Пиотта присел на коленки, неумело взял ружье, пытаясь засунуть приклад под подмышку. Владимир поправил винтовку, уперев приклад в плечо.
— Держи правильно, чтоб отдачи не было.
Пиотта приник щекой к прикладу. Ствол оружия ходил ходуном. Бахнул первый выстрел. Пуля легла далеко за целью, подбросив вверх комья земли.
— Ниже бери, пуля высоко пошла. — Мальчик собрался и со всей серьезностью продолжил целиться. Вторая пуля прошла чуть правее, но результат был гораздо лучше.
— Вооот, уже лучше. — Подбодрил Владимир мальчика.
Пиотта снова приник к прицелу. Ствол почти замер, казалось, что Пиотта даже перестал дышать. Бам, и чурбак, сделав несколько витков, упал на землю.
— Ааааа! Я попал, попал! Пойдем, посмотрим, куда. — И Пиотта не дожидаясь, побежал смотреть на свой результат.
Рядом со старым отверстием появилось новое сквозное отверстие сделанное выстрелом Пиотты.
— Вот моя дырка, а вот ваша, рядом. Смотрите, чурбак треснул. Такая маленькая пуля, а столько в ней силы! — Пиотта восхищенно торжествовал.
Вода в котелке закипела. Владимир достал из кармана тулупа несколько цветастых пакетов. Разорвал зубами края и высыпал содержимое в котелок. Вода успокоилась, а по округе разнесся запах еды, что даже Листок, осмелев, вышел на поляну. Он опасливо приблизился к Пиотте. Мальчик успокоил его, потрепав за ушами. Через пять минут обед был готов. Дровосеки пообедали в полном молчании. Солнце миновало зенит и начинало клониться к закату.
— Поторапливаться надо, а то не успеем до ночи. Захарий твой обидится еще, да пойдет по деревне жаловаться, что у него лошадь со двора свели. А еще хищники всякие по темноте бродить должны, раз тут людей нет. — Владимир вскочил, отерся рукавом и пошел за пилой.
Пиотта последовал за ним, хотя тело требовало отдыха после такого обеда. Владимир провел пальцем по зубьям пилы, которые ответили на прикосновения музыкальным перебором.
— Неплохая заточка, на три лесины хватит запросто.
Сухие стволы деревьев, пилились легко. Владимир и Пиотта не отдыхали, стараясь успеть до темна. Округа наполнилась непривычными для себя звуками человеческой деятельности. Пила без устали звенела: «дзынь» — Владимир тянул на себя пилу, «дзунь» — Пиотта. Пила нагрелась настолько, что если плюнуть на нее, то слюна начинала шипеть, как на раскаленной сковородке. В итоге, задолго до наступления ночи, бревна, накрытые сверху ветками, были уложены и стянуты веревками в телеге. Груз получился тяжелый и Владимир переживал и за сохранность телеги, и за физические возможности Пчелки.
— Рядом пойдем, ты слева, я справа, будем за колеёй смотреть. Не дай бог, колесо в ямке застрянет, в лучшем случае, бревна скидывать придется, а может и ось подломиться, и Пчелку бедную лишней ношей, которая сама ходить умеет, грузить не хочется.
— Конечно, Захарий мне не простит, если с его лошадью, что приключится. Она кормилица у него. Он для общины и зерно на ней на мельницу возил, и муку назад. И дрова по лесу собирал опять же. Я же не маленький, рядом так рядом. — Пиотта тряхнул вожжами, и Пчелка с усилием стронула груженую телегу с места. Телега заскрипела на неровностях лесной дороги, грозясь развалиться.
— Ну как, теперь ты меня не боишься? — Владимир снова затронул прошлую тему.
— Теперь нет, я же вижу, что вы добрый человек. Но колдовство какое-то в вас имеется. Вещи у вас необычные. Я даже пересказать никому не смогу, потому что мне никто не поверит. И где мы с вами дров набрали я не смогу сам показать, правда же?
— Смышленый ты мальчишка. Сам не сможешь, конечно. Только это не колдовство. Вещи мои в моем мире делают на каждом углу, для нас это так же привычно, как вот эта лошадь груженая дровами. У нас много таких вещей, которые могут тебе показаться настолько невероятными чудесами, что ваша церковь может признать тебя еретиком или кем-нибудь хуже, если ты начнешь рассказывать о них всем вокруг.
— А где это — у вас? Откуда вы? — Пиотта сбавил шаг, и шлепал позади телеги, чтобы ему было лучше общаться.
— На этот вопрос на самом деле нелегко ответить. Все из-за того, что мы по-разному смотрим на расстояния. Если смотреть, по-твоему, то до моего мира не добраться никогда. Но я могу дойти до своего дома за несколько часов. Просто ты не знаешь, что можно делать так, как это делаю я. Никакого колдовства в этом нет. Я даже думаю, что колдовства нет в принципе, как явления, хотя зарекаться не буду.
— А я бы хотел посмотреть то место, где вы живете? — Пиотта посмотрел на Владимира, пытаясь углядеть в его взгляде намек на согласие.
Владимира вопрос немного озадачил. Приводить кого-то с экскурсией по своему миру никогда не приходило ему в голову. Путешествие по различным мирам в одиночестве казалось ему вещью абсолютно естественной и непререкаемой. Владимир не сразу нашелся, что сказать мальчику.
— Возможно, когда-нибудь, когда ты подрастешь, я буду проходить снова по вашей дороге, тогда и прогуляемся по нашему, и по куче других миров. — Пообещал Владимир, совершенно не имея никакого намерения исполнить обещанное.
Пиотта почувствовал отказ. Он снова догнал телегу, и взявшись правой рукой за борт, продолжил путь в молчании. Воспользовавшись наступившим молчанием, Владимир сконцентрировался на обратном пути. Вскоре, по ту сторону телеги, послышался восторженный возглас Пиотты.
— Ого! Я уже деревню вижу! Обратно мы приехали гораздо быстрее!
Мальчик отбежал в сторону, не веря своим глазам, затем отбежал назад, внимательно осматривая дорогу.
— Следы от колес обрываются там. — Запыхавшийся Пиотта указал назад, туда, где недавно проехала их повозка. — Мы же не ехали по воздуху? Как так получилось?
— Пиотта, если я начну тебе объяснять, ты все равно ничего не поймешь. Просто уясни себе, что такое возможно.
Мальчик снова вцепился в борт телеги. Он без перерыва смотрел себе под ноги, под колеса телеги, оборачивался, пытаясь увидеть разгадку фокуса. За этим занятием он не заметил, как въехал к себе во двор.
— Ну все, приехали! — Владимир устало присел на порожек возле входа в сарай. — Сбрасываем своё, а лошадь с долей Захария отгонишь сам. Скажешь, выменяли в соседней деревне, чтоб не боялся он немилости князя.
Владимир встал, подошел к телеге и развязал веревки, стягивающие воз. Затем забрался на самый верх и скатил верхнее бревно. Пчелка испуганно дергалась и оборачивалась, каждый раз, как бревно ударялось о землю. Когда в телеге осталось пять бревен, Владимир остановился.
— Этого Захарию хватит с запасом. Подожди, не уезжай, я сейчас печенье его мальцу передам. — Владимир спрыгнул и прошел в дом. Через минуту он вернулся, держа в руках ярко-красную пачку. — Держи, довези только, сам не съешь. Будет спрашивать, кем я тебе прихожусь, скажи, родственник дальний, прознал про чуму и решил проведать осиротевших троюродных племянников.
— Хорошо. Что я маленький что ли, не съем, конечно.
Утро следующего дня выдалось тяжелым. Пиотта понял, что в этот день ему придется расплачиваться за вчерашний ударный труд. Правая рука наотрез отказывалась подчиняться. Она словно задеревенела и к тому же болезненно реагировала на малейшие попытки пошевелить ею. Из передней комнаты послышались оханья и аханья Владимира. Видимо, этот труд тоже не был для него ежедневным. А на улице ждала гора не распиленных бревен. Ее требовалось немедленно переработать, иначе она могла намозолить глаза кому-нибудь завидущему на чужое добро.
— Пиотта ставь чайник, иначе я ни за что не встану сегодня, а лучше бы коньячку, грамм двести.
Пиотта послушно слез с печки, проверил воду в котелке и вышел на улицу. Через пять минут он вернулся с охапкой дров, наломанных из собственноручно нарубленных веток. Владимир сидел, скорчившись за столом. Правая рука, согнутая в локте, застыла в одном, неразгибаемом положении. Пиотта бросил дрова возле печки и развернулся к Владимиру. Его правая рука точно так же была согнута, на манер, как изображают тираннозавра в книжках по палеонтологии.
— Я смотрю, у тебя то же самое. Давай я сам дрова в печку закидаю. Садись.
Владимир открыл дверцу, и с гримасой чрезвычайного усилия над собой, забил печку дровами.
— Эти толстые, не прогорят быстро, можно и обед сразу приготовить. Давай, мы как раз до обеда поленимся, а потом пойдем дрова пилить.
— Ага, согласен. Мне сейчас от мысли держать в руках пилу больно становится.
Чтобы занять время до обеда, Владимир решил ознакомить мальчика с остальным содержимым своего рюкзака. Пиотта приходил в восторг от любой вещи, которая доставалась из рюкзака. Тарелка из нержавеющей стали, кружка с рисунком, зубная паста, зубная щетка, ароматное мыло, нежное полотенце, всевозможные пакетики, в которые все походное хозяйство было упаковано. Пиотта так искренне восторгался содержимому рюкзака, что Владимиру казалось, что идти ему придется отсюда налегке. После проявления таких чувств у ребенка, рука его не поднимется сложить все обратно и унести с собой. Удивление, которое можно сравнить с чувствами глубоко верующего человека, однажды увидевшего ангела, испытал Пиотта, когда Владимир вставил ему в уши наушники и включил плеер. Мальчик долго смотрел в одну точку, затем завертел головой пытаясь увидеть источник звука, потому что музыка звучала не в самих ушах, а вокруг. Пиотта вынул наушники. Звук исчез. Вставил, и вокруг снова заиграли инструменты, и красивый женский голос заполнил пространство. До остального Пиотте уже не было дела.
Владимир закрыл рюкзак и вышел во двор. Был полдень. Гора бревен немым укором смотрела на него, взывая к совести. За следом вышел Пиотта, все еще в наушниках. Владимир жестами показал мальчику, что пора бы уже приступить к работе.
— Хорошо, давай начнем! — Громко, словно глухой, прокричал Пиотта.
Распиловка бревен заняла весь оставшийся день до темна, и весь следующий. Пиотта не снимал плеер, пока не сели батарейки. Казалось, что музыка придает ему силы.