Внезапно в дальнем конце коридора, позади вражеских спин, взгляд Деворы выцепляет бирюзовое кристаллическое тело той, кого она когда-то видела в Карвере.
Иерофант делает шаг вперёд, и враги вокруг неё взрываются кровавым туманом. Ещё шаг, и новые жертвы разлетаются на атомы. Она движется неспешно, уверенно, но каждое её движение сеет неизбежную смерть.
— Шэнди, Шэнди, Шэнди… — раздаётся в коридоре насмешливый голос Императора. — Ну что ты творишь? Зачем эти маленькие бунты? Напрасные, бесполезные. Это ничего не изменит…
Иерофант не удостаивает его ответом. Она молча продолжает свой путь, прокладывая дорогу к тронному залу. Однако Ребекка видит, какой ценой даётся ей эта расправа.
С каждым убийством по изумрудному телу бегут всё новые трещины, а из них сочится густая золотая кровь. Её шаги становятся всё более неуверенными, а свечение — тусклым.
— Ты никогда не поймёшь, — наконец отвечает Иерофант, и в её голосе звучит вселенская печаль пополам с непоколебимой верой.
Эти слова, похоже, бьют по Императору сильнее, чем все атаки защитников. На миг в его ехидном тоне прорезаются растерянные нотки.
— Ты же убиваешь себя… Хорошо. Будь по-твоему!
А в следующее мгновение кристаллическая дева, пошатнувшись, падает на колени. Её некогда прекрасное лицо исказила гримаса боли, тело пронзают всё новые трещины. Последним усилием она вскидывает руку в направлении тронного зала и остатки вражеских Нов лопаются кровавой взвесью.
Издав долгий прерывистый вздох, Иерофант затихает. Её тело стремительно тускнеет, покрываясь сетью трещин, а затем рассыпается искрящейся бирюзовой пылью.
Лишь разогнанная Пиковым потенциалом Регенерация позволяет мне не сдохнуть.
Лучше бы я сдох.
Экзоскелет плавится, прикипая к телу.
Каждый мой нерв передаёт только боль и ничего кроме неё.
Когда огонь исчезает, ещё несколько ударов сердца я могу издавать даже не крик, а глухое сипение.
Я почти исчерпал все ресурсы и все потайные тузы в рукавах, но этот железнолобый ублюдок продолжает стоять, как ни в чём не бывало. Вокруг меня лежит мой искорёженный боевой арсенал — оплавленные револьверы Горгоны и лужи металла с истерзанных доспехов.
Железная вонь крови и жжёного мяса забивает всё остальное.
Мой голос, тихий и ломающийся едва слышен.
— Что ты там бормочешь? — взяв эмоции под контроль, равнодушно спрашивает бессмертный враг.
— И я, попав в тиски… беды, не дрогнул и… не застонал. И под ударами… судьбы я ранен был, но… не упал.
Договорив, устало поднимаю на него взгляд:
— Ты всё равно не поймёшь.
Император кселари возвышается передо троном, точно живая гора. По крайней мере, я заставил его встать на ноги. В глазах грёбаного живодёра читается смесь любопытства и презрения, словно энтомолог рассматривает редкое, но не особенно интересное насекомое перед тем, как пришпилить его к доске.
— Знаешь, что страшнее любой физической боли? — в его голосе сквозит еле заметная издёвка. — Нет, не смерть, — он указывает рукой на один из голоэкранов.
Вижу, как Ваалис, окружённый со всех сторон, открывает вокруг себя десятки порталов, но внезапно они исчезают без следа. Осьминожка не успевает удивиться. Сгустки плазмы с нескольких сторон одновременно пробивают его тело, сжигая до праха.
Экран гаснет.
Соловей борется дольше остальных. Её изящное тело танцует среди врагов, оставляя за собой кровавый след, но даже Небесная Длань не может сражаться вечно. Я вижу, как что-то замедляет её, будто цепляя к её ногам кандалы. Она принимает неизбежное с бесстрашием, достойным лучших представителей Хваран. Чужой клинок рассекает её грудь, но в последний миг раскрытая ладонь Хва-ён пробивает вражеский череп.
Экран гаснет.
Эрис выпускает из себя смертельную комбинация химикатов и феромонов, окутывая ближайших врагов, когда столб льда пригвождает её к земле. Волна невидимого газа расходится вокруг Аны, и всё живое в радиусе десяти метров метров сначала застывает в экстазе, а затем выплёвывает свои кишки, сотрясаемое конвульсиями.
Экран гаснет.
Гидеон… Молодой амиш, когда-то боявшийся крови и насилия. Теперь его лицо, обрамлённое языками пламени, похоже на лик древнего идола огня. Его тело пылает изнутри, кожа трескается, обнажая мышцы и всполохи чистой стихии. Он окружён кольцом горящих трупов кселари, но за ними стоят новые. Чужая воля усиливает копьё, брошенной в его сторону, но Мэтт просто улыбается и произносит что-то. По губам я могу прочесть только начало: «Один ради многих…» Затем его тело превращается в миниатюрное солнце, уничтожающее всё вокруг.
Драгана…
Сквозь сцепленные зубы рвётся болезненный стон.
Невероятным усилием я отвожу взгляд и смотрю только на врага. Проклинаю своё расширенное периферийное зрение. Проклинаю своё раскачанное Восприятие. Проклинаю врага и себя.
Один за другим гаснут голоэкраны.
Наступает тишина.
Я не могу на это смотреть.
Я не могу об этом думать.
Я не могу это чувствовать.
Не сейчас. Не здесь.
Если позволю себе хоть на секунду остановиться и осмыслить то, что только что произошло, моё сердце разорвётся на части.
И я умру.
Умру вернее, чем если бы меня пронзила дюжина клинков.
«Нужды живых превосходят нужды мёртвых…»
Возможно, Арианнель, возможно…
Но они зовут меня к себе.
В наступившей тишине звучит голос Кар’Танара. Самодовольный. Упивающийся своей жестокостью и силой. Это голос не мудрого бога, а озлобленного ребёнка, издевающегося над животными. Его интонации сочатся презрением, он получает извращённое удовольствие от страданий тех, кто бросил ему вызов. Он — воплощение мелочной мстительности.
Не существует и никогда не будет существовать особи, которую я ненавидел бы сильнее.
— Нет большей жестокости, — в его голосе звучит неприкрытая насмешка, — чем даровать надежду лишь затем, чтобы её уничтожить.
Внутри меня формируется кокон абсолютной стужи. Холодный, твёрдый, непроницаемый. Он запечатывает все чувства, все воспоминания, все отголоски тепла и привязанности. Всё, что не является чистой яростью и жаждой мести. Время скорбеть придёт позже. Если будет кому скорбеть. А сейчас у меня есть только одна цель, только одна мысль, только одно предназначение.
Сдохни. Сдохни! СДОХНИ!
Задействую остатки абсолютного доспеха, даже не имея уверенности, что это сработает. Карающий шторм всё же активируется, и вокруг моего тела закручивается ионный вихрь, чтобы попробовать отразить атаку, которую этот упырь обрушит на меня в следующую секунду. Одновременно включаю Солнечную корону, создавая вокруг себя пылающую ауру плазмы, поглощающую входящий урон и превращающую его в дополнительную энергию.
— Впечатляюще для смертного, — произносит Император тем снисходительным тоном, каким взрослые говорят с неразумными детьми. — Почти жаль, что твои усилия напрасны.
Пока он говорит, я вновь выхватываю винтовку и обрушиваю на него град выстрелов. Плазма, усиленная моей арканой, бьёт о его барьер. Два комка даже прошивают уязвимость защиты, опалив скулу. Несколько рикошетом улетают в стены, остальные просто испаряются, не доставляя ему никаких проблем.
Вечный, бессмертный, он видел всё это тысячи раз.
— Тебе удалось… Ты развеял мою скуку, — прозаично роняет кселари.
В ту же секунду перед ним возникает сфера, переливающаяся всеми цветами радуги и ещё десятком оттенков, для которых не существует названий. Она пульсирует, расширяется, в ней переплетаются геометрические формы и фрактальные узоры, рождающие образы, способные сломать человеческое восприятие.
— Прощай, Стрелок, — бесстрастно говорит Кар’Танар, и плод его способности устремляется ко мне.
Пытаюсь уклониться Глайдом, но реальность вокруг изгибается и деформируется, позволяя сфере следовать за мной. Мой взгляд не покидает лица Императора, пока губы беззвучно шепчут:
— Я — властелин своей судьбы. Я — капитан своей души.
Глава 36
Переливающаяся сфера, источающая неописуемое великолепие и неизбежную смерть, преследует меня. Мои мышцы напрягаются в инстинктивном порыве уклониться, хотя это бесполезно. Знаю наверняка.
Вместо этого активирую полученного с Креллика Биологического симулякра и за долю секунды позади меня формируется идеальная живая копия, сотканная из арканы и биомассы. Для любых способностей с самонаведением — это полный мой двойник, даже содержит частичку аркановой энграммы, а потому слишком часто применять эту способность нельзя, иначе изведёшь себя по кусочку.
Когда в сверкающей сфере практически отражается моё лицо, запускаю Мерцающий скачок, телепортируясь на двадцать метров вправо, к одной из колонн. Позади остаётся копия, чтобы принять удар на себя.
Симулякр рассыпается облаком пыли при соприкосновении с губительны шаром, но Император не сразу осознаёт, что исчез лишь мой клон.
— Как…? — недоверчиво шипит он, поворачиваясь в мою сторону. Его яйцеголовая харя перекошена раздражением и непониманием. — Как ты здесь оказался? Я бы заметил! Как ты сюда попал, червяк⁈
— Твоя мамаша впустила, — отвечаю с ледяной усмешкой, заряжая Триединый залп. — Передавала, что ты мало пишешь и совсем не звонишь.
В его глазах вспыхивает бешенство, а вокруг четырёх рук формируются сгустки абсолютной тьмы, пожирающей свет. Он выбрасывает их в меня каскадом. Если эта атака попадёт, она испарит меня, не оставив и шнурков. Если попробую отразить комки мрака щитом, их пробьёт насквозь. Если захочу поглотить Солнечной короной, но тьма просто пожрёт её вместе со мной.
Эта способность создаёт антиматерию, заключённую в поле временного стазиса. Нет, её нельзя блокировать, поглощать или уничтожать.
Нужно действовать тоньше.
Срабатывает Временной реверс, создавая вокруг каждого снаряда тьмы крошечный пузырь обращённого времени. Я не атакую напрямую — просто меняю темпоральный вектор. Антиматерия внутри начинает двигаться в обратном направлении, возвращаясь к точке формирования — к рукам Кар’Танара.