом.
Страшно, невозможно представить большой бабушкин дом и отлаженное хозяйство без деда, а уж как теперь ей переступить порог? Ведь она даже не попрощалась с ним! Более того, дед не одобрял ее поведение и, возможно, с этим самым осуждением и умер. А она…
Юлька зажмурилась и прикусила нижнюю губу, пытаясь совладать с собой.
Она бы все отдала, только бы не ходить в Сиреневую Слободу, не видеть всего того, что последует за смертью деда, не участвовать в этом и не переживать. Но выбора у нее нет. Надо возвращаться домой.
— Ты готова? — спросил Ариан, подождав еще немного и давая Юльке возможность собраться с силами.
Она кивнула в ответ и поднялась.
Старовойтов предложил поехать в деревню на машине, но Юля отказалась. На самом деле ей очень хотелось, чтобы дорога до дома стала бесконечной, но не прошло и получаса, а они уже были у знакомых ворот. У дома стояли машины. Все родственники были в сборе. На мгновение мелькнула мысль, а уместно ли присутствие Ариана в их доме сейчас? Но Юля лишь крепче сжала ладонь парня, понимая, без него она ни за что не вернулась бы. Ушла бы куда глаза глядят, только бы подальше отсюда. Было страшно… Привычный уклад жизни, безмятежность и незыблемость, которые дарил ей этот дом, утекали как вода сквозь пальцы. И уже никогда не будет как раньше. Юля еще не знала, что время лечит все. Ей еще не приходилось переживать невосполнимых потерь, именно поэтому смерть деда так сильно подействовала на нее, став настоящим потрясением.
Во дворе у дома уже стояла крышка гроба, а на крыльце курили дядя Слава и Ваня, тетушкин муж.
Они молча расступились, когда она поднялась на крыльцо. Юля хотела что-то сказать, но не смогла произнести и слова. Тугой ком, застрявший в горле, мешал говорить, да и что можно было сказать? Мужчины тоже промолчали, просто кивнули ей, но во взгляде Емельянова-младшего что-то почудилось девушке. Укор? Неодобрение? Обвинение?
Чувство вины поднялось в душе Юли с новой силой. А вдруг это она виновата? Как-то сразу вспомнилось все, что происходило за последние две недели. Беспокойство бабушки, настороженность деда, ее вопросы и желание докопаться до правды. А потом еще и разговор, который она услышала у окна. Как же беспечна и настойчива она была. А дед… Страшно представить, как он переживал и боялся, что его прошлое ляжет темным пятном на детей, внуков. Дядя Слава что-то говорил о сроках давности, которые истекли, но, наверное, для деда это было слабым утешением. Да и не тюрьмы он боялся, осуждения. И если бы не Юлька, разворошившая ту давнюю историю, может, и не лежал дед сейчас в гробу.
Девушка зажала рот ладонью, боясь снова расплакаться. Если б только можно было все вернуть, она бы ни за что, никогда…
В зале толпились родственники и соседи, а у гроба сидела бабушка, Танька и жена дяди Славы. Юля лишь мельком взглянула на застывшее лицо деда и, надеясь остаться незамеченной, прошмыгнула в свою комнату.
Тут самообладание покинуло ее. Она прижалась к стене, и плечи ее снова затряслись в рыданиях.
— Это я виновата… — сквозь слезы, заикаясь, твердила она. — Все это из-за меня…
— Юль! Юль, перестань, — Старовойтов обнял ее, прижимая к себе. — Твой дед был пожилым человеком, который прожил долгую трудную жизнь.
— Нет, ты не знаешь, это все из-за меня… Это я… Они меня просили… А я не слушалась… — сквозь слезы твердила она.