– Стерва, баба! Ты виновата во всем, что не принимаешь участие в приисках! – агрессивно издал Владислав, – и имей ввиду, что я жду тебя тут! – указал он ей на их кровать здоровенной, мясистой рукой.
Маруся покрутила у виска и вышла из комнаты, оставляя мужа сластить свой любимый напиток.
Ослабшее ласковое солнце, коротко пройдясь по вершине неба, улизнуло за черту горизонта, увеличив временную фазу темнотищи. И если бы не луна, что так ярко в окно билась, стоял бы мрак полный, с черной сушей смешавшись.
Соня не спала, дрожа под одеялом. Она пряталась от чудовищ лесных. Кто-то зашел в их детскую, неслышными шагами подошел к Семкиной кроватки, постоял возле нее, может оттого, что Семку не захотел есть, и вот теперь, и к ней подкрался, откидывая угол ее одеяла.
– Мама! – завизжала она содрогнувшимся голоском.
– Не пугайся, сладкая это я, мама. Ты чего не спишь, моя милая, смотри и Яна, и Сема спят уже? – мягко зашептала Маруся, обращаясь к дочери.
– Мама, меня Янка напугала. Сказала, что медведь придет из лесу и утащит меня, – пожаловалась она на старшую сестру, тоненьким голоском.
– Не стоит бояться, моя хорошая. Медведь уже успел сон-травы наесться, и скрыться в берлоге крепко зимовать до весны, – вполслуха сказала Маруся, ложась к дочери. Соня прижалась к маме обдумывая, что не все так ужасно, как Янка стращает. – Спи, моя лисичка. Закрывай глазки и засыпай, – приглаживала ее Маруся своей легкой рукой по густым, мягким рыжим локонам.
А в небе располнела луна. Налитая густым светом, так и норовила поприставать ко всем, мешая десятый сон видеть. Маруське и самой в полнолунье не спалось. На душе скользко, мутно. Стонет сердце от неизвестности. Будто земля из-под ног уходит, превращаясь из твердой почвы в липкую, грязную жижу. А далее, за жижей обрыв, пустота, и смерть.
Утро белесое, встало и полетело густыми скорбными облаками. Тяжелыми, тревожными. Вороны загудели, завели треп между собой, гаркая на ветках. Одинокое чучело сторожило изрешеченный Маруськин огород, поворачиваясь от ветра то в направлении ручья, то к дороге. Алмаз поел и забрался обратно в будку, свернувшись поудобнее, от ледяного ветра подальше. Проводив дочерей, Маруся захлопотала на кухне. К двенадцати проснулся Влад, с прогоркшим запахом из-за рта и глазами заплывшими. Не успел он умыться, как вздыбился на Марусю спросив про завтрак:
– Ты вчера меня обвела вокруг пальца, – огорошено прихватил ее за руку, удерживая отчаянно крепко. – Мы так не договаривались! – его глаза безрассудно косились на жену, вздымая бровь, рот бесновался, оттопыривая полные губы.
– Пусти меня, не надо меня трогать! Больно же! – встрепенулась Маруся, поджимая губы. И ее красивое лицо покрылось муторной тревогой.
– Буду трогать, имею право! – цепко держал ее Влад, действуя нахраписто.
– Ты пьяный был, – нашлась она что сказать.
– В таком случае, я буду сегодня трезв! – предъявил он ей, и убрав свою руку, посмотрел на нее жадным, ненасытным взглядом.
Маруся, отмалчиваясь, безразлично отвернулась к окну, где через стекло пронизывал холодный свет, потерла на руке защипавший на матовой коже красный подтек.
– Не слышу: – да, любимый, дорогой!
– Да, нелюбимый, недорогой, – дерзко изрекла она, побелевшими губами.
– Ты напрашиваешься, – пригрозил он ей. – Налей мне чаю и завтрак.
– На завтрак не заработал.
– Я устроюсь, как депозит отдадут.
– Жди ответа, как соловей лета!
– Думаешь кинули?
– Не могу знать, тебе виднее.
– Ну, если кинули, – лицо Влада вооружилось грозной печатью, – они не знают, с кем связались. – Убью их всех по очереди. А самый главный умолять меня будет о пощаде!
– Думаешь поможет или стоит побыстрее найти новую работу? Мне за газ заплатить не чем! – вернула его Маруська к обыденности.
– За газ? Разве не заплачено? Я тебе столько денег давал!
– Интересно, что ты называешь деньгами. А огород кто истребил?
– Соберусь сейчас и поеду за депозитом, – определился ее муж с планом на текущий день, – только пожрать дай!
– Конечно съезди, – поддержала его Маруся, и подав ему завтрак, ускользнула с кухни.
После того, как он уехал, Маруся подошла к окну: «Так живо кругом. Хмурый, моросящий день и Алмаз, что грустит в своей будке, высунув нос; и деревья, что качаются от ветра, срывая последние листья; и сын, что дергает ее сейчас за подол платья».
56
К вечеру вернулся подвыпивший Влад. На лице рисовалась деловитость и уверенность:
– Сказали послезавтра отдадут, надо будет позвонить им, – сообщил он Марусе. – Не думай, я не пьяный. Обмоюсь и буду ждать тебя!
– Обмойся, – ответила она потупившим голосом, уйдя укладывать детей.
– Мама, расскажи про репку, – попросила Соня, приготовившаяся ко сну.
– А Сема согласен. Про репку или про теремок?
– Репу, – выговорил сын.
– А Яна?
– Любую, и давайте поживее, я спать хочу! – не слишком вежливым тоном поторопила она их.
– … Слушайте. Посадил дед репку. Выросла репка большая пребольшая…
После сказки, рассказанной ею, дети заснули. Маруся потихоньку встала и прошла на выход, к своему палачу…
Следующим промозглым, туманным утром, Маруся, вместе Семой нагрянула к Марте. Пройдя заброшенный, на участке брата, обомшелый колодец с прикрытым люком, она поймала мысль о суициде. «Погибну и все тут. Завершится разом порочное испытание!»
– Денис дома? – приглушенно спросила Маруся, таясь от брата.
– Нет… Ты чего такая, все нормально? – спросила Марта, усмотрев в подруге с бледным без единой кровинки лицом, внутреннюю отчужденность.
– Насыпь в комнате для Семы игрушек побольше, он поиграет, – подошла к ее горлу сухость.
– Давай, пойдем Семочка, поиграешь в комнате, – отвела его Марта, рассыпав ему игрушки. – Так что с тобой?
– Я не знаю, конец мне, – сломленным голосом произнесла Маруся.
– Какой конец? Ты о чем?
– Не знаю, как жить дальше… Влад со своим интимом пристает ко мне. А я тяну до последнего, а потом иду как на плаху поганую. Представляешь, до чего не хочу, чтобы он до меня дотрагивался, что все тело мое болью противится.
– Может выпьем? – предложила Марта в намерении отвлечь подругу от невыносимых мыслей.
– Нет. Мне даже пить не хочется. Ничего не хочется…
– Он устроился на новую работу? – задорная Марта, заледенела в переживаниях, подрагивая красивыми волнительными бровями.
– Нет. Ничего и не ищет. Пьет на какие-то деньги. Занял у кого-нибудь или займ взял под депозит, который ему как своих ушей не видать, – нахмурилась, под стать утру Маруська.
– Может выплатят?
– И он так думает, раз компания другая, то они честнее. А им так же наплевать, на таких как он. Кидают нагло. Никто их не проверяет, они сами себе хозяева.
– Надо разводиться с ним, или с ума сойдешь вскоре. Если несносно, то как терпеть такого мужика, – советовала Марта, скользя «по ни живой, ни мертвой» Марусе черными глазами.
– Не приходил Женя? – с тайной надеждой поинтересовалась Маруся, встряхнувшись.
– Нет. Исчез. Может и не появится больше. Знаешь, как у людей бывает, они в гору идут, и становятся в недосягаемости.
– И так бывает… Маша присылала свежие фотографии? – отвлекала сама себя Маруся другими темами.
– Присылала квартиру, где она живет. Сейчас покажу. – Марта поднялась и сходила за телефоном, окинув мельком Сему. – Смотри как круто, – прокручивала она присланные подругой фотки. В гости зовет, поедем?
– С удовольствием! Не была в Москве.
– Вот и причина ехать. Посмотрим достопримечательности, сфотографируемся на Красной площади, – разгулялась Марта вслух.
За окном завыла сирена, извещающая, что приехал Денис. Зачавкали шаги по улице.
– Скучаете девоньки? – спросил он сходу, теплым, красивым голосом. – Сема, парнишка иди поздоровайся с дядей, – подозвал к себе племянника.
Семка оторвался от игры и подбежал к Денису: – Давай руку, богатырь. Будешь хорошо себя вести, привезу тебе игрушку! Ребенок мотнул светловолосой головушкой, соглашаясь.
– Вы долго сидеть будете, я тогда куплю чего-нибудь Соне и Семе. Надо ж было так имена подобрать, – подивился Денис великодушно улыбаясь, с разыгравшимся румянцем на худых скулах.
– Долго не будем, скоро уйдем домой, – повисла пауза между двумя подругами.
– Понял. Ладно, я за колонками приехал, – скрылся он где-то в комнатах.
– Ботинки, – указала Марта, – увидев, что он ее не слышит, – собрав аппетитные губы в нелепой улыбке.
Денис показался обратно, держа в руках небольшую коробочку и попрощавшись жестом, уехал на рабочей машине.
– И так всегда…, – ненастно произнесла Марта, с грустью в карих глазах. – Может выпьем все-таки.
– Давай вечером. Не хочу находится с Владом.
– Договорились. Я приготовлю чего-нибудь вкусненькое.
– Лучше постное, а то, как ни придешь к тебе, так потом бока растут.
– Ой, Маруська, тебе не грозит. Худая, стройная, да после четырех детей! – оценила ее Марта, сверкая показным настроением.
– Спасибо. До вечера тогда.
– Пожалуйста, договорились!
Маруся и Марта попрощались до вечера. Тягучий, вялый день и тучи попрятал, затянул небо марлей белой, через которое кропило дождем мелким. Да и Маруськина изба приобрела полинявший, неказистый, осерчавший облик; убогой стала, отравленная Владом. А земля ее приглушенно плакала, изнывая от ран глубоких и рваных, сигнальными летами обмотанная.
57
Жила Маруся на последнем издыхании, остановившись у края пропасти. «Жизнь немила, жизнь погублена». Ей от мужа ничего не надо. Ни унижающих денег, ни искаженной, примитивной любви, услаждающий свое эго ниже пояса.
Она видела три выхода: первый, – берет детей и убегает без оглядки из дома; второй, – покончить жизнь самоубийством; и третий, – подать на развод, а Влада с вещичками на выход…
Первое невозможно реализовать. У детей учеба, детский садик, да и бежать некуда. Ее дом здесь!