Его взгляд становится пустым, отрешённым, как будто он смотрит сквозь время. Он молчит и молчит долго. Где-то вдали лает собака.
— В шестой раз нашёл того самого старика-Нуллификатора, Чжао Мина. Уговорил его рассказать, как он получил свой класс. — мужчина улыбается, и его улыбка выглядит почти умиротворённой. — Оказывается, этот старый мудрый рыбак просто отказывался от всех предложенных классов два месяца подряд. И тогда Сопряжение предложило ему этот, сказав, что это ключ к спасению всех существ. Увы, в тот заход я не смог использовать эту информацию, зато стал Новой задолго до поединка с Горгоной. Подгадав момент, убил Имира. Позже рассказал ей всю правду, надеясь, что уж с ней мы сможем прикончить ублюдка. Не смогли…
Он встаёт, разминая затёкшие ноги, и снова опускается у надгробия.
— Седьмой раз был последним. Меня отбросило очень далеко — задолго до прихода Сопряжения, — на лице молодого человека появляется выражение нежности, совершенно несвойственное ему. — Я спас Лёшку. Я спас его! Представляешь? Убедил его в том, что знаю будущее. И когда пришло Сопряжение, мы встретили его вместе, — с нескрываемой гордостью произносит он.
Остатки солнечных лучей, пробивающихся сквозь тучи, заставляют мокрое надгробие сверкать, словно покрытое звёздами.
— Я собирался стать Нуллификатором, но Лёшка… Он убедил меня, что это бремя ему по плечу. Мы заключили пакт — он останется обычным человеком до момента финальной схватки. — незнакомец проводит рукой по влажным волосам. — Это ещё не всё. В последней жизни мы с Деворой построили клетку Фарадея вокруг звездолётов. Сработало — электромагнитный импульс их не уничтожил. Я попал на планету Императора незамеченными. Он так и не понял, как я оказался в его тронном зале, — хищная усмешка возникает на лице говорящего.
В городке поблизости зажигаются огни.
— Я убедил Иерофанта помочь нам. Она перенесла Лёшку прямо в тронный зал, пока я отвлекал Императора боем. — Его глаза мрачнеют. — Мы убили Кар’Танара и нашли Сердце Мироздания.
Мужчина поднимает взгляд к ночному небу, в его глазах отражается болезненная тоска.
— Когда я смотрю на звёзды, Нако, я вспоминаю тот первый провал — как мы всем кланом ворвались во дворец Императора и все погибли там. Драгана, Тай, Шелкопряд, Девора… их кровь на моих руках, даже если сейчас они живы, — голос его дрожит от сдерживаемой горечи. — А потом я вижу финальную битву, спустя века странствий и шесть перерождений, когда мои друзья сражались с армией кселари на Земле, давая нам с Лёшкой время проникнуть к Императору. Два сражения, разделённые тысячей лет, но в моей памяти они порой накладываются друг на друга, как старые фотографии.
Его лицо на мгновение озаряется свирепой улыбкой, полной гордости.
— В первый раз, когда я столкнулся с ним в тронном зале, я был как необученный щенок, бросающийся на волка. Когда же я вернулся туда в последний раз, роли поменялись, — он задумчиво проводит пальцами по краю надгробия. — Я стал хищником, а он — добычей, просто ещё не знал об этом. Ведь я тщательно подготовился к нашей новой встрече. Используя информацию от Иерофанта, по крупицам собрал свой арсенал, чтобы противостоять ему не силой, но хитростью. Время между этими встречами изменило не только мир, Нако. Оно полностью переплавило меня.
Рассказчик прикрывает глаза, его голос становится почти неслышным.
— Прости, я отвлёкся… Когда я получил доступ к Сердцу… я хотел уничтожить всех кселари, — его глаза вспыхивают яростью, холодной и древней как звёзды. — Если бы не Лёшка, я бы так и поступил. Я прошёл по самому краю пропасти, но устоял.
Со стороны города доносится шум автомобиля и быстро стихает.
— Передо мной стоял выбор, который определил бы судьбу всех обитаемых миров, — слова выходят отрывисто, как пулемётная очередь. — Что сделать с арканой? Что сделать с Сердцем Мироздания, чтобы подобное не повторилось бы вновь?.. И в итоге я решил, что разумные расы не готовы к такой силе и не застрахованы от появления нового Кар’Танара. Я забрал аркану у всех, но оставил Телепортариумы.
Мужчина проводит рукой по лицу, стирая дождевые капли.
— А монстры… — голос становится глубже, в нём мелькают нотки отвращения. — Сопряжение создало их как забаву для зрителей-ублюдков, — горько усмехается он. — Твари, живущие только на аркане, чудовища без разума и цели, кроме убийства. Я стёр их всех, Нако. Когда аркана исчезла, они просто… рассыпались. Как песочные замки во время прилива. И теперь дети на краю пустыни Мор-Хаши, в горах Увриксиара, в лесах Земли… они больше не просыпаются от кошмаров. Не боятся темноты. Миры очистились, и впервые за долгое время люди и ксеносы могут не бояться выходить из своих городов без оружия.
Ветер шелестит в листве молодых деревьев, посаженных после восстановления Фритауна. Он ненадолго замолкает, собираясь с мыслями.
— Я создал Совет Равновесия, — его губы изгибаются в лёгкой усмешке. — Звучит пафосно, да? Но суть простая — представители всех разумных рас вместе решают, как использовать Сердце. Даже кселари там есть. Ты бы видела их художников… оказывается, Эриндор не врал.
Рассказик проводит ладонью по шероховатой поверхности надгробия, стряхивая несколько опавших листьев.
— Совет может только одно — делать безжизненные планеты пригодными для обитания. Никакого оружия, никаких генетических экспериментов над разумными существами, — он сжимает губы в тонкую линию. — Я перенастроил защиту Сердца. Теперь оно блокирует любые попытки вмешательства в обитаемые миры. А душа Предтечи, которая всё это время была заперта внутри просчитывает последствия любых изменений. Если что-то пойдёт не так — система блокируется автоматически.
На небе загораются первые звёзды. Он поднимает взгляд, рассматривая их несколько мгновений.
— Чтобы никто не повторил путь Кар’Танара, председательство в Совете постоянно переходит от одной расы к другой. А ещё я создал группу Нуллификаторов — людей, дроккальфаров, даже пара кселари есть. Лёшка возглавил их подготовку, — его лицо на мгновение теплеет. — Если кто-то всё же обретёт доступ к аркане и попытается использовать во вред Сердце, его сила будет мгновенно нейтрализована.
Он неспешно закуривает и смотрит на далёкие созвездия.
— Все изменения проводятся постепенно, шаг за шагом. Каждый этап можно отменить, если что-то пойдёт не так. И любое существо в галактике может увидеть, что происходит — все проекты открыты в общей информационной сети.
Его голос становится тише, в нём проскальзывают нотки грусти и теплоты одновременно.
— А знаешь, что самое удивительное? Мы установили космические заповедники — места, где никто не терраформирует планеты. Там природа развивается самостоятельно. Может, когда-нибудь там возникнет новая разумная жизнь, — он мягко улыбается. — Один из таких заповедников я назвал твоим именем. «Область Накомис» — скопление из восьми тысяч звёзд и планет, куда никогда не ступит нога разумного существа.
Молодой человек крепко стискивает пальцы в кулак, затем медленно разжимает их, словно отпуская что-то.
— Мне кажется, ты бы одобрила, — тихо произносит он, глядя на звёздное небо. — По крайней мере, я на это надеюсь.
Солнце окончательно садится за горизонт, оставляя кладбище в сумерках. Тишина висит над покрытыми травой ровными дорожками.
— Я выполнил оба обещания, Нако, — его голос становится хриплым. — Пустил пулю в лоб главному ублюдку и выжил. Но… — он опускает голову, касаясь лбом холодного камня. — Одна вещь не даёт мне покоя. Я спас Бенджамина и Олли. Я спас Сусанина и Мако. Алану и Кухулина. Чёрт, я даже Алокеша спас! Я спас всех… кроме тебя! — пальцы скользят по камню, словно в последней безнадёжной попытке коснуться той, что под ним. — Семь жизней. Семь попыток изменить историю. Но ты всегда умирала. Если не от рук Майкла, то при других обстоятельствах. Словно вся вселенная сговорилась против меня.
Рассказчик запрокидывает голову к небесам. Вода стекает по его лицу, смешиваясь с чем-то, что слишком похоже на слезы. Сигарета тухнет. Его плечи вздрагивают, голос срывается, становясь почти неузнаваемым.
Мужчина достаёт из кармана пару амулетов на цепочке, — вероятно, нечто ценное, судя по тому, как бережно он их держит.
— Мы победили. Миллиарды больше не гибнут на потеху толпе, но почему… почему у победы такой горький вкус? Разве не за это я бился раз за разом? Разве не для этого проливал кровь и умирал?
Шумный вдох разрывает тишину.
— За семь жизней мне пришлось принести множество жертв. Пойти на множество страшных шагов. И всё же… Самая тяжёлая вещь, которую мне нужно теперь сделать, — произносит он наконец, обессиленно опираясь спиной на надгробие, — это принять… принять, что я не смогу спасти тебя.
Бережно он кладёт реликвии у основания памятника, словно возвращая частицу ушедшей за грань.
Дождь стихает так же внезапно, как и начался. В воздухе возникает запах влажной земли и каменных плит.
Мужчина кладёт ладонь на своё плечо так, словно прижимает к нему чью-то руку. Горечь и печаль постепенно уходят с его лица, сменяясь выражением покоя — не безмятежного счастья, но спокойного принятия.
В наступающей темноте его фигура кажется частью памятника — застывшей, каменной, несломленной, несмотря на всю тяжесть мира, которую он несёт на своих плечах.
— Прощай, Покахонтас. Однажды снова увидимся.
Позади пара амулетов слабо поблёскивает в лунном свете, как последний дар тому, что навсегда осталось в прошлом.
Как обещание, наконец исполненное.
Эпилог 2
Пустынно-степная местность обманчиво безжизненна. Ветер гоняет пыль по потрескавшейся земле, изредка шевеля редкие пучки жёсткой травы. Небо — цвета выцветшей джинсы, с едва заметными клочками облаков. Но всё же это — её дом.
Гилеад — загадочная планета контрастов. На горизонте высятся причудливые скальные формации — массивные колонны и арки, созданные миллионами лет эрозии. Они напоминают руины древнего храма, где неведомые боги когда-то вершили свой суд. Воздух здесь сухой и теплый, с лёгким привкусом металла и озона, словно после далёкой грозы. Сквозь истончённую атмосферу даже днём видны две луны — бледные призрачные диски, зависшие в небе как неусыпные стражи.