Хва-Ён прижимает ладонь к ране на животе, шатаясь от потери крови и боли. Гидеон опирается на мех Деворы на дрожащих ногах. У неё сорван целый пласт брони, обнажая оплавленную нутро, в котором мелькает багровый ручеёк.
Мои друзья и соратники обескровлены. Изранены. Истощены. Но даже сейчас они не выпускают оружия из рук.
Проблема лишь в том, что сейчас одного оружия будет мало.
Ведь пространство вокруг нас заполняют свежие противники, полные сил и боевого задора. В разнородных доспехах непривычного вида. Кто-то в броне, стилизованной под чешую вымерших рептилий. Иной в инкрустированном механизме, а третий в прозрачном экзоскелетах, сквозь который видно тело владельца.
Победители прошлых Полигонов, дожившие до наших дней. Сильнейшие воины проклятого Сопряжения. Их не так уж много, но нам хватит.
Закалённые убийцы. Опытные психопаты, взошедшие по горам из жертв.
Как ни горько это признавать, мы… Мы не справимся с ними. Не в нынешнем состоянии. Будь у меня не пять Нов, а хотя бы десяток. Будь мы в отменной форме… Что попусту мечтать.
Чёрное чувство отчаяния подступает к сердцу, сжимая невидимой рукой. Глаза вновь прибывших горят азартом и жаждой крови. Их позы полны плохо сдерживаемого желания броситься в бой.
В первых рядах этой своры палачей стоит хорошо знакомая фигура.
Сильфир, мать его, Шейли. Тот, кого я считал доверенным союзником.
Даже его предательство Принцесса Единорогов не смогла предвидеть…
Удары сердца отдаются в висках барабанным грохотом. Голова идёт кругом. Из разорванной брони сочится кровь, и каждый вдох превращается в противостояние собственному телу.
Танцор шагает вперёд, и стоящие позади воины смотрят на него с уважением. Его место в верхушке рейтинга завоёвано по праву. Никто не сомневается в могуществе Святого Клинка.
Я собираю остатки сил в кулак, готовясь к очередной схватке. Сжимаю зубы так, что на языке чувствуется металлический привкус.
— Ваши муки почти кончены, друзья мои, — льфёсальфар в изящном серебристом доспехе смотрит на меня спокойным немигающим взглядом. — Сдайтесь, и смерть ваша будет быстрой.
В его глазах нет ни капли ненависти или злости. Лишь усталость и лёгкая грусть.
Будто, сука, пытается облегчить наши страдания.
— Почему?.. — резко выдыхаю я. — Почему ты на стороне Кар’Танара? Ведь ты же… Чёрт, ты же один из немногих адекватных представителей Сопряжения! Зачем тебе защищать ублюдка, построившего свою империю на нашей крови⁈
Сильфир слегка качает головой и вздыхает:
— Поверь, Егерь, у меня нет ни капли ненависти ни к тебе, ни к твоим сородичам. Напротив, я восхищаюсь вашей стойкостью. Вашей несгибаемой волей, — его тон остаётся спокойным, будто мы на светском приёме, а не на поле боя. — Но увы, вы плывёте против течения. Пытаетесь остановить шторм голыми руками. А Сопряжение… Сопряжение лишь следует естественному порядку вещей, друг мой.
— И этот порядок требует, чтобы сучье Сопряжение утюжило миры с разумной жизнью⁈ Топило наши города в крови⁈ — рычу я.
— Ах, если бы дело было лишь в городах… — Сильфир лишь печально улыбается. — Сейчас мой клан оккупирует всю вашу планету. Маравах и Хедемора сгорают в огне. Мумбаи похоронен под обломками. Даже Во́лос вот-вот падёт. Фритаун, несмотря на все ваши усилия, будет повержен. Земля уже потеряна для вас. Прости, но таковы факты. Возможно, ты не понимаешь как это произошло? У вас есть золотая провидица? У нас тоже. Это редкий, но не уникальный ресурс.
Тяжёлое чувство опустошения накатывает на меня удушливой волной. Всё напрасно? Бесполезная борьба обречённых, бесцельно кричащих в пустоту?..
Танцор продолжает говорить, и в его голосе слышится искреннее сожаление:
— Верьте мне, друзья, ибо мне не доставит радости ваша гибель. Но таковы правила игры. И мой народ не может противостоять Сопряжению в одиночку. Поэтому я… Мы все обязаны поддержать сильнейшего. Того, чей голос звучит громче всех. Иначе наши миры исчезнут, как и ваш.
Во взгляде собеседника я вижу то же самое выражение, что и у всех предателей до него — желание оправдать свою слабость высокими словами о спасении народа. Всегда одно и то же. «Мы не могли иначе», «Нас вынудили», «Мне приказали!..», «Это был единственный выход».
— Когда-нибудь, — медленно цежу я сквозь зубы, — твой народ поймёт, что ты не спас его, а обрёк на вечный позор. Что вместо борьбы ты выбрал роль покорной собаки, виляющей хвостом перед новым хозяином. И поверь мне, это клеймо предателей не смоют никакие красивые слова о «правилах игры».
Мои слова неприятны Сильфиру, но он не скатывается до прямых оскорблений.
— Я дам вам время на короткую молитву, — роняет он, молниеносным движением выхватив клинок из ножен и прижав на миг ко лбу. — И пусть ваши боги встретят вас, как героев.
С трудом перевожу взгляд на своих товарищей. Усталые, посеревшие от потери крови лица. Потухшие глаза, в которых плещется тоска обречённых.
Они понимают. Знают, что это конец.
Стискивают зубы и оружие. И всё равно приняли решение идти за мной до конца.
В эту секунду глухая ненависть и горечь поражения достигают своего пика. Что-то обрывается у меня внутри. Словно невидимая рука сжимает сердце ледяными пальцами, а в голове набатом звучит безжалостное «поздно, всё поздно». Мы проиграли, и теперь остаётся лишь смотреть, как рушится всё, ради чего мы сражались.
В такие моменты ищешь хоть что-то, за что можно ухватиться. Что-то, что не даст сломаться.
Я вспоминаю Накомис.
Её тихий голос, шепчущий строчки из одного короткого стихотворения, в ту ночь, когда я признался, что не активирую Регрессию, потому что заслуживаю смерти. Потому что подвёл брата.
Я буквально слышу, как она вновь нараспев читает его.
«Надежда» — чудо с перьями,
Сокрытое в душе.
Её мелодия без слов
Во мне давно уже.
Особо сладостно она
Звучит во время шквала;
И в бурю трель была слышна,
И в холод согревала.
Со мной, куда бы ни пошла,
И как бы жизнь ни била…
При том ни разу у меня
И крошки не просила.[4]
Мой мозг хватается за это воспоминание, как утопающий за соломинку. Картинка стоит перед глазами так ярко, словно всё случилось лишь вчера.
Мелодия надежды не стихает даже в самые тёмные времена.
Я видел её в глазах Аланы, отдавшей свою жизнь, чтобы спасти Хва-ён и Шелли. Я слышал её в голосе Горгоны, мечтавшей увидеть свою семью хотя бы на том свете. Я чувствовал её в прикосновении Драганы, вставшей ради меня на пути той, кто притеснял её всю жизнь.
Чем больше я думаю об этом, тем сильнее чувствую, что Накомис всё ещё здесь. Со мной. Даже сейчас.
Спустя месяцы после своей гибели она продолжает поддерживать меня. Показывает, что друзья не исчезают бесследно.
Они остаются в сердце, давая силы двигаться вперёд.
— Забавно получается, а? — хрипло усмехаюсь я, сплёвывая кровавую слюну. — Сейчас ты толкуешь о законах природы и том, что бесполезно ссать против ветра. А ведь когда-то сам выступал против кселари… Он знает об этом? Впрочем плевать. Я вот думаю совсем о другом.
Танцор вскидывает бровь, явно не понимая, к чему я клоню. Усилием воли разгибаю спину и расправляю плечи.
— Помнишь, как тогда ты говорил, что ветра перемен дуют нам в спину? — криво ухмыляюсь я, игнорируя утихающую боль в груди.
Танцор медлит пару секунд, но затем кивает.
— Помню, юный Егерь. Неужели в этот момент ты уловил мудрость в моих словах?
— Не совсем, — усмехаюсь я. — Просто подумал, что это чертовски меткая метафора. Ведь знаешь, что ещё умеет летать, подхваченное ветром перемен?
Мой взгляд находит глаза товарищей. Каждый замирает, всматриваясь в меня с немым вопросом. Но в каждом взоре я вижу тусклую искру. Готовую разгореться в любой момент.
— Надежда, — тихо произношу я, и не узнаю собственный голос — столько в нём непоколебимой веры. — Грёбаная надежда продолжает парить, даже когда весь мир катится в бездну.
Я смотрю в глаза своих израненных бойцов. Каждого по очереди.
— Она поёт без слов в самый тёмный час, напоминая, за что мы сражаемся. Не ради денег, власти или славы, а ради чего-то большего. Ради тех, кого мы любим. Ради дома, который должны защитить.
Медленно, даже торжественно, я вскидываю револьвер, направляя его на Танцора, и повторяю слова когда-то сказанные мной для всех жителей Земли:
— Рано или поздно смерть придёт за каждым из нас, но что может быть достойней, чем пасть в бою со страшным врагом за своих любимых, за пепел своих предков и храмы своих богов?
Пламя струится по телу Гидеона оранжево-алым плащом. Катана Тая устремлена точно в грудь Сильфиру. Девора переступает на массивных ногах своего меха.
— Даже если земля уйдёт из-под ног. Даже если небо рухнет на голову. Надежда будет петь. И мы будем сражаться под её мелодию! Сражаться, пока бьются наши сердца!
Мой голос набирает силу с каждым словом. И вместе с ним крепнет решимость в глазах моих товарищей.
— Так давайте покажем им, — мой голос гремит под сводами зала, — что значит драться, как Десперадос! Мы умрём сегодня или победим, но, клянусь, эти выродки запомнят нас навечно!
Мой рык сливается с боевым кличем соратников. Даже Девора присоединяется, заставляя динамики своего меха рокотать.
Танцор хмурится и качает головой. Он разочарован в нашей глупости.
Плевать.
Они пришли посмотреть наш последний танец?
Отлично. Покажем им представление, которое не забудется до конца их долбанных жизней!
Я чувствую, как аркана наполняет моё тело. Усиливает все мышцы до единой. Глушит боль от многочисленных ран. Вновь прибывшие победители Полигонов выходят вперёд, занимая боевые стойки. Готовясь рвать и метать.
А мы…