– Документы нужны, Трофим Артемович, – напомнил Александр Сергеевич, методично. – Свидетельства о собственности, справку из психдиспансера, ваш паспорт и паспортные данные девушки.
– Мои документы со мной, а паспортные данные девушки возьмите из договора. Так же ведь можно?
– Можно! Вопросов нет! – принялся Александр Сергеевич сосредоточенно работать за компьютером, а завещатель ждал, которому не здоровилось с самого утра. Мутило и голова кружилась, но он ждал, с важной надобностью. «Поставит подпись и пойдет налегке».
Александр Сергеевич, не моргая, положил перед завещателем документ:
– Трофим Артемович, внимательно проверяйте объекты завещания, а потом вот тут пожалуйста полностью свою фамилию, имя, отчество и подпись.
Дед, натянув очки, прочел документ и удостоверившись взял авторучку, твердо вывел: Сахаров Трофим Артемович, – черкая роспись.
– Документ подписан, и будет храниться в нашей нотариальной конторе, сохранность которого мы гарантируем, – уверил юрист, с неулыбающимся, предельно ясным лицом.
– Спасибо вам, Александр Сергеевич, всего доброго.
– Всего доброго, Трофим Артемович! Обращайтесь, если что.
Трофим Артемович вышел из нотариальной конторы и прищурил глаза, ослепленный декабрьским солнцем. Прошлепав до автобусной остановки, запыхавшись, присел на лавочку. Сердце сдавило. В поисках таблетки ощупал карманы, найдя в них две пары ключей. «Вот болван!» – поразился он сам себе. «Нужно непременно воротиться до Марты» – направился он к переходу, замертво завалившись у лестницы.
65
Московское солнце в субботний день припустило вожжи, ослабляя морозы и напуская на землю мелкий снежок. Ветер стелился по асфальту, залетал в переулки, затмевал лица прохожим, снежной крошкой оседал на козырьках подъездов.
Марта собралась к Маше, подошла к двери и застыла как вкопанная. Связка ключей пропала. «Он наверное забрал ее ключи по ошибке, иначе какой смысл? Надо ему позвонить!» Она быстро набрала Трофиму Артемовичу. Звонок срывался. «Как же ей быть?» Открыв дверь, Марта обозрела безлюдную площадку, с решетчатым лифтом. Выйти она может, но зайти уже нет. Дверь захлопывалась, но обратно в квартиру без ключей не попадешь.
Паника овладела ею! Нужно постараться, дозвониться старику. Глаза рассеяно забегали по телефону. «Что же могло случиться, не берет трубку?» Лицо скукожилось, на висках проступили капельки пота. Волнение дробью замельтешило по телу. Она предупредила Машу, что не сможет к ней приехать, не вдаваясь в подробности. «У нее все отлично, старик объявится, вернет ей ключи и в следующую субботу она встретится с Машей», – успокоила она себя, подбодрив.
Дверь снова притянула ее. Приотворив щель, Марта высунула нос. Ни шарканье шагов, ни человеческого запаха. Скрывающийся, короткий день приобщился к мраку, заретушировав лестничную клетку, ступеньки. Воротив дверь назад, она закрыла ее на внутреннюю задвижку. Какой-то непостижимый ужас подчинил ее себе. На голове зашевелились волосы. «Ей нужны ключи!»
Весь вечер она безрезультатно набирала номер Трофима Артемовича, загоняя себя в угол. На часах девять вечера. Вспомнив, что последний раз поела в час дня, открыла холодильник. Из содержимого: – сыр, творог, масло, яблоко, куриная грудка. Овсяная каша быстрого приготовления, гречка, хлеб.
Съев яблоко, прошла в туалет, и тут наконец завибрировал телефон. «Трофим Артемович!» Радостная спасительная дрожь прибыла в руки, надеясь, что это – он. На дисплее светилось – «Маруся».
– Маруся, сейчас… сейчас, – вознамерилась она ответить, пожалев на секунду, что не сам владелец звонит. Ватные руки застопорились, отказываясь действовать и телефон, словно живой выскользнул, падая в унитаз. – Маруся!!! – вздрогнул ее голос, зажигая в глазах сдавленное оцепенение.
Вытащив стремительно телефон из воды, она понадеялась его просушить, положив на батарею, моля об этом… «Работай! Прошу работай!» – молила она глазами, глядя на бездушный телефон. «Ну если что, деньги у нее есть, сможет купит новый, надо лишь дождаться Артема Трофимовича».
На следующий день она установила: «осталась плюс и без телефона». «Ну ничего, придет Трофим Артемович на следующей неделе и все наладится…»
66
Влад три дня штурмовал Маруськину хату. Ночуя у матери, он приходил, стучался, вызывал жену на серьезный разговор. Алмаз, деря глотку лаял на него, защищая любимую хозяйку.
– Давай поговорим откровенно. Скажи, что тебя не устраивает? Я исправлюсь!
– Развожусь я с тобой! Меня все не устраивает! – отвечала ему Маруся, не сдаваясь. – Пиво каждый вечер и вечные поиски работы.
– А каком разводе ты мелишь? Кто натискал тебя? Где же я пью? Всего то одну бутылочку! Ну Марусечка, умоляя, впусти меня домой, буду тихо себя вести. Обещаю! – причитал Влад, пытаясь склонить к себе жену. Лицо взвихренное, опухшие глаза лихорадочно блестели.
– Нет, Влад. На этот раз я не поведусь на твои уговоры. Мне даже денег от тебя не надо. Ничего не надо!
– Как скажешь! Но, ты… ты, знаешь кто? – закипятился Влад, раздувая ноздри, задышав тяжело.
– Мне все равно кто я! Хоть всеми неприличными словами назови!
– Назову, если не откроешь дверь отцу своих детей!
– Не открою. Устройся на работу, приведи свою жизнь в порядок, – советовала ему жена.
Влад уходил и возвращался снова. До часу ночи распевал под окном песни и не давал им спать. Стучался в окна и бил по стенам лопатой. Маруся молилась про себя, дети все эти дни были ее поддержкой. В магазин не выходили, доедали что было. За место хлеба напекли на прокисшем молоке блины. Ели их с вареньем. Алмаз ел свое и подъедал за детьми. Выпущенная псина погулять на улицу, управившись мигом рвалась в тепло. И в этой идиллии, они испытывали какое-то затаенное счастье, дом успокаивал их благодушно, пронизывая своей родовой любовью.
На третий день, он заявился пьяный в стельку, одичалый и остервенелый. Кидался в окна мелкими камнями, обзывался на Марусю, нес бессмысленную чепуху и напевал военные песни.
– Что тебе надо, Маруся, всего то десять тысяч? – вопил он истошно, скаля зубы. – Что так мелко плаваешь? Проси больше, я владею всеми деньгами мира! Что же, ты думаешь я подлец? Не приношу в семью деньги? Да, я все для вас делаю! Все что ты просишь. Съезди туда, съезди сюда… Мне для вас ничегошеньки не жалко! – выдыхался он орать. Уходит и приходил на следующий день, проспавшись к утру, но уже пьяный к вечеру, штормовал Маруськину избу, терроризируя свою семью.
Морозы неспеша спадали, но земля как камень чугунный. Безжизненная, черствая, скользкая, с толстым ледовым настилом. По ночам пурга присыпает. День облачный, влажный, черно-белый.
Влад не прекращал свои попытки прорваться. Притащившись пьяный в стельку, он заскоблил по окнам обмерзшими пальцами. Маруся с детьми не сразу определили, что звук этот, очередные проделки Влада. Сердце от ужаса застыло у нее, боясь, что он додумается разбить окно лопатой, в намерении залезть в дом.
Лыко у него не вязало. Поначалу слова тряслись, хрипло обрывались в горле, но вскоре он заливисто заорал, выпуская из нутро, наболевшее:
– Сына, сыночек, мать твоя окаянная, разлучила нас с тобой! Потому что она тварь подлая! Подлюка! Всех ее любовников перережу на куски и на березе развешу, – грозился он расправой. – Не думай, я не слаб! Я ой, какой сильный! Сейчас пойду и найду этот хренов клад! Знаю… знаю, где он закапан! Есть местечко на примете. Откапаю, делиться с тобой не намерен! Ты, Маруська этого не заслужила, потому что ты сука, сучара, морда овечья! Все сказал! Я любил тебя. Сильно любил! И тебя и детей! Прощайте дочери, прощай сыночек, знайте, ваш папка любил вас, – выдавил Влад последнее изречение, заткнулся и поплелся в сторону глубокой скважины.
– До чего ужрался! – затревожилась Маруся, сказав об этом Арине. – Снова к ямам своим направился. Земля то обледеневшая, свалится же! – спохватилась она, увидев из окна спальни, как Влад проковылял к впадине, собираясь пройти мимо, но ноги его стесненно заплелись на месте, спотыкаясь. Пошатываясь шарнирно, он занемел, запрокидывая голову, и потеряв равновесие в доли секунды, улетел на дно пропасти, где когда-то был Маруськин огород.
– Ах, – вырвалось у Маруси, – Арина пригляди за детьми, оставайтесь дома, – выскочила Маруська на улицу, накинув куртку. Алмаз разошелся лаем, тыкаясь лапами в окно.
Держась маневренно на скользкой поверхности Маруся, пододвинулась к яме. Влад лежал неподвижно, без сознания. Она спустилась по двухметровой деревянной лестнице на самое дно. Муж не дышал, пульс не прощупывался. Не поверив своим глазам, она уселась рядом с ним на глыбу снега, тихонько толкнув в плечо:
– Ты слышишь, меня Влад? Очнись, пойдем домой, – притронулась она к его голове теплой ладонью. – Пойдем, мой хороший. Все будет хорошо! – поглаживала ему бережно щетинистое лицо. – Бог с этими деньгами. Что я в самом деле, сдурела. Устроишься в такси, заработаешь, – плакала она, глотая слезы, склонившись над мужем, – ну что ты тут разлегся? – Замерзнешь! Ты просто упал, ничего страшного. Все падают, но поднимаются и живы. Пойдем родимый, хватит тебе уж тут лежать, – пригладила ему волосы окоченевшей рукой.
– Мама, вылезай оттуда. Влад мертв! – позвала ее Арина, стоявшая у края ямы.
– Зачем пришла, – подняла Маруська голову. – Иди, иди, смотри за детьми, мы сейчас придем, – проговорила она, словно в помешательстве.
Арина, не выдержав, слезла вниз:
– Вставай мама, давай поднимайся, – дергала она ее за рукав куртки, пытаясь оттащить ее от мертвого тела. – Оставь его. Он уже не вернется домой! Опомнись в конце концов! Он мертв! – вскрикнула старшая дочь, взрываясь от отчаяния, нахлынувшее на нее, – твои дети тебя ждут дома! Тебя!
Маруся, оправившись от ступора, посмотрела на бездыханного Влада. Его неподвижное тело широко распласталось с закрытыми веками. Она подтерла свои слезы, почувствовав сковывающий ее озноб. С неба на них посыпался мокрый жесткий снег, сострадая ей. – Прости, – попрощалась она с мужем. Его бледно-синее лицо облипали снежинки, запутываясь в волосах. Оставив труп, Маруся поднялась, опираясь на Арину, выкарабкалась обратно наверх по лестнице.