Реакция Зака была совершенно неожиданной и ошеломляющей. Фонарик погас, и Ар-темьев едва не получил тростью по голове. В последний момент он успел что-то почувствовать и наклонился. Трость концом задела его плечо; Артемьев повернулся на пятках и, не удержав равновесия, упал на спину.
– Сергей Фёдорович! – закричал он обиженно. – Так ведь и убить можно!
Зак остановился.
– Бляха-муха, – ругнулся он и после некоторой паузы зажёг фонарик.
– Добрый вечер, товарищ оперуполномоченный, – сказал он, светя Артемьеву прямо в лицо. – А что вы здесь делаете?
– То же, что и вы, – ответил Кирилл, поднимаясь и потирая ушибленное плечо. – И не светите мне в глаза!
Сергей Фёдорович отвёл фонарик.
– Шустрый вы, товарищ капитан. Вас я ожидал увидеть здесь в последнюю очередь.
– А я вас… в последнюю… С кем вы разговаривали у входа в комплекс?
– О-о, товарищ оперуполномоченный, – восхитился Сергей Фёдорович. – Вы делаете заметные успехи… Давайте вашу зачётку.
– Мне не до шуток, Сергей Фёдорович, – заявил Артемьев, включая свой собственный фонарик, отчего сразу стало заметно светлее. – Я на службе.
– А что, в ваши служебные обязанности входит пугать ни в чём не повинного пенсионе-ра? А вдруг у меня сердце слабое?
– По вам не скажешь. Как заехал тростью!.. А если у вас сердце слабое, Сергей Фёдо-рович, то нечего лазить по чужим подвалам и выпендриваться, как малолетний. С кем вы раз-говаривали?
– Мы не сотрудники, и не партнёры, товарищ капитан, – сказал Зак решительно. – И я не обязан отчитываться перед вами.
Артемьев едва не вспылил, но сумел сдержаться.
– Сергей Фёдорович, – сказал он почти спокойно, – вы же оперативник с огромным ста-жем; вам ли не знать, как раздражает профессионала любая самодеятельность, тем более со стороны людей причастных и заинтересованных. А вы, кроме всего прочего, ещё и не хотите отвечать на мои вопросы. Вам что, прислать повестку?
– Не надо на меня давить, товарищ оперуполномоченный, – сказал Зак с холодной ус-мешкой; он специально поднял фонарик и осветил своё лицо, чтобы Артемьев мог её видеть. – Не надо. Вам же хуже будет.
– Скажите, Сергей Фёдорович, вы любите Володю? – прибег Артемьев к последнему (и запрещённому с позиций высоколобой морали) аргументу.
– А-а, – ответил на это Зак, – вот куда вы клоните, товарищ капитан. Но эти вы меня не пробьёте – косточка у меня другая.
– Я не собираюсь вас пробивать, – сказал Артемьев. – Это не входит в мои планы. Я просто хочу напомнить вам, Сергей Фёдорович, что пока мы здесь препираемся, Володя, воз-можно, сидит и дожидается смерти.
– Так, – сказал Зак; лицо его исказилось. – Что ты знаешь?
– Вы даёте своё согласие на сотрудничество со мной? На сотрудничество во всех смыс-лах?
– Даю, – сдался Зак. – Только говори, капитан.
– Володя попал в очень скверную историю, Сергей Фёдорович, – сказал Артемьев очень серьёзно. – Он оказался втянут в деятельность религиозной секты, которая вчера со-вершила убийство.
– Вот как? – сказал Зак. – Ты многое знаешь, капитан. И про секту знаешь…
– Знаю, – кивнул Артемьев. – В том числе я знаю, что Володе угрожает смертельная опасность. Убийство, которое совершила секта, затрагивает вплотную криминальные круги, и Володя стал той ниточкой, по которой уголовники могут выйти на настоящих убийц. Не думаю, что руководители секты захотят рисковать. Они уже убивали и вполне способны совершить ещё ни одно убийство.
– У тебя есть план действий? – деловито осведомился Зак.
– Для начала постарайтесь ответь на мои вопросы, – сказал Артемьев. Кто такой "Лев Васильевич"?
Зак изогнул бровь:
– И это знаете? Ловко. Это человек, с которым я… как ты выразился… "беседовал у вхо-да в комплекс". Лев Васильевич Скоблик. Учитель истории школы номер три и, по всему, один из руководителей секты.
– По чему "всему"?
– На него всё завязано. Во-первых, он пользуется любовью школьников. Во-вторых, он ведёт группу продлённого дня. В-третьих, он участвовал в организации апрельских сборов.
– Были сборы? В апреле?
– Да. И на эти сборы ездил Володя. На целый месяц. Думаю, именно там секта занима-лась основной "промывкой" мозгов.
– Ну что же вы за человек такой! – воскликнул Артемьев. – Если бы вы мне это рань-ше сказали, про сборы, насколько всё проще было бы!
– А что такое? – не понял Зак.
– Я уже знал, что Дима Лач пережил сильный психологический стресс в апреле.
– Не выдержал обработки?
– Или, наоборот, выдержал.
– Извини меня, капитан, – вымолвил тяжело Сергей Фёдорович. – Я просто тебя недо-оценил.
– Ладно, – отмахнулся Артемьев. – Ещё один вопрос, и уходим отсюда.
Он повернулся к стене, у которой стоял позолоченный короб, и, подняв фонарик, посве-тил вверх.
– Может быть вы знаете, что это такое? – спросил Артемьев, указывая на крест.
Сергей Фёдорович с минуту молчал, разглядывая меч-распятие. Артемьев терпеливо ждал ответа.
– Это реликвия, – сказал Зак и вдруг улыбнулся. – Ни одна секта без реликвий не об-ходится. Сектанты должны ею очень дорожить. И за эту реликвию мы выкупим жизнь Володи…
Глава тринадцатая. Испытание
Началось всё с того, что в среду вечером брат Василий навестил ребят в жилом блоке. Те уже готовились ко сну: вялые и мокрые. Брат Василий присел на краешек койки, которую занимал друг Димыч. Володя уже улёгся на свою вторым ярусом над койкой друга Димыча – и слышал весь разговор.
– Вечер добрый, мальчик мой, – сказал брат Василий.
– Вечер добрый, – отозвался Димыч, как показалось Володе, дрогнувшим голосом.
– У меня вот к тебе какое дело, мальчик мой, – продолжал брат Василий. – Говорят, ты хорошо на гитаре играешь?
Это было правдой: Димыч действительно играл на гитаре отменно. И даже когда-то (классе в шестом – ещё до появления Наставника в его жизни) мечтал поехать в Москву или Питер – устроиться в какую-нибудь популярную группу и стать рок-звездой. Теперь он занятия с гитарой практически забросил и брался за неё только после долгих уговоров друзей – по большим праздникам. Поэтому он ответил брату Василию так:
– Играл когда-то…
– А как ты играл? На слух или по аккордам? – продолжал гнуть свою линию брат Васи-лий.
– И так, и так, – не стал скрывать друг Димыч.
– О! – восхитился брат Василий. – То что надо! Ты бы не мог меня слегка подучить?
– В каком смысле? – после некоторой заминки переспросил Димыч.
– Я давно хочу по записи научиться играть, – признался брат Василий. На слух уже умею, а в закорючках этих дурацких разобраться не могу.
– А чего тут разбираться? – слова брата Василия явно задели Димыча за живое (хоть и глубоко спрятанное, но живое!). – Просто всё… – он вдруг осёкся.
– Так вот я и говорю, – будто и не заметил заминки брат Василий. Тебе – просто, а мне без чужой помощи не разобраться.
– Да я и не играю совсем.
– Тебя никто играть и не заставляет. Просто покажешь, что дёргать – и всё. А играть буду я.
В общем, брат Василий Димыча убедил. Да и с чего бы ему отказываться помочь "хоро-шему человеку"? Они ушли, а Володя, успев посочувствовать другу, что вот все завалились, а тому ещё неизвестно сколько "бренчать", закрыл глаза и мгновенно уснул.
Ночью, часа в три, Володе приспичило, и он полез с койки вниз и в слабом свете дежур-ной лампочки над дверью увидел друга Димыча, сидящего, подобрав ноги, на постели. При этом друг Димыч совершенно отстранёно смотрел в одну точку, в пол.
– Ты чего не ложишься? – спросил его Володя шёпотом.
Друг Димыч не ответил. Володя пожал плечами и отправился в туалет. Вернулся минуты через две и застал Димыча в той же позе.
– Димыч, спать давай, – напомнил Володя ещё раз, ожидая хоть какого-нибудь ответа.
Но не дождался. Тогда Володя присел к нему и спросил:
– Случилось чего? Ты скажи, не бойся.
– Ни-че-го не случилось, – раздельно и всё так же глядя в одну точку, сказал друг Ди-мыч. – И я ни-че-го не боюсь.
Володя понял, конечно, что-то случилось, но как выведать это у Димыча, который поче-му-то замкнулся и не хочет поделиться сутью проблемы даже с лучшим и самым близким из друзей? К тому же, Володя принюхался и обнаружил, что от Димыча пахнет. И не луком или зубной пастой "Памарин" – водочным перегаром. Это открытие настолько поразило Володю, что он на несколько секунд потерял дар речи. Когда же ступор прошёл, Володя спросил у Ди-мыча довольно резко и без всяких там обиняков:
– Ты что, пьян, Димыч?
– Ложись и спи, – ответил Димыч.
Он поднял наконец глаза, и Володя увидел в них, в глубине тёмных зрачков, столько не-нависти, что даже отшатнулся.
– Пить водку – это грех! – заявил Володя с некоторым испугом.
– Если ты не уберёшься – ты мне больше не друг, – сказал Димыч очень просто, и Во-лодя понял, что спорить, убеждать, а тем более – выспрашивать, здесь и сейчас неуместно, ненужно, вредно.
Володя полез на верхнюю свою койку и несколько минут полежал, прислушиваясь к тому, что происходит внизу. Мысли беспорядочно толкались, но среди них не было ни одной по-настоящему умной. Что могло случится? Димыч пьян? Получается, его напоил брат Василий? Зачем он это сделал? Ведь если эта история всплывёт, он слетит со своей должности в два счёта… А почему ты так решил? Если история всплывёт – из лагеря в два счёта вылетит друг Димыч, а брат Василий – ещё бабушка надвое сказала: незаменимый кадр, специалист по всем видам оружия – такому замену не сразу найдёшь. Уж до конца-то сборов Наставник его присутствие дотерпит – Володя давно убедился, что порой Наставник может проявлять удиви-тельную гибкость.
А может он его не только напоил, но и… Нет, не может быть! Так далеко гибкость Настав-ника не распространяется. Не мог он извращенца ребятам в учителя пригласить.
Но что же делать? Конечно же, нужно постараться сохранить эту историю в тайне. Зачем портить другу Димычу будущее? С другой стороны, попробовать разобраться с самим Димы-чем, подвести его к мысли о необходимости покаяния – иначе грех ляжет и на Володю. Но опять – как это сделать технически? Попробовать всё-таки переговорить, когда он… протрез-веет? Напомнить, чему нас учил Наставник? Может прислушается?.. Или самому Наставнику рассказать – пусть разберётся? Нет, нельзя – Димыча попрут, да и вообще как-то нехорошо это – наушничать за спиной; плохо, грех почи