Папа. Мама иногда о Мирке говорит: эта наша девчонка какая-то особенная. Ерунда, какая там особенная! Она просто отличается от девчат, которые жили раньше. Вся молодежь теперь совсем другая, потому что живет в других условиях, это и понятно. Ни одна мать не может сказать о своей дочке, что она точно такая, как сама мама. Да это было бы и неправильно. У каждой своя судьба. В зависимости от того, что она выберет из этих новых условий. Заинтересует ли ее то, что на поверхности, или она посмотрит немного глубже. Вы понимаете, что я имею в виду? В наше время у молодежи достаточно соблазнов. Им живется теперь легче, многие вещи они получают исключительно легко, и поэтому им кажется, что все достается просто. Ведь вам это известно? Только брать и брать, пользоваться всеми благами и не думать о том, что за все в жизни приходится платить. Наша Мирка, к счастью, не такая, это я должен признать. Она не так легкомысленна, как большинство девушек, но, с другой стороны, и не так рассудительна, как бы нам хотелось. Короче, она еще молода. Однако жизнь ее научит.
Классная руководительница. Пани Весела, ваша Мирка сообразительная девочка. С огоньком. Но в последнее время с ней что-то происходит. Бывает невнимательна, читает под партой, слишком надеется на свою память, никак не поймет, что она учится не для школы, а для себя. Чувствуется, что она много читает. Коллега Споуста говорит, что она отлично успевает по-чешски. Вот только бы писала немного старательнее, а то ее каракули разобрать невозможно. Вы думаете, что она захочет учиться на вечернем? Было бы жаль, если бы она бросила учебу, пани Весела. Такая девушка, как Мирка…
Михал — Мак. Ну и разозлила же она меня, когда мы впервые встретились. «Привет, Михал». И прозвучало это так: «Чего тебе здесь надо, давай проваливай». Нет, я вовсе не воображал, что она будет в восторге, когда меня увидит, но немножко радости могла бы проявить, ведь мы не виделись несколько лет.
А как мы дружили! Правда, тогда мы оба были младенцами. У Мирки были косички, как мышиные хвостики, вечно она была грязной, дралась непрестанно. И скажу я вам, она умела драться. Лазала по деревьям и по крышам, в жизни ни в один соседский дом она не вошла через двери. Мирку знала вся улица, и где была Мирка, там всегда что-то происходило… Да, это было давно, теперь Мирка уже настоящая девушка. Вполне красивая. Это факт. Мне она нравится. Поэтому я и был так ошарашен, когда она вошла. Я в этот момент оцепенел, слова не мог произнести. Про себя я говорил: «Мак, не сходи с ума, ведь это Мирка, та девчонка, которую ты носил на закорках, когда у нее болели ноги. Короче, это Мирка Весела, так в чем же дело? Говори с ней, как будто мы расстались вчера». Но это легко сказать: «Мак, будь спокоен». Может быть, я и был бы спокоен, если бы она осталась такой же противно гордой, как в тот момент, когда сказала мне: «Привет, Михал». Но Мирка через минуту стала такой милой, так чудесно на меня посмотрела, что я погиб. Я ни за что на свете не мог придумать, о чем мне с ней говорить. Ничего лучшего мне не пришло в голову, как тот мой мотоцикл, но я ведь знаю Мирку, она наверняка стала бы меня расспрашивать, откуда я его взял, а я бы не смог сказать…
Но все это время я думал, как бы было здорово, если бы Мирка ехала со мной, как держала бы меня за пояс, а я несся бы словно дьявол…
И вообще, почему я должен задерживаться из-за девчонки, мне еще надо на мотороллере прокатиться, у меня нет времени.
Мирка, смотрясь в зеркало. Тебе, девушка, здорово не везет. И причесаться-то ты не умеешь. Если бы это было в школе, девчонки бы меня быстро начесали. Да… Хоть напудриться, что ли.
ЭТО БЫЛ ИХ ОСТРОВ
Это был их остров. Старая водонапорная башня словно вырастала из воды так же, как ярко-зеленые подвижные островки водяных трав; она вырастала из загадочного дна реки, ее темные стены из гладко отшлифованных квадратов склонялись над рекой, будто прислушиваясь к шуму воды, которая, пенясь, переваливалась через узкие плотины. Башня заканчивалась массивной маковкой, угрюмой и значительной, как черные широкополые шляпы, которые когда-то носили художники. С белых террас кафе, необдуманно прилепленных к ее столетнему строению, врывался в простор старых деревьев визгливый шепот дамских голосов, звон посуды и музыки. Иногда по водосливу проносились каноэ; пароходы стояли у другого берега, здесь же время от времени появлялся только плохонький прогулочный катер с цветастой крышей, похожий на железную коробочку из-под ментоловых конфет. Вот он вынырнул из-за Стрелецкого острова, миновал полупустую купальню и растерянно бороздил водную гладь.
Когда ребята вышли из возраста детской площадки, песочниц и лягушатника, они переселились под роскошные каштаны, где среди ухоженных клумб прогуливались только почтенные люди, которые ругались, когда им попадали мячом в газету или кружку пива. Потом они переселились еще дальше, в тихий уголок, больше похожий на парк при замке, который они видели во время школьных походов. Летом здесь можно было брать напрокат лодки, а несколько лет назад, когда плотины еще не было и река замерзала, сюда приходили кататься на коньках. Зимой здесь угрожающе трещал белый тонкий лед, на набережной звонили трамваи, колесницы на крыше Национального театра вздымались навстречу тучам, и проворный ветер врывался в черные ветви застывших деревьев. Весной все менялось, мысли, как перелетные птицы, стремились вдаль, и детей охватывало беспокойство, которое приносит только весна. Такова была окраина острова, где уже несколько лет собиралась их компания. Но сегодня на низкой кирпичной ограде сидел только Михал Копржива по прозвищу Майкл. Он тихонько бренчал на гитаре и элегически посматривал на блестевшую реку и на пустынную дорогу, ведущую к широкому мостику. Когда на ней появились Мирка с Маком, он начал вопить, как дорожный мегафон:
— Мак! Мак! Откуда ты взялся, ты, красавец? — Он раскинул руки, будто хотел обнять Мака. Однако с ограды не поднялся. — Ну и вид у тебя, дружище, я бы тебя не узнал!
Майкл рассмеялся. Он был до того дружелюбен, что Мака это даже удивило. С Майклом они были лучшими друзьями с детства и повздорили всего несколько раз, но это было давно, еще в школе. Мак думал, что стал Майклу по меньшей мере безразличен. И вдруг такая встреча. Кто бы мог ожидать!
Мака это обрадовало, и растерянная улыбка на его лице сменилась дружеской.
— Вот я и здесь, — сказал он, ничего другого ему в голову не пришло. — И насовсем. Там была жуткая дыра…
Они по-мужски крепко пожали руки, разглядывая друг друга. «Если и я так же выгляжу, то это не так уж плохо. Человек себя не видит», — подумал Майкл.
— Откуда ты его извлекла, Мирка? — спросил он и ударил по струнам. Мак расценил это как еще одно проявление радости от встречи.
— Он пришел к нам, — сказала Мирка, — с мамой.
Мака немного разозлило, что она добавила это «с мамой». «Наверное, боится, как бы Майкл не подумал, что я пришел из-за нее». Это немножко огорчило Мака, но он и виду не подал:
— Вчера вечером мы зашли с мамой к Веселым.
Появилось у него и ехидное желание сказать: «Ну, а сегодня мы с Миркой устроили свидание». Но он не решился.
— Мама вбила себе в голову, что раз она здесь родилась, то… Ну, короче, мы снова переехали в Прагу. Здорово, да? Снова организуем компанию.
— А где ребята? — спросила Мирка поспешно. Ей было неприятно, что Мак тут же, с ходу, лезет в их компанию. Впервые слово «компания» прозвучало как чужое. И даже показалось ей враждебным.
— Ребята?
Майкл смешно скривил физиономию, посмотрел себе под ноги, оглянулся вправо и влево, приподнял ветку, которая склонялась над рекой, словно искал под ней муравьев.
— Если я не ошибаюсь, их здесь нет. Эй, Мак, поищи их, — показал он на землю, — может быть, у тебя глаза получше.
Мирка рассмеялась, толкнула Майкла так, что он покачнулся:
— Уж такой ты, Майкл, остроумный! Умереть можно…
Майкл состроил серьезную мину:
— Но ведь со мной весело, да? Это ты должна признать, Мирка. Ну, говори, признаешь? А ребят здесь нет…
Он снова посмотрел на Мака:
— Так вы насовсем вернулись в Прагу, да? Говоришь, что там была скучища? А такое там известно?
Майкл тряхнул коленом и с жаром принялся твистовать. Он бросался из стороны в сторону на кирпичной ограде, голова у него тряслась, пальцы скользили по струнам.
— Знаешь это, Мирка? Здорово, да?
Майкл ускорил темп. Бормотал что-то невразумительное и посматривал на Мирку и Мака, довольный, что его музыка заинтересовала их.
— Откуда вам это знать? Это импровизация на стихи Петра… знаешь, Петра Климы.
Он окончил. Еще звучащую гитару отложил на ограду.
— Ребят здесь нет, — сказал он Мирке, словно не хотел, чтобы они начали говорить о его музыке. — Но в общем-то на западном фронте без перемен, если тебе это неизвестно, Дзынькалка.
— Он всегда так ужасно, ну, так ужасно остроумен, этот Майкл! — сказала Мирка Маку и засмеялась. Улыбнулась она и Майклу, чтобы тот не подумал, что она отдает предпочтение Маку.
— Ребят здесь нет, потому что они не могут находиться сразу в двух местах, — сказал Майкл. Замечание Мирки его не тронуло. — Они не могут сидеть здесь, на этой ограде, и одновременно где-нибудь в Жатке, возле корзин.
— Ну почему ты сразу не сказал, что они на уборке хмеля, ты, деятель! Надо же, а я об этом забыла.
— Потому что это было бы слишком просто, Дзынькалка. Теперь-то ты понимаешь, не так ли?
— А почему ты не поехал с ними? — спросил Мак.
Майкл усмехнулся. Мак ждал, что он скажет: «На хмель? На эту удочку меня не поймаешь». Но ошибся.
— Потому что я уже свое отработал. Я здорово влип. «Фрукты и овощи», народное предприятие, понимаешь. Целых два месяца я развозил капусту, огурцы, морковь, лук и так далее нашим домашним хозяйкам. Господа, вы бы не поверили, сколько витаминов поглощает Прага. Вагоны, миллионы вагонов витаминов — «А», «Б», «Ц», «Д», «Е», «Ф». Посмотри на мои руки, Мирка. — Он протянул ладони девушке, но Мирка ничего особенного не заметила. Сочувствия они никак не вызывали. — Но это было здорово! Я бы с удовольствием поехал и на хмель. Но только народное предприятие «Овощи и фрукты» меня не отпустило: «Такого работника мы на хмель не отпустим…»