В «Mein Kampf» Гитлер писал: «Если национал-социалистическому движению удастся полностью освободиться от всех иллюзий и взять себе в руководители одни только доводы разума, то дело может еще обернуться так, что катастрофа, постигшая нас в 1918 г., в последнем счете станет поворотным пунктом к новому возрождению нашего народа». От иллюзий не удалось освободиться ни движению, ни его фюреру, результат – катастрофа, худшая, чем в 1918 г.
Третий Рейх – последняя попытка имперского объединения континентальной Европы. События 1939-1941 гг. не стали вообще последней войной в Европе – агрессия НАТО против Югославии (а точнее, против сербов) не позволяет сделать такой вывод, – но она действительно стала последней попыткой объединить Западную и Центральную Европу в единое целое военно-политическим образом. Этот аспект Второй мировой войны, которая стала действительно мировой лишь в 1941 г., как правило упускается из виду. И то, что европейская война сначала превратилась в евразийскую, а затем – в мировую, т. е. обе эти войны стали реакцией на попытку создания Пан-Европы Германией, лишний раз свидетельствует и о «матрешечной» композиции и сложности последней мировой войны, и о том, что военно-политическое объединение Западной и Центральной Европы Гитлером (а вообще – кем угодно) не соответствовало интересам англосаксов по обе стороны Северной Атлантики, да и СССР тоже. В Европе в очередной раз скрестили оружие несколько различных иерархий мирового уровня.
«Я был последней надеждой Европы», – скажет Гитлер незадолго до конца войны. На вопрос, надеждой какой Европы был Гитлер, дает Дж. Стейнберг: надеждой определенной части финансово-олигархической Европы, например, немецких Варбургов (банковское семейство с венецианскими корнями), кругов, которые представляли директор Английского банка лорд Монтэгю Норман и Ялмар Шахт. Оба стояли у истоков Банка международных расчетов (1930), целью которого, как считает К. Куигли, была мировая финансовая диктатура неофеодального стиля. Им-то и нужны были единая имперская Европа как поле деятельности. Отсюда – интерес к Гитлеру деятелей созданного в 1922 г. Панъевропейского союза. Стейнберг приводит следующую фразу Шахта, сказанную им в октябре 1932 г. своим «коллегам» по Союзу: «Через три месяца у власти будет Гитлер. Он создаст Пан-Европу… Только Гитлер может создать Пан-Европу».
С учетом изложенного выше, можно сказать: гитлеровский Рейх, помимо прочего, оказался и равнодействующей нескольких очень разных сил создать единую Европу – империю типа Карла Великого или Карла V Габсбурга, но на антиуниверсалистской (антихристианской), квазиязыческой основе (и это в христианско-просвещенческую эпоху) и таким образом не только сохранить, но и максимально усилить свои позиции в мире.
Речь не о том, чтобы снять с Гитлера историческую вину – здесь все очевидно. Не может быть прощения индивиду, считавшему возможным уничтожение целых групп по этническому принципу. Я уже не говорю о том, что как русский никогда не прощу того, что Гитлер готовил уничтожение огромной части моего народа, моей истории и моего будущего. Здесь отношение может быть только одно: «Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям… Надо их казнить… Не брать пленных, а убивать и идти на смерть». Это – Андрей Болконский о французах накануне Бородина (хотя, напомню, французы, в отличие от Гитлера, не ставили задачу физического истребления славян).
Императив науки, теории – выяснение объективных обстоятельств, причин и следствий. Важно узнать не только кто исполнитель, но и кто заказчик, какова вся сеть заказчиков-исполнителей, важно знать не только, кто замкнул цепь, последнее звено, но выковал цепь в целом. Важно понимать, что Гитлер лишь замкнул некую цепь, не им выкованную, а возникшую объективно, по логике функционирования капсистемы и борьбы за господство в ней. О Германии 1939 г. можно сказать то же, что Гюстав Ле Бон сказал о Германии 1914 г.
Особенности Второй мировой: антропология. У последней мировой войны есть несколько особенностей, существенно и сущностно отличающих эту мировую войну от предыдущих. Одна бросается в глаза сразу: массовая жестокость в основе которой лежит, как заметил Б. де Жувенель, крайнее презрение к человеку. И это понятно. Будучи по-настоящему первой войной масс, а не просто народов, государств или наций (по-настоящему войной наций была война 1914-1918 гг.), последняя мировая война едва ли могла быть иной. И дело не сводится к тому, что поскольку в ней разрушению подлежали не только военные объекты, но и производственные вместе с инфраструктурой, то доставалось и мирному населению. Последнему в той или иной степени, особенно в случаях оккупации, доставалось всегда. Тем не менее, гитлеровская оккупация Европы существенно отличается, например, от наполеоновской (как массовая – от дворянской, контрреволюционная – от революционной, антипросвещенческая/квазиязыческая – от просвещенческой, квазиплеменная – от национальной и т. д.). Речь об ином – о принципиальном изменении отношения к человеку в массовом обществе, о формировании отношения к Homo Sapiens и Homo Christianis не как к личности и даже не как к индивиду, а как к проявлению демо-, антропо– или даже биомассы.
Ст. Лем заметил, что если инквизиция перед тем, как отправить человека на костер, стремилась добиться признания и покаяния – личностного акта, то в концлагерях шло уничтожение не личностей и даже не людей, а человекомассы. Одна человекомасса («они приходят как тысяча масок без лиц». – К. Чапек о саламандрах) уничтожала другую.
Войны наемных армий XVII в. были страшней войн дружин; войны наций XIX – начала XX вв. – страшнее войн наемников. Вторая мировая война стала войной масс, в которой очень трудно было сохранить не только личностное, но и человеческое. Поразительно, насколько большому числу людей, словно услышавших фразу из гашековских «Похождений бравого солдата Швейка» «помните, скоты, что вы люди», это удалось. Пожалуй, именно сохранение многими людьми человеческого следует считать самым мощным гуманитарным результатом войны, которая рассекла между собой и противопоставила не только государства и системы, но рассекла и сами эти системы и государства изнутри, противопоставив человека и массу, Homo Sapiens и Homo Saurus, Homo salamanderis.
Особенности Второй мировой: системология.
Но это – что касается социоантропологического, гуманитарно-экзистенциального аспекта Второй мировой войны. Еще большей ее исторической особенностью был социосистемный аспект. В этой войне к противостоянию главных претендентов на роль гегемона внутри капиталистической системы, добавились, во-первых, открытая борьба одного из капиталистических претендентов (Германии) с антикапиталистическим социумом (СССР), т. е. таким, который пространственно и содержательно находится вне капиталистической системы; во-вторых, скрытое противостояние этого антикапиталистического социума своим капиталистическим союзникам по антигитлеровской коалиции в ходе войны с Германией, и чем ближе к концу войны, тем более острым и менее скрытым становилось это противостояние.
А что же Россия/СССР? Какова её роль в мировых войнах и почему в них она оказывалась на стороне англосаксов? Чтобы ответить на этот вопрос, надо сказать несколько слов о феномене мировых войн.
Ещё раз о мировых войнах за корону капиталистического гегемона: схемы и поправки к ним. Существует несколько, по крайней мере, в западной науке, схем мировых войн в капсистеме. Их можно суммировать следующим образом. Вопрос, кто станет гегемоном капсистемы, решается в тридцатилетних мировых войнах. Первой нередко называют войну 1618-1648 гг., однако, как я уже говорил, в лучшем случае это была «эмбриональная» мировая война; мировой аспект здесь только намечался, присутствовал пунктирно как подчиненный и лишь постепенно набирающий силу элемент в противостоянии Франции и Габсбургов, стартовавшем в 1477 г. и завершившемся в 1750 г. франко-австрийским Версальским договором (еще в 1725 г. Австрия и Франция заключили Венский союз, однако, в войне за австрийское наследство, 1740-1748 гг., Франция и Габсбурги опять сцепились, словно пытаясь в последний раз выяснить вопрос бургундского наследства почти трехсотлетней давности).
С середины XVIII в. этот внутриконтинентальный и династический конфликт уступил место европейскому и мировому соперничеству Англии и Франции как двух торговых империй, настоящим мировым войнам за гегемонию в капиталистической системе («англосаксы не начинают и выигрывают», подталкивая других и чужими руками). Первым настоящим капиталистическим гегемоном, т. е. и политическим, и экономическим (именно такое сочетание характеризует феномен гегемонии в капсистеме) была Великобритания, одержавшая победу над Францией в два раунда: Семилетняя война (1756-1763 гг.) и революционные и Наполеоновские войны (1792-1815), в сумме тоже тридцать лет.
Наконец, в мировых войнах 1914-1918 и 1939-1945 гг. (некоторые историки объединяют их в одну тридцатилетнюю войну ХХ в.), сошлись два претендента на «корону» уходящего гегемона Великобритании – Германия и США, и победили Штаты. Центральным конфликтом в схеме «тридцатилетних войн» считается столкновение между морской и сухопутной (континентальной) державами, верх в которых берёт морская держава в союзе с уходящим морским гегемоном (Великобритания и Голландия, США и Великобритания).
Схема трёх мировых тридцатилетних войн верно, хотя и упрощённо, отражает некоторые важные и интересные черты борьба за гегемонию внутри капиталистической системы. Однако она полностью игнорирует то, что находилось вне этой системы, некий фактор, который был внешним (по крайней мере, по сравнению с главными претендентами на гегемонию) по отношению к капсистеме и тем не менее оказывал решающее влияние на исход войн. Этим фактором была Россия/СССР.
Русский парадокс мировых войн. Именно Россия разгромила считавшегося непобедимым прусского Фридриха II в Семилетней войне; именно она нанесла поражение Наполеону; именно Россия августовским наступлением 1914 г. спасла Париж, не позволив осуществиться шлиффеновскому плану «блицкрига» (возьми немцы Париж и – права Б. Такмэн – исход войны мог быть другим); именно Россия по «принципу каратэ» – с одного удара – уже в 1915 г. вырубила Австро-Венгрию из войны, а по сути и из истории, заставив немцев перебрасывать силы с западного фронта; именно Россия/СССР перетёрла своим пространством и людской массой вермахт, сломав хребет военной машине Гитлера.