Мировая художественная культура. XX век. Литература — страница 1 из 8

Владислав Зайцев, Е. Олесина, О. Стукалова, Юрий МаннМировая художественная культура. XX век. Литература

Часть 1Литературный процесс в странах Западной Европы, Северной и Латинской Америки, Австралии в XX в.¹

«Век XX – век необычайный»

Я на мир взираю из-под столика.

Век XX – век необычайный!

Чем столетье интересней для историка,

Тем для современника печальней.

Николай Глазков. Лез всю жизнь в богатыри да в гении (1937)[1]

«Не календарный – настоящий» XX век начался для большинства стран мира на 13 лет позже 1901 г. – с первыми выстрелами Первой мировой войны. Новый век начал с кровопролития. Затем последовали революции, разрушившие тысячелетний уклад жизни, гражданские войны, Вторая мировая война (1939-1945 гг.), открывшая перспективу тотальной атомной катастрофы. Предчувствие грядущего кризиса появилось уже в конце XIX в. Особенно остро оно воплотилось в философии Фридриха Ницше.

Фридрих Ницше (1844-1900) – выдающийся немецкий философ. Деятельность Ницше оборвалась в 1889 г. в связи с душевной болезнью. В «Рождении трагедии из духа музыки» (1872) он противопоставил два начала бытия: «дионисийское» (жизненно-оргиасти-ческое) и «аполлоновское» (созерцательно-упорядочивающее). Философ выступал с критикой культуры («По ту сторону добра и зла» (1886)). В мифе о «сверхчеловеке» культ сильной личности сочетался с романтическим идеалом «человека будущего» («Так говорил Заратустра» (1883-1884); «Воля к власти» (1889-1901)), бросившего вызов европейской просветительской идеологии, основанной на позициях рационализма, гуманизма, демократизма.

Заявление Ницше о «гибели всех богов» стало свидетельством величайшего сдвига в человеческом сознании, который осуществлялся в XX в. Господствующие несколько веков идеи целесообразного мира, торжества разума и морали оказались не в состоянии объяснить изменения, произошедшие в общественной и духовной жизни Европы, когда «культура из европейской стала мировой, открыв для себя цивилизации с иным видением мира. Наука, раздвинув рамки познанного …начала искать иррациональные опоры своему рационализму. Искусство, до предела сблизившись с действительностью в своем реализме, встало перед реальной угрозой самоуничтожиться, растворившись в действительности, и отшатнулось к противоположной крайности – к программе «искусства для искусства»».[2]

XX век в искусстве начинается с манифестов авангардистов различных течений, групп, школ. Они заявляли, что отказываются от традиции, от классического художественного опыта, оказавшегося в кризисе. Авангардное искусство стремилось к открытию новых средств выразительности, к утверждению новой истины, возможно, непостижимой, странной для толпы обывателей, но ясной для художника. Такое направление в искусстве XX в. принято обозначать термином «модернизм» – общее название направлений искусства и литературы конца XIX – начала XX в. В широком смысле охватывает кубизм, дадаизм, сюрреализм, футуризм, экспрессионизм, абстрактное искусство, функционализм и т. д., то есть все авангардистские направления, противопоставившие себя традиционализму в качестве единственно истинного «искусства современности».

Писатели-модернисты особенно точно отразили кризисные явления в жизни современного им общества, передав ощущение бессилия человека перед лицом пугающего своей абсурдностью мира, выразив чувство тоски обреченного на одиночество художника, которому открывается «бездна, невидимая другим» (В. Н. Лосский). В художественном мире модернизма преобладают мрачные краски предчувствия конца, ожидания неминуемой гибели, даже воли к смерти. Но, как отмечает Б. Л. Пастернак в романе «Доктор Живаго», «искусство… неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь».

Картина обреченности мира в модернистских произведениях дополняется образами будущего обновления, радостной встречи с новой эпохой человеческого братства, гармонии, правды и красоты. Неслучайно многие модернисты приветствовали революционные события в России и других странах, взывали к очистительной «буре восстания», способной разрушить «сытый мир» буржуа.

Между тем утопии, реально осуществленные в ходе революций и гражданских войн, обернулись ужасом тоталитаризма: концлагерями, физическим уничтожением неугодных, бесконечным унижением личности и безнаказанностью власти, которая, по меткому выражению известного литературного критика С. Б. Рассадина, «ломала через колено хозяйственного крестьянина и независимого интеллигента, для пущего страху хватая и прочих, кто подвернулся под руку, карающую с расчетливой неразборчивостью».[3]

Тоталитаризм породил чудовищное явление конформистской, раболепной литературы (и искусства в целом), когда книги становились инструментами духовного манипулирования людьми, а писатели гордились тем, что «никогда не отклонялись от линии партии». Страх перед властью демонизировал души. Так, крупнейший китайский писатель XX в. Ба Цзинь вспоминал, что «был рабом не только телом, но и душой, всегда готовым на самоунижение. Еще до «культурной революции» его приучили к тому, что долг человека состоит в перестройке своего сознания. Чтобы стать новым человеком, он должен был вытравить из себя все человеческое. Он голосовал, одобрял или проклинал вместе со всеми, потому что этого требовала партия, выступавшая от имени народа».[4]

Таким образом, в филологии XX в. возникла острая проблема определения литературы, которая может справедливо называться «высоким искусством», способным заключать в себе «критику существующего порядка вещей, картину того, как он мог бы быть улучшен, и призыв к человечеству» и при этом «никогда не уходит в конформизм и смирение» (Ф. Инглис). Разграничение «высокой» литературы и книг, созданных по «социальному заказу», осложняется в XX в. повсеместной экспансией массовой культуры, коммерциализацией искусства, снижением его уровня.

Термин «социальный заказ» принадлежит советскому литературному критику О. М. Брику (1888-1945). Впервые он появился в его статье «Т. н. «формальный метод»», опубликованной в журнале «ЛЕФ. Журнал левого фронта искусства» (1923, № 1). Критик писал: «Все великое создано в ответ на запросы дня… не себя выявляет великий поэт, а только выполняет социальный заказ». Этим термином принято обозначать выполнение интеллектуальной работы, например, в области искусства, культуры с учетом идеологической направленности официальной политики государства; желания органов власти.

Часть исследователей говорит даже о «закате литературной цивилизации», переходе общества к «масскульту», где «искусство служит не ментором, а развлечением» (Ю. Н. Арабов), о массово производимой книге, которая занимает определенное место в ряду других производителей и продуктов (К. Ливис), об отсутствии в современной массовой культуре присущей высокому искусству ауры подлинности, индивидуальности, искренности (В. Беньямин).

Еще одной проблемой осмысления литературного процесса XX в. является необходимость нового подхода к его классификации. Традиционный европоцентризм изживает себя уже в середине века, в период деколонизации. В бывших европейских и североамериканских колониях активизируется литературная жизнь, появляются яркие самобытные писатели, рождается национальная литература, способная конкурировать с развитыми литературами стран Европы и США (примером может служить огромная популярность латиноамериканских писателей XX в.).

Конец XX в. – время господства постмодернизма, который концентрирует в себе основные запросы этого «необычайного» века: повышенный интерес к прежде запретным темам, к проявлением коллективного бессознательного, ко всему темному, маргинальному. Художники-постмодернисты попытались создать новую картину мироздания, обрести многомерное, нелинейное художественное мышление, овладеть всеми типами письма, совместив в одном авторе художника и философа, историка, литературоведа, культуролога, найти средства для воссоздания множественности истины, моделирования вероятных миров, качественно обновить искусство, интеллектуальный уровень которого должен соответствовать неизмеримо усложнившимся представлениям о мире. Но эти задачи не были реализованы полностью.

Кризисное состояние искусства в начале XXI в. свидетельствует о том, что постмодернизм из «высокого искусства интеллектуалов» постепенно вырождается в поток определенных «приемов». В постмодернистской культуре неотвратимо развивается процесс девальвации искусства, утраты эстетических ценностей и критериев, так как постмодернизм не просто не предлагает чего-то нового, он вообще к этому не стремится, и никакие идеалы и ценности ему не ведомы вообще. Известный культуролог М. Гросс охарактеризовала постмодернистскую культуру как «супермаркет», где каждый может выбрать подходящие ценности, идеалы, символы, мировоззрения.

Скептицизм постмодернистов по отношению к истине и универсальным ценностям усугубили хаос и фрагментарность восприятия действительности, не решили, а обострили мировоззренческие проблемы.

На рубеже XX-XX1 вв. исследователи констатируют появление новой фазы искусства – пост-постмодернизм (М. Н. Эпштейн).

И все же, несмотря на то что «XX век представляется полем гигантского эксперимента, поставленного Историей и оставившего или развалины, или унылую равнину «потребительской цивилизации»… низводящей все идеалы до уровня одного – идеала накопительства»,[5] нет сомнения, что именно культура (и литература как ее влиятельнейшая сила) хранит и транслирует великие непреходящие ценности человечества, отражает его духовные возможности. Культура, обладающая способностью к созиданию, возвышается над временем, излучает невероятную духовную энергию, создавая «храм, восстающий во мгле» (Н. С. Гумилев).

Литература в контексте мирового культурного процесса XX в

Филолог всегда и всюду – разгадчик чужих «тайных» письмен и слов и учитель, передатчик разгаданного или полученного по традиции. Разгадывать тайну священных слов было задачей жрецов-филологов. На этой почве родилась и древнейшая философия языка: ведийское учение о слове, учение о Логосе древнейших греческих мыслителей и библейская философия слова.[6]

Искусство слова в теориях языка и культуры

Кризис филологии в начале XX в. стал частью общемирового кризиса гуманитарных наук. Модернистская, авангардная литература, провозгласившая вслед за «смертью Бога»

(Ф. Ницше) «смерть Автора», который заменялся «машиной желания» (Ж. Делёз, Ф. Гваттари) или даже «революционным шизофреником», потребовала определения новых методов филологического анализа. Прежние, среди которых особо значимыми были текстологическое, биографическое или этнографическое изучение текста произведения, оказались не способны полноценно осмыслить процессы, происходящие в литературе. В результате в литературоведении возникла своеобразная методологическая разноголосица академических, традиционных теорий, радикальных взглядов основоположников формального метода, концепций М. М. Бахтина и Р. Барта, Ж. Дерриды и М. Фуко, Ю. Кристевой и Дж. Х. Миллера, психоанализа и деконструктивизма и т. д.

Филологическая теория авангарда возникла в качестве оппозиции преобладавшей в XIX в. рациональной картине мира. Одной из самых важных тенденций является в данном случае переосмысление мифа, открытие в нем смысловой универсальности того, что А. Арто назвал «ужасами века, который заставил нас поверить в наше поражение жизни».

«Открытие» мифа

Миф как особое состояние сознания

Крупнейшему философу XX в. М. Хайдеггеру принадлежит следующее умозаключение: «Боги улетучились. Возникшая пустота заменяется историческим и психологическим исследованием мифа».[7] Действительно, роль мифа и его трансформации в сознании современного человека, его значение для современной науки невозможно переоценить.

В понятие «миф» традиционно вкладываются следующие значения: 1) древнее предание, рассказ; 2) мифотворчество; 3) особое состояние сознания, исторически и культурно обусловленное. В XX в. миф трактуется как некая могущественная идея, обладающая способностью оградить человеческое сознание от неизбежного «шока», возникающего при попытке осмыслить какую-либо неординарную проблему. В современной науке существует множество различных подходов к изучению мифопоэтического сознания (просветительский, лингвистический, эволюционистский, психоаналитический, структуралистский, постмодернистский и др.).

Своеобразной точкой отсчета в отношении XX в. к мифу является концепция К. Г. Юнга.

Карл Густав Юнг (1875-1961) – швейцарский психолог, создатель «аналитической психологии», ученик З. Фрейда. Сочинения Юнга: «Символы превращения» (1912, нов. ред. 1952), «Психологические типы» (1921), «Отношения между Я и бессознательным» (1928) и др.

В теории Юнга важнейшее место занимает такое понятие, как «коллективное бессознательное», в котором в виде «изначальных» психических структур (архетипов) хранится древнейший опыт человечества, обеспечивающий готовность к осмыслению мира. Основным содержанием психической жизни человека Юнг считал процесс «индивидуации» – стремления личности к полноте воплощения своих возможностей («Человек растет вместе с величием своих задач»). Юнг полагал, что на архетипической основе покоятся все великие идеи. Эти положения были использованы для обоснования абстрактного искусства, доказательства демонического, бессознательного характера художественного творчества.

Миф как особое состояние сознания стал одной из важнейших культурных категорий XX в. С точки зрения крупнейшего философа культуры XX в. М. Элиаде, современный человек выходит из нечеловеческого ритма собственного существования посредством «мифологических» сценариев поведения (театра и чтения). Элиаде сформулировал тезис о том, что миф – это прототип, образец любых людских обрядов и видов деятельности. Мифологическое сознание, согласно его теории, переживает ренессанс в философии и в искусстве XX в., в продукции современных средств массовой информации.

Мирча Элиаде (1907-1986) – румынский философ, исследователь архаического сознания. Сочинения: «Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторение» (1949), «Инициации, ритуалы, тайные общества. Мистические рождения» (1976) и др. Окончил в 1928 г Бухарестский университет. Продолжил учебу в Калькутте, где изучал индийскую философию. В 1945 г эмигрировал во Францию, затем в 1956 г в США. В 1980 г был выдвинут на Нобелевскую премию.

Действительно, большинство крупнейших произведений XX в.: «Волшебная гора» и «Доктор Фаустус» Т. Манна, «Замок» и «Процесс» Ф. Кафки, «Улисс» Д. Джойса и «Шум и ярость» У. Фолкнера, «Игра в бисер» и «Степной волк» Г. Гессе, «Петербург» Андрея Белого и «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова, «Электре подобает траур» Ю. ОНила и «Орфей спускается в ад» Т. Уильямса – проникнуты неомифологизмом с его основными принципами: связью с психологией подсознания, акцентированием универсальных архетипов и мифологем (таких как Вечное возвращение, умирающий и воскресающий Бог, трагедия героя, поиск Отца и т. д.), с варьированием классических мифов в сопоставлении с современностью и тому подобное.

Литературный текст по своей структуре начинает уподобляться мифу, характерными чертами которого являются циклическое время, игра на стыке между иллюзией и реальностью, уподобление языка мифологическому праязыку с его «многозначительным косноязычием». Так, Т. Манн постепенно приходил к стремлению «рассматривать жизнь как произведение культуры, в образе мифологического клише, и предпочитать цитату собственному изобретению».

Наиболее сложный тип неомифологического сознания представляют собой произведения Ф. Кафки, где мифы не называются, но от этого воздействуют еще острее, создавая особую загадочную атмосферу.

По мнению исследователей, в основе романа «Процесс» лежит библейская история Иова, у которого Бог отнял семью, имущество, а самого поразил проказой. В «Замке» бесплодные усилия землемера К. ассоциируются с мифом о Сизифе.

Порождение современного мифа (Р. Барт)

В культуре постмодерна любой текст понимается как миф. Концепция порождения современного мифа Р. Барта является особенно значимой для понимания многих социокультурных феноменов современности.

Ролан Барт (1915-1980) – крупнейший представитель современной французской филологии. До конца 1950-х гг. выступал в основном как журналист, анализирующий литературу с позиций марксизма. С 1954 г. стал активным пропагандистом сценической теории Бертольта Брехта, чья техника «отчуждения» побудила ученого обратиться к проблеме знака и его функционирования в культуре. Этой проблеме посвящено первое научное исследование Барта «Система моды» (1967). В 1957 г. Барт опубликовал «Мифологии», серию разоблачительных зарисовок мистифицированного сознания «среднего француза». В 1960 г. Барт стал одним из основателей Центра по изучению массовых коммуникаций. Жизнь ученого оборвалась внезапно: 25 февраля 1980 г. он стал жертвой дорожного происшествия. Его гибель была воспринята как уход одного из выдающихся гуманитариев XX в.

По мнению Р. Барта, особенность мифа заключается в том, что он всегда создается на основе некоторой последовательности знаков, существовавшей до него. Следовательно, миф является вторичной семиологической системой. В книге «Миф сегодня» Р. Барт приводит такой пример:

«На обложке журнала «Пари-Матч» изображен молодой африканец во французской военной форме; беря под козырек, он глядит вверх, вероятно, на развевающийся французский флаг… Но каким бы наивным я ни был, я прекрасно понимаю, что это означает: Франция – это великая Империя, что все ее сыны, независимо от цвета кожи, верно служат под ее знаменами и что нет лучшего ответа критикам колониальной системы… И в этом случае передо мной имеется надстроенная семиологическая система: здесь есть означающее, которое само представляет собой первичную семиологическую систему (африканский солдат отдает честь, как это принято во французской армии); есть означаемое (в данном случае это намеренное смешение принадлежности к французской нации с воинским долгом); наконец, есть репрезентация означаемого посредством означающего».[8]

Ученый подчеркивает, что форма мифа – не символ: ведь африканский солдат не является символом Французской империи, он слишком реален для этого. В то же время эта реальность несамостоятельна, она становится заимствованной. Таким образом, материальные носители мифологического сообщения (язык, фото, живопись, реклама, ритуалы, предметы), превращаясь в материал мифа, выполняют функцию «означивания». Миф заимствует реальность, но при этом происходит подмена содержаний в пределах одной формы. Одним из результатов такой подмены является превращение идеологии в «имиджелогию», теорию и практику сотворения вымышленной реальности. Процесс современного мифотворчества состоит из игры между смыслом и формой.

Примером постоянно создающихся современных мифов являются опросы общественного мнения. Слово «факты» в обществе имеет магическое воздействие на обывателя. Между тем как-то забывается, что под любую гипотезу можно собрать какие угодно факты. Современные мифы охватывают все сферы жизни: правосудие, эстетику, дипломатию, личные взаимоотношения, литературу. Основными причинами того, что современный человек легко усваивает систему мифологических представлений, являются отсутствие привычки анализировать информацию; доверчивость к рекламе; ложные представления о личной свободе, которые льстят человеку и заставляют его забыть о фактическом рабстве у своих желаний, потребностей и тех, кто предоставляет массу товаров и услуг.

Особенно ярко склонность к мифологизированию современного общества проявляется в сфере коммерческой телевизионной культуры, в которой формируется гиперреальность, похожая на галлюцинацию или своеобразный спектакль образов, потерявших изначальный смысл. Все это заставило Ги Дебора заявить, что современное общество – это «общество спектакля, где истина, подлинность и реальность больше не существуют, а вместо них царствуют шоу-политика и шоу-правосудие».[9]

Ги-ЭрнстДебор (1931-1994) – французский писатель, художник-авангардист, философ и режиссер, видный деятель во французских экстремистских кругах, организатор многих скандальных акций. Так, в 1952 г. он сорвал пресс-конференцию Чарли Чаплина, назвав актера «мошенником чувств и шантажистом страданий». В 1967 г. Ги Дебор издал свой фундаментальный труд «Общество Спектакля», в котором подверг критике современный капитализм, усиление роли СМИ и индустрии развлечений в жизни современного общества. Его идеи получили широкий резонанс во время майской революции 1968 г. 30 ноября 1994 г. Дебор покончил жизнь самоубийством, засняв его на видео.

Феномен игры

Универсальная категория жизни

Игра так же, как и миф, вызывает у философов, культурологов, психологов, писателей XX в. пристальный интерес. В исследованиях анализируется роль игры в жизнедеятельности человека и ее значение для общества, для культуры (Э. Берн, Л. Витгенштейн, Й. Хёйзинга и др.). В художественной литературе XIX в. особое внимание писателей привлекала психология игрока: страсть к игре рассматривалась как одна из сильнейших человеческих страстей, которая требует предельных усилий ума и воли, нравственных и моральных жертв («Страсть игрока» Э. Т. А. Гофмана, «Пиковая дама» А. С. Пушкина, «Игрок» Ф. М. Достоевского и др.). Игра – отступление от условленности общественных правил, взамен которых выдвигаются другие, более низкие. Игра – это разрыв установленных связей, естественных и социальных, а игроки – общество в обществе, точнее, «мир обществом отверженных людей» («Маскарад» М. Ю. Лермонтова).

В литературе XX в. игра воспринимается как всеобъемлющий способ человеческой деятельности, универсальная категория человеческого существования, модель особого поведения и нестандартного отношения к происходящему. Игра распространяется буквально на все, даже на речь.

Основу для рассмотрения феномена игры как культурологической проблемы заложил Й. Хёйзинга в книге «Человек играющий» («Homo Ludens»), показав, как в различных областях культуры просвечивает ее игровое происхождение. Ученый подчеркивает антиавторитаризм игры, создание в ней возможностей для иного выбора, отсутствие гнета «серьезности». Игра, по его мнению, существует сама для себя, «игра ради игры». Цивилизации создаются по моделям тех или иных идей игр, лидирующих в определенную историческую эпоху. Таким образом, Й. Хёйзинга понятие культуры связывает прежде всего с самосознанием свободного, нравственно ответственного человека.

ЙоханХёйзинга (1872-1945) – нидерландский историк и теоретик культуры, профессор кафедры всеобщей истории в Гронингенском (с 1905-го) и Лейденском (с 1915-го) университетах. Хёйзинга внес много нового в понимание предмета и метода исторической науки. Для него характерен интерес к переломным эпохам (Реформация, Ренессанс и др.). Особое значение в возникновении и развитии мировой культуры Хёйзинга придает цивилизационной роли игры в обуздании стихии страстей.

Тема игры своеобразно решается в работах испанского философа Х. Ортеги-и-Гасета, считавшего, что существуют две разновидности человеческого рода: масса («косная материя исторического процесса») и элита («творцы подлинной культуры»). Жизнь людей выдающихся сосредоточена в сфере игровой деятельности. Игра противопоставляется обыденности, пошлости человеческого бытия.

Хосе Ортега-и-Гасет (1883-1955) – испанский философ, публицист. В центре внимания Ортеги-и-Гасета находились прежде всего социальные проблемы. В своих работах «Дегуманизация искусства» (1925) и «Восстание масс» (1929-1930) он впервые в западной философии изложил основные принципы доктрины «массового общества», под которым он понимал духовную атмосферу, сложившуюся на Западе в результате кризиса буржуазной демократии, бюрократизации, распространения денежно-меновых отношений на все формы человеческого общения. В этот период складывается система общественных связей, внутри которой каждый человек чувствует себя частицей безличного начала – толпы.

Констатируя тяжелейший кризис, через который проходит современное сознание, мыслитель отмечает, что западный человек не знает больше, «по каким звездам жить». Пытаясь найти ориентиры в современной культуре, философ создает игровую утопию спортивно-праздничного отношения к жизни. Образ такого мироощущения он раскрывает на примере нового искусства. Его основные тенденции: 1) дегуманизация; 2) избегание живых форм; 3) стремление к тому, чтобы произведение искусства было лишь произведением искусства; 4) стремление понимать искусство как игру и только; 5) тяготение к глубокой иронии; 6) избегание всякой фальши. Новое игровое искусство доступно только одаренному меньшинству, аристократам духа. Ученый был убежден, что человек может подняться над тоскливым миром обыденности, лишь перейдя в область неутилитарных отношений (лучшим примером является спорт).

Общий смысл понятий «игры» Хёйзинги и «спортивности» Ортеги совпадает. Но для Хёйзинги эстетическая игра является прежде всего деятельностью общедоступной, а испанский философ ставит задачу спасения культуры от «восстания масс». Таким образом, в поисках альтернатив буржуазной культуре западные теоретики XX в. создают различные игровые модели, пытаясь решить проблемы кризиса сознания. Игра и игровая терминология проникли и в творчество многих крупнейших писателей XX в.: С. Цвейга, Ф. Кафки, Х. Кортасара, В. В. Набокова и др. Особое место в этом ряду занимает «Игра в бисер» – знаменитый роман Г. Гессе.

«Игра в бисер» (Г. Гессе)

Герман Гессе (Хессе) (1877-1962) – немецкий писатель. Родился в Вюртемберге в семье миссионера. Учился в протестантской семинарии, откуда сбежал после семи месяцев учебы; в тринадцать лет решил «стать поэтом – или никем». В 1904 г. был опубликован роман «Петер Каменцинд», принесший писателю известность. В 1911 г. совершил путешествие по Индии. В 1912 г. вместе с семьей поселился в Швейцарии. В начале Первой мировой войны с Гессе случился нервный срыв, вынудивший его обратиться в клинику К. – Г. Юнга, лечение в которой обогатило Гессе психоаналитическим опытом, отразившимся в романах «Сиддхартха» (1922) и «Степной волк» (1927). В нацистской Германии книги Гессе были объявлены «нежелательными для чтения». В 1943 г. был опубликован роман «Игра в бисер» – один из основных текстов постмодернистской культуры. В 1955 г. Гессе получил Премию мира.

«Игра в бисер» (1943) – глубокое философское раздумье о мире и цивилизации, о судьбах искусства, о возможности сохранить духовность в царстве Игры. Герои романа перебирают стеклянные бусы в отгороженной от остального мира Касталии. В самом названии книги звучит ирония: не дело, а игра в пустые стекляшки. Между тем автор называет игрой не что иное, как духовные устремления ученых и художников. Правила Игры представляют собой разновидность тайного языка, в котором участвуют науки и искусства (прежде всего математика и музыка). Таким образом, игра в бисер – это игра с содержанием и ценностями культуры. Мастер, владеющий этой игрой, теоретически может воспроизвести все духовное содержание мира, потому что игра стеклянных бус есть игра со всеми смыслами и ценностями культуры.

Роман состоит из трех частей: вводного трактата об истории Касталии (название «Касталия» происходит от мифологического Кастальского ключа на Парнасе, у которого Аполлон встречался с девятью музами) и «игры в бисер», содержащего сокрушительную критику вырождающейся культуры XX в.; жизнеописания главного героя и его произведений (стихов и трех прозаических жизнеописаний). В центре романа – история жизни Йозефа Кнехта, Магистра Игры, сначала достойнейшего представителя и героя Касталии, а затем ее отступника.

Гессе обращается в своем произведении к идеям и образам разных народов: касталийцы восприняли европейское Средневековье с его символикой, им близка и мудрость Востока. Все касталийцы принадлежат к Ордену служителей духа и полностью оторваны от реальности.

Для пополнения своих рядов они отбирают одаренных мальчиков по всей стране, а затем обучают их в своих школах. Развивая их ум и чувство прекрасного, приобщают к математике, музыке, философии. Учат размышлять, наслаждаться «духовными играми». После окончания школ юноши попадают в университеты, а затем посвящают себя занятиям науками и искусствами, педагогической деятельности или «игре в бисер».

В Касталии духовность отделена от буржуазного «процветания», но касталийцы принесли для этого тяжкие жертвы. Они отказались от собственности, семьи, от счастья индивидуального авторства, даже от своеобразия собственной личности. Это значит, что они отказались и от поисков, движения, пожертвовав ими ради гармонии, равновесия и «совершенства». Касталийцы не создают нового, а лишь занимаются толкованием и варьированием старых мотивов. Безусловно, система «игры в бисер» направлена на сопротивление бездуховной эпохе. Но, как считает Гессе, отграничение от реальности также обрекает культуру на вырождение.

Таким образом, в своем романе писатель проанализировал возможности, искушения и опасности игры, дав блестящую критику элитарного пути спасения культуры. Подводя итог своим рассуждениям, Гессе утверждает, что высшее предназначение интеллигенции заключается в служении культуре и в служении обществу (не случайно имя главного героя романа «Кнехт» означает «Слуга»). «Игра в бисер» создавалась в мрачное время господства нацизма в Германии. Сам Гессе говорил, что Касталия была его отповедью фашизму, попыткой восславить духовность в «чумном, отравленном мире». В 1946 г. Герман Гессе стал лауреатом Нобелевской премии за выдающийся вклад в мировую литературу.

Открытия филологов первой половины XX в

Ars poetica

Ars poetica по-латински означает «поэтическое искусство». Это древнее выражение приписывается Горацию, у которого есть трактат с подобным названием. Восприятие художественного произведения напоминает калейдоскоп: оно складывается из целого комплекса впечатлений. Каждый читатель видит в нем понятные и интересные именно ему стороны, привлекая к их осмыслению собственный жизненный и читательский опыт. Следовательно, даже самая устоявшаяся интерпретация литературного произведения представляет собой лишь одну из возможных версий. В то же время литературный текст, так же, как и картина в живописи, обладает рядом особенностей, раскрыть которые может лишь специалист, знающий о специфике эпохи, характерных чертах стиля писателя и т. д. К этим аспектам восприятия текста обращена теория литературы.

На необходимость помощи в более глубоком понимании произведения указывают и сами создатели литературных произведений: «Нужны люди, которые показали бы бессмыслицу отыскивания отдельных мыслей в художественном произведении и постоянно руководили бы читателем в том бесчисленном лабиринте сцеплений, в котором состоит сущность искусства, и по тем законам, которые служат основанием этих сцеплений».[10]

Поэтика как наука о строении, структуре отдельных художественных произведений и их комплексов все больше утверждает себя в современном литературоведении в качестве специальной дисциплины, имеющей собственные задачи и вместе с тем связанной с дисциплинами традиционными: с теорией литературы, историей литературы и т. д. В плоскости теории литературы – это общая поэтика, то есть наука о структуре любого произведения. В плоскости «конкретного» литературоведения – это «конкретная» (или «описательная») поэтика, описывающая структуру определенных произведений или творчество данного писателя. Историческая поэтика развивается на «скрещении» истории и теории литературы. Эта область исследования судьбы художественных компонентов (жанров, сюжетов, стилистических изобразительных средств).

В ряду научных дисциплин поэтика литературы по целому ряду научных проблем близко примыкает к лингвистике. «Язык – материал литературы. Из самого этого определения следует, что по отношению к литературе язык выступает как материальная субстанция, подобная краске в живописи, камню в скульптуре, звуку в музыке».[11]

Но существуют и специальные вопросы, которые относятся к полю изучения именно поэтики. Это связано с тем, что «в словесном творчестве имеются и такие словесные конструкции, значение которых не зависит от обстоятельств их произнесения; формулы, которые, раз возникнув, не отмирают, повторяются и сохраняются с тем, что могут быть снова воспроизведены и при новом воспроизведении не теряют своего первоначального значения. Такие фиксированные, сохраняемые словесные конструкции мы называем литературными произведениями».[12]

Необходимо помнить, что художественная литература принципиально отличается от научной и публицистической. Безусловно, сообщение научных или социально-политических фактов может быть стилистически украшено, но ценность информации, которая есть в таком тексте, не зависит от способа изложения. Для художественной литературы форма выражения неотъемлема от содержания, более того, является элементом содержания.

Между тем, как горько отмечает Ю. М. Лотман, «методика рассмотрения отдельно «идейного содержания», а отдельно – «художественных особенностей», столь прочно привившаяся в школьной практике, зиждется на непонимании основ искусства и вредна, ибо прививает массовому читателю ложное представление о литературе как о способе длинно и украшенно излагать те же самые мысли, которые можно сказать просто и кратко. Если идейное содержание «Войны и мира» или «Евгения Онегина» можно изложить на двух страничках учебного текста, то естественен вывод: следует читать не длинные произведения, а короткие учебники».[13]

Изучение литературного текста с точки зрения поэтики предполагает обращение к исследованию художественной функции литературных приемов, которые использует автор. Ученые ставят перед собой задачу определить, зачем применяется данный прием и какой художественный эффект им достигается.

Кроме того, в поэтике всегда должна присутствовать эволюционная точка зрения, то есть интерпретация непосредственного художественного эффекта должна производиться на фоне исторически сложившегося применения данного приема. Так, один и тот же прием меняет свою художественную функцию в зависимости от того, ощущается он как непривычный, нарушающий традицию или же является элементом этой традиции. Изучая поэтику произведения, необходимо помнить, что «произведение искусства – это не пространственное сооружение, в котором различные стороны можно исследовать изолированно, но некая целостность, в которой все слои, разделенные в рассмотрении, в конце концов соотнесены друг с другом и действуют сообща».[14]

Идеи М. М. Бахтина и современное гуманитарное знание

«Смысл творческой жизни Бахтина может быть наиболее полно и точно определен так: открытие основ гуманитарного мышления, понятого в его действительной, онтологически значимой всеобщности»,[15]– писал глубокий знаток творчества выдающегося отечественного филолога В. С. Библер.

Михаил Михайлович Бахтин (1895-1975) – крупнейший мыслитель XX в. Его работы в области философии и филологии, сейчас считающиеся классическими, вызвали в свое время настоящий переворот в науке. Труды Бахтина переведены и изданы на всех основных языках мира. Сотни книг и статей написаны о самом ученом и его идеях. Между тем в своей родной стране он долгие годы находился в почти полном забвении. Известный отечественный литературовед и историк В. В. Кожинов вспоминал: «Я разыскал Бахтина в 1960 г. До этого все, с кем я только разговаривал, утверждали, будто бы он уже давно умер. Люди из философской и филологической среды, его ровесники и более старшие… знали, что он был репрессирован еще в 1928 г. …считали, что он давно умер. Наконец я встретил человека, который сказал: «Почему умер?! Он живет в Саранске, преподает там в университете»».[16]

Жизнь ученого была очень трудной: он перенес тяжелейшие невзгоды, во время войны по-настоящему голодал. Всю жизнь был серьезно болен: страдал хроническим воспалением костного мозга. Биографические сведения о Бахтине весьма скудны.

М. М. Бахтин родился 17 ноября 1895 г. в Орле. Отец будущего великого ученого – банковский служащий, часто переезжал с семьей из одного города в другой. Гимназию Бахтин окончил в Одессе и здесь же поступил в Новороссийский университет. В 1916 г. он перевелся в Петроградский университет на историко-филологический факультет, где особенно увлеченно занимался древними и новыми языками (М. М. Бахтин знал древнегреческий, латинский, английский, немецкий, французский, итальянский и датский языки). После окончания университета весной 1918 г. молодой филолог уехал работать в Невель (сейчас это Псковская область). Здесь, в единой трудовой школе 2-й ступени и в учительской семинарии, началась трудовая деятельность будущего замечательного ученого. В местном альманахе «День поэзии» вышла его первая работа «Искусство и ответственность» (1919). В 1920 г. Бахтин переехал в Витебск, где в педагогическом институте и консерватории преподавал всеобщую литературу, историю и философию музыки.

Осенью 1924 г. Бахтин с женой перебрались в Ленинград, где был возобновлен «кантовский семинар», начатый ученым еще в Невеле. В 1929 г. Бахтина арестовали, обвинив в подготовке политического заговора. Ссылка на Соловки ввиду тяжелой болезни была заменена Кустанаем. Книга «Проблемы поэтики Достоевского» вышла в свет тогда, когда автор находился под следствием. В 1934 г. срок ссылки Бахтина в Кустанае истек. В конце 1937 г. Бахтины поселились в г. Савелово. В следующем году болезнь вынудила Бахтина отважиться на ампутацию ноги.

В 1940 г. Михаил Бахтин завершил работу над грандиозным научным трудом – «Франсуа Рабле в истории реализма» (сейчас эта работа называется – «Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса»). Летом 1941 г. Бахтин переехал в Подмосковье, в село Ильинское Кимрского района, где учительствовал в Ильинской средней школе. После войны, в сентябре 1945 г., Бахтина утвердили в должности заведующего кафедрой всеобщей литературы Мордовского педагогического института имени А. И. Полежаева (сейчас – Мордовский государственный университет). Через год, в ноябре 1946 г., в Институте мировой литературы состоялась защита диссертации о творчестве Франсуа Рабле. Научно-теоретический уровень исследования оказался столь высоким, что официальные оппоненты поставили вопрос о присуждении Бахтину степени доктора филологических наук.

Но в работе Бахтина говорилось о народной смеховой карнавальной культуре, в которой личность как бы перерождалась для новых, чисто человеческих отношений. Отчуждение временно исчезало. Человек возвращался к себе самому и ощущал себя свободным и достойным. Такой взгляд на «мрачное» Средневековье противостоял официальной трактовке этого исторического периода, поэтому Бахтину с трудом присудили звание кандидата филологических наук.

Осенью 1969 г. Бахтин выехал из Саранска на лечение в Москву. После больницы он оказался в доме для престарелых в г. Климовске Московской области, где в 1971 г. похоронил жену. Лишь за несколько лет до смерти ученый получил квартиру в Москве. М. М. Бахтин скончался 7 марта 1975 г., его похоронили на Введенском кладбище в Москве.

Карнавал и смеховая культура

Переворот в теории литературы вызвала работа Бахтина о Франсуа Рабле, в которой ученый доказал, что литература имеет корни в «народных праздниках»: карнавалах и мистериях

древности. В целом, идеи ученого о природе смеховой культуры открывают для литературоведения и культурологии целый новый мир – мир мифоритуальной традиции, которую Бахтин увидел в карнавале.

Бахтин убедительно показывает, что карнавальный смех, амбивалентный (амбивалентный – двойственный, характеризующийся одновременным проявлением противоположных качеств) по своей природе, разрушает всякую иерархию, развенчивает устоявшиеся догмы. Карнавал сближает, объединяет людей, сочетая высокое с низким, великое с ничтожным, мудрое с глупым. В нем как бы воскрешается первобытный хаос с его логикой мира «наизнанку», символикой постоянных перемещений верха и низа («колесо»), «лица» и «зада», разнообразными видами пародий, переодеваний, шутовских развенчаний. При этом карнавальная маска, «будто бы призванная скрывать подлинное лицо индивида, на самом деле выставляет напоказ его внутреннюю суть, которую он обычно вынужден скрывать».[17] Маска уравнивает разные положения, скрадывает душевные различия, делает незаметными внутренние колебания и нерешительность.

Торжествуя временное освобождение от господствующей морали, «низовая» смеховая культура всегда готова разрушить запреты и низвергнуть «верх». Этой новой картине мира предшествует ситуация, названная Бахтиным «карнавализация сознания» – период, когда происходит распространение и усвоение новых представлений и новых смыслов, когда «боги» и «демоны» меняются местами.

Бахтин убедительно доказал, что переход от Средних веков к Новому времени означал переход от традиционного общества к современному. История Средних веков свидетельствует о ведущейся на протяжении многих столетий борьбе христианского морального сознания против карнавального мировоззрения. В Новое время возобладала массовая культура как культура «низа», но карнавал оказался «растворенным» в рынке. Продуктом такой культуры стал «одномерный человек». При этом глубинные истоки и смысл карнавала забылись или были подавлены. Подспудно присутствующая в карнавале сакральность была утрачена. Единственное, что осталось святого, – это собственность. Другие же стороны карнавала постоянно напоминали о себе, проявлялись порой неожиданно и жестоко. Так, карнавальный характер постмодерна, его сопоставимость со средневековым карнавалом неоднократно отмечались исследователями (Ч. Дженкс, И. Хассан).

Доброта эстетического

М. М. Бахтин в своих работах утверждал мысль о «доброте» эстетического. Философ писал: «Безлюбость, равнодушие никогда не разовьют достаточно силы, чтобы напряженно замедлить над предметом, закрепить, вылепить каждую мельчайшую подробность и деталь его. Только любовь может быть эстетически продуктивной».[18] Особенно значима и мысль М. М. Бахтина о существовании абсолютной эстетической нужды человека в «Другом».

Процесс творчества ученый трактовал как самоопределение во взаимообмене между «Я», «Другими» и социальной общностью. Он был убежден, что, только вступая в диалог с уникальностью личности «Другого», человек обретает собственную уникальность, творя новый мир понимающего и самоутверждающегося духа, то есть культуру. Ученый был убежден, что диалогическое проникновение обязательно в филологии, так как без него невозможно никакое понимание. Таким образом, культура – это диалог по поводу существования разных людей. М. М. Бахтин ввел понятие «большого времени», позволяющего взглянуть на каждое явление культуры в проекции прошлого и будущего, а не только в современном ему социокультурном контексте.

М. М. Бахтину принадлежит заслуга выдвижения еще в 1920-х гг. тех идей, которые лишь в настоящее время оказались в центре внимания исследователей. Его труды дали импульс развитию целого ряда научных дисциплин. Так, в созданной в 1929 г. книге «Проблемы творчества Достоевского» он ввел в научный оборот представление о «полифонизме» текста – типе повествования, когда слова героев звучат как будто из разных независимых источников. Философское понимание культуры как диалога привело к революции в социолингвистике и заложило основы современной культурологии. Диалог является узловым понятием, вокруг которого группируются основные темы бахтинской теории.

Формальный метод

Одним из значительных открытий филологии XX в. является формальный метод анализа литературных произведений, который возник в России в 1915-1919 гг. Представители этого метода, опираясь на концепцию А. А. Потебни, считали, что слово – уже само по себе искусство. То, что представлено художником как законченное произведение, для формалистов вторично, их интерес сосредоточен на том, как «делалось» произведение.

Александр Афанасьевич Потебня (1835-1891) – крупнейший теоретик лингвистики. Родился в 1835 г. в с. Гавриловка Полтавской губернии. В 1856 г. окончил Харьковский университет, в котором затем преподавал. С 1877 г. член-корреспондент Императорской академии наук. Сочинения: «Мысль и язык» (1862), «Язык и народность» (1895, посмертно) и др. А. А. Потебня занимался изучением соотношения мышления и языка, создал теорию внутренней формы слова.

Формальный метод получил известность благодаря таким ученым, как В. Б. Шкловский, Б. В. Томашевский (1890-1957), М. Эйхенбаум (1886-1959), Р. О. Якобсон, Ю. Н. Тынянов и др.

Одним из главных представителей формального метода в литературоведении был Виктор Борисович Шкловский (1893-1984), создатель ОПОЯЗа (Общество изучения поэтического языка) – направления «формального метода» в российском литературоведении (сер. 1910-х – сер. 1920-х гг.). Представители ОПОЯЗа (Е. Д. Поливанов, Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Р. О. Якобсон, Л. П. Якубинский) ориентировались на лингвистику, культивируя «точное» изучение формальных приемов, растворяя анализ содержания в «поэтике форм». Особое значение в творчестве Шкловского имеет теория остранения. Сущность остранения – показать обычное как необычное, преображение действительности. Шкловский ввел в литературоведение такие понятия, как «ощутимость» (чувство деформации привычного понятия, стандартного контекста слов, предшествующее остранению), «искажение» (способ затруднения восприятия, благодаря которому можно глубже вглядеться в мир), «выражаемость» (одна из функций речевой деятельности), «литературный прием» (критерий создания формы, демонстрация подачи языкового материала; степень оригинальности состоит в умении художника скомпоновать различные приемы в единую форму), на которых он обосновывал идею разграничения художественного языка от остальных языковых явлений. Обоснованные Шкловским термины и научные понятия (остранение, прием, мотивировка, условность и др.) вошли в оборот ведущих направлений гуманитарного знания XX в.: структурализма, семиотики, постструктурализма.

Филологические идеи Ю. Н. Тынянова

В ОПОЯЗ входил и такой выдающийся филолог XX в., как Юрий Николаевич Тынянов (1894-1943). Творчество Тынянова отличает невероятная широта эрудиции: работы о пародии в текстах Н. В. Гоголя и Ф. М. Достоевского; о А. С. Пушкине («Архаисты и Пушкин», «Пушкин и Тютчев», «Мнимый Пушкин»), Ф. И. Тютчеве, Н. А. Некрасове, А. А. Блоке, В. Я. Брюсове. В 1923 г. был завершен главный теоретический труд Тынянова – «Проблема стиховой семантики», посвященный исследованию различий стиха и прозы, специфике «стихового слова». Ему принадлежат и критические статьи о современной литературе («Промежуток», «Литературное сегодня»).

Тынянов был наделен большим литературным талантом. Свой способ художественного проникновения в историю он описал так: «Где кончается документ, там я начинаю. Есть документы парадные, и они врут как люди. У меня нет никакого пиетета к «документу вообще»… дойдите до границы документа, продырявьте его. И не полагайтесь на историков, обрабатывающих материал, пересказывающих его».[19] В романах

0 В. К. Кюхельбекере («Кюхля»), А. С. Грибоедове («Смерть Вазир-Мухтара»), А. С. Пушкине («Пушкин») писатель раскрыл такой взгляд на историю и современность с особой полнотой. В романе «Смерть Вазир-Мухтара» (1927) описана ситуация «горя от ума», в которую часто попадает в России мыслящий человек. Драма Грибоедова вызывала аллюзии с судьбой самого Тынянова и его единомышленников: распад ОПОЯЗа, невозможность дальнейшего продолжения его деятельности в условиях идеологического контроля. Повесть «Восковая персона» (1931), действие которой происходит в петровскую эпоху, пронизывает мотив всеобщего предательства, доносительства, что, безусловно, имеет определенное отношение и к эпохе создания этого произведения.

Став известным как прозаик, Тынянов не оставлял и теоретико-литературную работу, наметив в статье «Олитературной эволюции» (1927) плодотворную методику изучения литературного и социального «рядов» во взаимодействии. Эта статья во многом предвосхищает опыты структурной поэтики. В 1929 г. вышел сборник статей Тынянова «Архаисты и новаторы» – результат его научной деятельности за девять лет. Важной частью многогранной работы Тынянова был художественный перевод (Г. Гейне «Сатиры», «Германия. Зимняя сказка»).

В начале 1930-х гг. Тынянов приступил, по его собственному определению, к «эпосу о рождении, развитии, гибели национального поэта». Первая часть романа «Пушкин (Детство)» была опубликована в 1935 г., вторая «(Лицей)» – в 1936-1937 гг. Над третьей частью «(Юность)» Тынянов работал уже очень больным – сначала в Ленинграде, потом в эвакуации в Перми. Повествование о судьбе Пушкина доведено до 1820 г., но, несмотря на незавершенность романа, он воспринимается как целостное произведение.

Умер ученый в Москве 20 декабря 1943 г.

Филологическим идеям Тынянова присущи особая долговечность и прочность. Его мысли обладают способностью порождать новые теории, новые взгляды на, казалось бы, давно изученный предмет. Другим его отличительным свойством было недоверие формулам, существующим по инерции. Характернейшей чертой «дурного литературоведения» Тынянов считал «слепоту на факты».

Одним из открытий ученого было соотношение литературного ряда с социальным: в этом контексте орудием анализа произведения литературы становится историзм. Литературное произведение Тынянов предлагает понимать как систему. Он пользуется такими понятиями, как конструктивный принцип, доминанта (господствующий элемент системы, который подчиняет себе и определяет остальные). На первый план выдвигается понятие функции (элементы художественного произведения существуют не сами по себе и не в виде механической суммы, но в динамической связи друг с другом и с общим контекстом произведения). Значение художественного слова изменяется в зависимости от исторической жизни произведения. Произведение также имеет свои исторически изменяющиеся функции, потому что оно, в свою очередь, соотносится с системой литературы. Эволюция же литературы в целом определяется фактами социальными.

Таким образом, произведение литературы Тынянов стремится исследовать и как особую художественную структуру, и в его связях с разнообразными явлениями действительности.

Русские формалисты, провозгласив приоритет формы над содержанием, развили теорию формы до абсолюта. Они игнорировали значение содержания в его традиционном понимании, считая, что оно заложено в слове уже изначально. Подобное понимание значения слова свидетельствует о приближении формального метода к проблемам психологии художественного творчества и ведущей роли мифа, к вопросам связей языка и мышления. Формализм поставил перед литературоведением XX в. ряд проблем, которые были столь масштабны и интеллектуально насыщенны, что многие из них сформировались в самостоятельные направления: структурализм, семиотику, современный деконструктивизм.

Развитие филологии во второй половине XX в

Структурализм

Появление структурализма в гуманитарном знании XX в. связано со стремлением превратить филологию в точную науку. Основная идея структурализма состоит в том, что художественный текст является структурой, в которой всякий элемент (слово, звук, образ, ритмическая фигура и т. д.) приобретает смысл только в соотнесенности (со-и противопоставленности) с другими элементами. Отношения между элементами приобретают такую жизненную силу, что даже отсутствие элемента там, где отношения его предполагают (например, отсутствие рифмы в рифмованном стихе), становится значимым («минус-прием»). Таким образом, отделять содержание от формы так же нелепо, как, узнав, что у здания есть план, ломать стены в его поисках (пример Ю. М. Лотмана).

Метод структурализма оказался чрезвычайно плодотворным для различных отраслей социально-гуманитарного знания. Начало формирования структурализма связано с выходом в 1916 г. «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра.

Фердинанд де Соссюр (1857-1913) – швейцарский лингвист, один из основоположников современной лингвистической науки, а также структурализма как научной методологии. Труды Соссюра ознаменовали поворот лингвистики от исторического и сравнительного изучения языков (диахрония) к анализу структуры конкретного языка в определенный момент времени (синхрония), что произвело революцию в лингвистике. «Курс общей лингвистики» основан на записях лекций Соссюра, сделанных Ш. Балли и А. Сеше.

Основные положения семиотической теории Соссюра: 1) трактовка знака как двусторонней психической сущности (понятие плюс акустический образ); 2) идея немотивированности языкового знака (между понятием и акустическим обликом обозначающего его слова нет никакой естественной связи). Соссюр ввел в науку различение синхронии и диахронии, различение langue (языка как системы) и parole (речевой деятельности). Начиная с 1920-х гг. эти идеи получают развитие в различных школах структурной лингвистики (Пражский лингвистический кружок, Копенгагенская глоссемантика, американская дескриптивная лингвистика).

В 1950-1960-е гг. методы структурной лингвистики начали распространяться на другие области культуры, что связано в первую очередь с научными открытиями К. Леви-Строса.

Клод Леви-Строс (1908-1990) – французский этнолог, теоретик структурализма, создатель концепции структурной антропологии, который формализовал в терминах структурализма системы родства примитивных народов, ритуалы, мифы и т. д. Основной задачей этнологии считал изучение перехода от природы к культуре (тотемизм, правила присвоения имен и т. д.). Работы: «Печальные тропики», «Первобытное мышление». Р. Барт распространил подход Леви-Строса на предметы и установления современного общества.

Структурализм отличается от других направлений в лингвистике не столько новыми методами, сколько заменой предмета исследования: в центре находится язык, его структура и методы его описания (бинарные оппозиции, дистрибуции и т. п.).

В 1970-1980-е гг. в науке усиливается критика ограниченности структуралистского метода, его формализма. Из внимания структуралистов ускользнул целостный текст, который понимался лишь как разновидность письменной речи.

Поль Мишель Фуко (1926-1984) – французский философ, культуролог. В его концепции («Слова и вещи» (1966)) историю характеризует «радикальная прерывность» (каждая новая эпоха ничего не передает последующей). В книге «Археология знания» (1969) вводит понятия «дискурс», «дискурсивная практика» для новой методологии исследования культуры. М. Фуко разрабатывает положения о языке как «чистом начале» литературы и письма. Проводя параллель с «парадоксом лжеца», суть которого заключается в двойственности и неопределенности высказывания «я лгу», Фуко утверждает, что природа литературы заключена в высказывании «я говорю». В качестве примера он указывает на творчество писателя Р. Русселя, одного из предшественников сюрреализма и «нового романа». Руссель открыл для литературы особое пространство, не соприкасающееся с реальностью: в нем действует лишь язык, сведенный к «словам-маскам», «игре знаков». Подобные явления Фуко обнаруживает в произведениях М. Бланшо, А. Роб-Грийе, А. Арто и др.

Эти идеи, а также положения Ж. Дерриды, У. Эко, Ж. Делёза, Ж. Бодрийяра, Ж. Лакана об «открытости произведения», социально-политических контекстах «структур» определяют характер постструктурализма.

В концепциях постструктуралистов литературоведение перестало быть только наукой о литературе. Вобрав в себя философию, культурологию и историю, оно превращалось в способ философствования. Так началось размывание границ между различными сферами человеческого знания – искусством, философией, наукой.

Наука о знаках

Структурализм, постструктурализм, деконструктивизм тесно связаны с семиотикой – наукой, изучающей строение и функционирование знаковых систем. Семиотика как отдельная область науки формировалась в 1950-1960-х гг., но лишь в 1969 г. в Париже при активном участии Р. О. Якобсона, Э. Бенвениста и К. Леви-Строса было решено создать Международную организацию семиотических исследований (IASS) (официальным периодическим изданием этой ассоциации стал журнал «Semiotiсa»). Семиотика изучает знаки. Между тем не все, связанное со знаками, является предметом ее изучения: «Исследуя знаки, семиотик не интересуется вопросами типа почему, но исключительно что и как. Например, если черная кошка означает несчастье, то семиотик лишь регистрирует эту связь и пытается выяснить ее характер, в то время как выявление причин, по которым кошка способна приносить несчастье, находится в компетенции зоологов, этнологов, психологов и т. п.».[20]

Определения «семиотика» и «семиотический» к концу XX в. вытеснили некоторые прежние именования близких областей исследования (таких как «знаковые системы», «структурная поэтика»). Как метод семиотика используется практически во всех исследованиях человеческой деятельности. Существуют исследования семиотики городской дороги, семиотики гадания, семиотики театрального пространства, семиотики жестов, семиотики масок, семиотики часов и зеркал и др. Среди «основоположников» семиотики – Ч. С. Пирс, Ф. де Соссюр и Ч. Моррис.

Чарльз Сандерс Пирс (1837-1914) – американский философ. Пирсу принадлежит разделение семиотических знаков на индексы (знаки, непосредственно указывающие на объект), иконы (знаки с планом выражения, сходным с феноменом изображаемой действительности) и символы (знаки с планом выражения, не соотносящимся с обозначаемым объектом).

Чарльз Уильям Моррис (1901-1978), американский философ. Моррис включил семиотику в энциклопедию в 1938 г. Ученый различал семиотику как совокупность знаков (и науку о них) и процесс, в котором нечто функционирует как знак, – процесс семиозиса. Моррис вводит понятие метазнаков (сообщений о знаках).

Теории Р. О. Якобсона

Особое значение для развития семиотики имеют исследования Романа Осиповича Якобсона (1896-1982), крупнейшего лингвиста XX в., одного из организаторов Пражского лингвистического кружка. Центральной темой научного поиска Якобсона было установление взаимосвязи звука и значения в языке («Шесть лекций о звуке и значении» (1976)). В отличие от классической фонетики, изучавшей звуки сами по себе, ученый исследовал их с точки зрения смыслоразличительных функций в языке. Примененный им структурный анализ позволил выделить бинарные оппозиции различения звуков («Фонологические исследования» (1962, 1971)). Основанная Якобсоном теория получила подтверждение в выводах электроакустических и нейрофизиологических исследований. Метод структурного анализа в терминах бинарных оппозиций оказал большое влияние на К. Леви-Строса. Его применение при анализе мифа положило начало структурализму.

Наряду с собственно лингвистическими исследованиями Якобсон занимался проблемами, находящимися на стыке разных наук: языкознания, психиатрии, философии, применяя методы и достижения точных наук («Исследования детского языка и афазии» (1941, 1963)). Он ввел в филологию термин «код», заимствованный из теории информации, и затрагивал проблему соотношения языка и мозга.

Якобсон обосновал учение о метафоре и метонимии, которые представляют собой два полярных русла единого «символического процесса», постоянно конкурирующих друг с другом. Преобладание одного над другим порождает разные стили в искусстве (романтизм, символизм – метафоричность; реализм – метонимичность). Это два принципиально разных способа восприятия и понимания мира, приводящие к образованию несхожих и даже не понимающих друг друга культурных миров (например, «клип» как способ восприятия мира, стиль мышления и поведения и притча как совершенно иной стиль мировосприятия).

Исследования Якобсона в области семиотики охватывают широчайший материал – от мифа и ритуала до символики бессознательного в кино («Основные пути развития семиотики» (1975)).

Семиотические школы

Во второй половине XX в. возникло несколько семиотических школ: французская школа семиотики и структурализма (Р. Барт, Ю. Кристева, Ц. Тодоров, Ж. Деррида, К. Леви-Строс); семиотическое направление Умберто Эко; Тартуско-московская семиотическая школа (В. Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов, Ю. М. Лотман, А. А. Зализняк, Т. В. Цивьян); Польская семиотическая школа (М. – Р. Майенова, Е. Фарино, Ст. Жулкевский, Е. Пельц, А. Богуславский); школа Рурского университета г. Бохума (В. Кох, У. Фигге, К. Аймермахер, М. Флейшер); семиотические работы российских ученых, не объединенных в группы и направления (Ю. С. Степанов, Б. А. Успенский).

В чем же состоит особенность семиотических основ знания? Что открывает семиотика для науки?

Семиотика не рассматривает действительность в ее многообразии, она исследует условные «знаковые модели». С одной стороны, такой подход принципиально упрощает сложность мира, с другой – именно в этом залог его эффективности, потому что самые сложные системы и процессы могут быть описаны простым и очевидным образом. Семиотика позволяет выйти за пределы оппозиции чувственно воспринимаемого и понимаемого. Все это, согласно К. Леви-Стросу, обеспечивает исключительную эффективность семиотического метода в области гуманитарного знания. Семиотика культуры исследует тексты, при этом сама культура также может быть рассмотрена как текст. Под «текстом» в культурологии понимается не только письменное сообщение, но любой объект (художественное произведение, вещь, обычай и т. д.), рассматриваемый как носитель информации.

Значительным достижением семиотики стала реконструкция особого ментального пространства древнего человека, которое характеризуется неразличением художественного, исторического и интеллектуального. Такой способ видения мира был назван Вяч. Вс. Ивановым и В. Н. Топоровым «мифопоэтическим». Учеными был определен «основной миф» индоевропейцев: текст о борьбе антропоморфного героя с зооморфным противником, об измене жены «громовержца», о потере ею детей, превращенных в хтонических (хтонический (греч. chton – «земля») – связанный с землей, подземным миром) существ или в растения, об испытаниях младшего сына и т. д. Текст мифа прояснил некоторые «темные» места индоевропейской мифологии, дал возможность интерпретировать некоторые фразеологизмы и языковые обороты.

«Внутри мыслящих миров» (Ю. М. Лотман)

Жизненный путь ученого

Личность великого отечественного филолога, философа, историка культуры Ю. М. Лотмана можно охарактеризовать словами Поля Валери: «Я намерен вообразить человека, чьи проявления должны казаться столь многообразными, что, если бы удалось мне приписать им единую мысль, никакая иная не смогла бы сравниться с ней по широте. Я обнаруживаю, что все служит ему ориентиром: он всегда помнит о целостном универсуме – и о методической строгости».[21]

Юрий Михайлович Лотман родился в Петрограде 28 февраля 1922 г. Еще будучи школьником, он слушал на филологическом факультете Ленинградского государственного университета лекции Г. А. Гуковского (1902-1950), Л. В. Щербы (1880-1944), В. М. Жирмунского (1891-1971), В. Я. Проппа (1895-1970).

В октябре 1940 г. Юрия Лотмана призвали в армию, и после начала Великой Отечественной войны артиллерийский полк, в котором он служил, был переброшен на фронт. Будущий ученый прошел всю войну, закончив ее в Берлине. Демобилизовавшись в конце 1946 г., Юрий Лотман вернулся в университет и уже в студенческие годы вел плодотворную научную работу. В 1950 г. он с отличием окончил университет, но в аспирантуру поступить не мог – в СССР шла кампания борьбы с «космополитами», поэтому устроился преподавателем на кафедру русского языка и литературы Учительского института в эстонском городе Тарту.

Кампания борьбы с космополитами – одна из мрачных страниц в истории сталинизма. С начала 1945 г. в СССР была запрещена публикация «Черной книги» о жестокостях нацистов в отношении евреев. 21 ноября 1948 г. Еврейский антифашистский комитет был распущен. Все члены комитета были арестованы. Зверское убийство великого актера С. Михоэлса в ночь на 13 января 1948 г. стало началом страшной террористической «пятилетки», которую оборвала только смерть И. В. Сталина. В феврале 1949 г. пресса открыла большую кампанию «по борьбе с космополитами». Началось смещение евреев с ответственных постов в области культуры, информации, прессы, в издательской деятельности, в медицине. Негласно ввели запрещение на прием евреев в высшие учебные заведения. Были уничтожены еврейские театры в Москве, Минске и Киеве, прекращено издание книг на идише. Политбюро приняло решение о роспуске всех объединений еврейских писателей. В течение 1949 г. был арестован весь цвет еврейской литературы. Практически в СССР была уничтожена вся еврейская культура. Умерли в тюрьме Исаак Нусинов и Дер Нистер, в августе 1952 г. расстреляны Перец Маркиш, Давид Гофштейн, Лейб Квитко, Ицик Фефер, Самуиил Персов, Давид Бергельссон.

В 1954 г. Лотмана пригласили на работу в Тартуский университет. С ним оказалась связана вся последующая жизнь ученого: здесь он много лет возглавлял кафедру русской литературы, создал почти все свои научные труды («Комментарий к «Евгению Онегину»», исследования о быте и поведении декабристов стали классикой литературоведения). Особый интерес ученого вызывало соотношение «литературы» и «жизни», воздействие литературы на человеческую судьбу.

Летние школы

Во многом переломным моментом творческой биографии Лотмана стало знакомство в начале

1960-х гг. с кругом московских семиотиков (В. Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов и др.). В 1964 г. в Кяэрику (Эстония) под его руководством была организована Первая летняя школа по изучению знаковых систем, где собрались представители новых направлений науки. Принцип Летней школы состоял в том, что ученые собирались в определенный период и жили вместе. Обсуждения проблем проходили в самых разных местах и формах. Это создавало непосредственную и исключительно неформальную обстановку. Участники не считали себя носителями законченных знаний, а понятие школы предполагало открытость и постоянное взаимное обогащение.

Это движение продолжилось до 1970 г., на одну из школ смог приехать Р. О. Якобсон. Сотрудничество ученых было весьма плодотворным. Так, Ю. М. Лотманом совместно с Б. А. Успенским была создана книга «Миф – Имя – Культура», в которой ставились принципиальные вопросы о сущности знака.

Возникшая вокруг Лотмана атмосфера свободного научного поиска привлекла в Тарту ряд крупнейших ученых, у которых не было возможности широкого самовыражения в рамках идеологических запретов (Ю. И. Левин, М. Л. Гаспаров, А. А. Зализняк, Е. М. Мелетинский и др.).

Официальная наука и власти с самого начала с настороженностью отнеслись к появлению нового направления в гуманитарном знании. Раздражала независимость суждений и выводов, отсутствие запретных тем и имен, методов исследования, авторитетов. Возмущало обращение к традициям формального метода, к работам зарубежных ученых, среди которых были не упоминаемые в советской науке русские эмигранты. Семиотические работы издавались с трудом. Летние школы прекратились. Но популярность Лотмана в СССР и за рубежом продолжала неуклонно расти.

Показательно, что Ю. М. Лотман, будучи членом Эстонской академии наук, членом-корреспондентом Британской, академиком Норвежской и Шведской академий, так и не был избран в Академию наук СССР. В ее правопреемнице – Российской академии наук места для Лотмана тоже не нашлось, впрочем, как и для его великих предшественников: Ю. Н. Тынянова, М. М. Бахтина, Г. А. Гуковского.

Увлечение семиотикой привело ученого к исследованиям искусственного интеллекта, функционирования полушарий головного мозга, семиотики кино. Одна из значительных работ последних лет – «Культура и взрыв» (1992), созданная под влиянием идей И. Р. Пригожина о взрыве как двигателе истории.

Илья Романович Пригожин (р. 1917) – бельгийский естествоиспытатель, физик, один из создателей синергетической теории. В 1977 г стал лауреатом Нобелевской премии. Синергетическая теория – новый подход к пониманию мира, который основывается на введенном Пригожиным понимании необратимости времени, отношения случайности и необходимости. Синергетика акцентирует внимание аналитиков на неустойчивости, разнообразии, неравновесности.

Понятие «семиосфера»

Все разнообразные научные интересы объединялись в исследованиях Лотмана в феномене культуры. Понятие «текст культуры» универсально. Этот подход позволил создать новаторское направление в культурологии, включив в нее литературоведение, лингвистику, семиотику и другие отрасли гуманитарного знания.

Согласно концепции Лотмана, развитие современной культуры определяется в первую очередь коммуникационными процессами. Ученый вводит в науку понятие семиосферы, которая представляет собой особое семиотическое пространство, в сущности равное культуре. Обязательными законами построения семиосферы являются бинарная оппозиция и асимметрия (функциональная асимметрия полушарий головного мозга). Этим проблемам, в частности, посвящена работа «Внутри мыслящих миров» (1990). В конце 1980-х гг. Лотман обратился к проблемам взаимодействия различных типов культур, механизма исторической случайности, «смуты».

Рассматривая русскую культуру как тип культуры с бинарной структурой, Лотман видит исторический шанс для России перейти на общеевропейскую систему и отказаться от идеала разрушать «старый мир до основания, а затем» на его развалинах строить новый.

Бинарная структура, бинарная оппозиция – одно из средств познания мира, которое было осознано в XX в. Двоичность восприятия окружающего мира обусловлена тем, что мозг человека разделен на два полушария, выполняющих свою функцию. В описании любой картины мира лежит бинарность: жизнь – смерть; прошлое – будущее и т. д.

Юрий Михайлович Лотман скончался 28 октября 1993 г. В одном из своих интервью ученый сказал: «Одним из высших свойств человека я считаю память… Кроме личной памяти есть и общая – зовется она культура. В памяти нет различия между живыми и мертвыми: все живы, со всеми можно говорить, выслушивать их укоры или одобрения. Отсюда и ответ на последний вопрос: выше всего ценю мнение Пушкина и очень боюсь его осуждения». Заканчивалось интервью так: «Вопрос: «Что для вас свято?» Ответ: «Человеческое достоинство»».[22]

Интерес к наследию Лотмана не угасает. Постоянно переиздаются и переводятся на другие языки труды ученого (общее их число превышает 800), выходят в свет неопубликованные работы; по телевидению транслируется цикл телевизионных передач «Беседы о русской культуре». Изучению научных работ Лотмана посвящен ряд диссертаций. Проводятся специальные конференции, посвященные идеям Лотмана.

«Всеядный» постмодернизм

Постмодернистская теория

Постмодернизм иногда называют «всеядным», так как он стремится вобрать в себя все, что есть в культуре. Это направление в искусстве XX в. во многом связано с развитием средств массовой информации. Возникнув прежде всего как культура визуальная, постмодернизм в живописи, архитектуре, кинематографе, рекламе сосредоточился на моделировании действительности путем экспериментирования с искусственной реальностью – видеоклипами, компьютерными играми. Эти принципы работы со знаками культуры постепенно вошли и в другие сферы.

Теория постмодернизма начала складываться в 1970-е гг. в философских кругах США. Наибольшее влияние на эстетику постмодернизма оказали идеи французских постструктуралистов (Ж. Лакана, Ж. Дерриды, Ж. Делёза, Ж. Бодрийяра, Р. Барта и др.). В основу постмодернистской эстетики легла идея постструктуралистов о «мире как тексте». Это тезис многих работ Ж. Дерриды, который полагал, что текст – это карта, имеющая свои дороги и их невидимые ответвления, подземные пути и так далее.

Жак Деррида (1930-2004) – французский философ, представитель постструктурализма, постмодернизма. Основные работы: «Философские маргиналии» (1972), «Шпоры. Стили Ницше» (1978), «Почтовая открытка. От Сократа к Фрейду и далее» (1980), «Ухо другого» (1982).

Деррида ввел в постмодернистскую эстетику понятие «деконструкция», в процессе которой как бы повторяется путь строительства и разрушения Вавилонской башни, ее результат – смешение языков, жанров, стилей литературы, архитектуры, живописи, театра, кинематографа, разрушение границ между ними. Речь идет об изобретении нового мира на фоне усталости и исчерпанности уже не работающих деконструируемых структур. Основные объекты деконструкции – знак, письмо, речь, текст, контекст, чтение, метафора, бессознательное и др.

Постмодернизм как эстетическое направление окончательно оформился в 1979 г. с появлением «Йельского манифеста» – сборника научных статей Ж. Дерриды, П. де Мана, X. Блума, Дж. Хартмана и Дж. X. Миллера, вышедшего в 1979 г. Помимо Йельской школы – самого влиятельного направления в американском постмодернизме, выделяются «герменевтическое направление» (У. Спейнос), «левый деконструктивизм» (Дж. Бренкман, М. Рьян и др.), «феминистская критика» (Б. Джонсон, Ю. Кристева) и др.

Большой вклад в осмысление феномена постмодернизма внесли такие ученые, как Ч. Дженкс, И. Хассан, Ж. – Ф. Лиотар, У. Эко, М. Фуко, Ф. Джеймсон и др. Американский исследователь И. Хассан выделяет следующие признаки постмодернизма: 1) неопределенность, включающую все виды неясностей, двусмысленностей, перестановок; 2) фрагментарность; художник-постмодернист предпочитает коллаж, монтаж, используя готовый или расчлененный литературный текст; 3) деканонизация всех канонов и официальных условностей; 4) усиление «стирания личности», подчеркивание множественности «Я»; 5) непредставимое, непредставляемое, ирреалистичность; 6) иронию; 7) изменение жанров, порождающее неясные формы; 8) карнавализацию, перформанс: «веселую относительность» предметов, участие в «диком беспорядке» жизни; 9) конструктивизм – «постмодернизм конструирует реальность».

Вокруг постмодернизма возникли научные споры, в которых исследователи стремились глубже выявить природу постмодернистской культуры. Согласно Ю. Хабермасу, постмодернизм – это символ постиндустриальных обществ, когда искусство отдаляется от жизни, превращаясь в автономную зону существования человеческого духа. С точки зрения других ученых, постмодернизм представляет новую фазу в развитии модернизма (Ж. – Ф. Лиотар); эстетику замены усталых художественных форм на новые (П. Кавека).

Характеризуя современный постмодернизм, У. Эко подчеркивает, что для него характерны осознанная цитатность, ирония, игра, развлекательность и одновременно сверхэрудированность, использование кодов как массового, так и элитарного искусства, ориентация на множественность интерпретаций текста.

Умберто Эко (р. 1932) – итальянский семиотик, культуролог, историк средневековой литературы, писатель, оказавший значительное влияние на развитие постмодернистской эстетики. Создал теорию возрождения сюжета под видом цитирования других сюжетов, их иронического переосмысления, сочетания проблемности и занимательности. Символом культуры и мироздания Эко считает лабиринт.

Постмодернистское искусство обращено и к массовой, и к высокоинтеллектуальной аудитории («принцип гибридности»). При этом постмодернизм сознательно отвергает всякие правила и ограничения, выработанные предшествующей культурной традицией. В своих произведениях постмодернисты выявляют господствующие в обществе импульсы коллективного бессознательного (то есть совокупности наследуемых людьми универсальных неосознаваемых психических структур, архетипов, образов, передаваемых от поколения к поколению), не зависящего от рационального содержания социально-исторического процесса («шизоанализ»). Неслучайно Ж. Делёз называет художников «клиницистами цивилизации».

Повышенный интерес вызывает у постмодернистов цитатная природа языка массовой культуры. Эта черта постмодернистского искусства дала повод для утверждения мнения о неоригинальности, вторичности этого направления. Однако крупнейший идеолог этого направления Р. Барт указывал, что степень оригинальности – это степень свободы варьирования многообразных элементов.

Так, в творчестве Д. А. Пригова постмодернистской деконструкции подвергается язык штампов официальной пропаганды и литературных клише, воспроизводятся характерные черты идеологии тоталитарного строя в преувеличенно-оглупленном виде. Иронический эффект усиливают банальность рифм, корявость стиля в контрасте с «высоким пафосом» стиха.

Дмитрий Александрович Пригов (1940-2007) – русский поэт, художник-график, один из лидеров русского «неофициального искусства». Закончил Московское высшее художественно-промышленное училище по отделению скульптуры. С 1975 г. – член Союза художников СССР. С 1989 г. – участник московского Клуба авангардистов (КЛАВА). В 1986 г. был направлен на принудительное лечение в психиатрическую клинику, откуда был освобожден благодаря протестам деятелей культуры внутри страны (Б. А. Ахмадулина) и за рубежом. На родине начал публиковаться только во времена перестройки, с 1989 г. С 1990 г. – член Союза писателей СССР. Лауреат Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера (1993).

Пристрастие к цитатному совмещению несовместимого в целом отличает многие крупнейшие произведения постмодернизма. Перенасыщенность цитатами характерна для поздних произведений В. В. Набокова. Повествователем в романе «Ада, или Страсть. Семейная хроника» (1970) выступает старый писатель, записывающий свои воспоминания в 90-летнем возрасте. Временами в текст врывается некое «Я», местами на полях сделаны пометки Адой, вероятно читающей рукопись.

Герой романа Х. Кортасара «Игра в классики» (1963) аргентинец Орасио Оливейра сам предстает своеобразной «цитатой» из русского романа о лишнем человеке. В роман М. Кундеры «Бессмертие» встроены «записи» бесед И. В. Гёте с Э. Хемингуэем.

Милан Кундера (р. 1929) – один из наиболее «читаемых» прозаиков рубежа XX-XXI вв., родился в Чехословакии в 1929 г. в семье известного музыковеда. В 1948 г. Кундера уехал из родного Брно в Прагу. Поступил в Пражский университет. По-настоящему заявил о себе в литературе только в 1959 г., написав одну из новелл сборника «Смешнаялюбовь». В 1967 г появляется его первый роман «Шутка». Кундеру заносят в «черные списки» вскоре после вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 г. В это время он пишет «Жизнь не здесь» (1973), «Вальс на прощание» (1976). Летом 1975 г. эмигрирует во Францию. В 1979 г. публикует «Книгу смеха и забвения». В 1990-е гг. начал писать прозу на французском (романы «Неспешность», «Подлинность», «Неведение»). Крупнейшие произведения: «Невыносимаялегкость бытия» (1982); «Бессмертие» (1993).

Симулякр, ризома, «творящий Хаос»

Постмодернистская эстетика рассматривает художественную культуру как машину, которая моделирует бесконечное множество возможных миров, опираясь при этом на такое значимое для себя понятие, как «симулякр». Термин «симулякр» (от лат. simulacrum – «изображение», «подобие», «видимость») – одно из ключевых понятий постмодернистской эстетики, занимающее в ней место, принадлежащее в классических эстетических системах художественному образу. Это понятие восходит к Платону, который использует его как обозначение «копии копии». Симулякр – образ отсутствующей действительности, поверхностный объект, за которым не стоит какая-либо реальность.

Ж. Бодрийяр в работе «Симулякры и симуляция» (1981) определяет симулякр как «псевдовещь», замещающую «агонизирующую реальность» симуляцией, которая стирает различия между реальным и воображаемым. Симулякры выводят на первый план вторичные функции искусства, связанные с созданием определенной вещной среды. Сравнивая культуру конца XX в. с «засыпающей осенней мухой», Бодрийяр указывает на риск деградации, истощения, таящийся в эстетике симулякров.

Жан Бодрийяр (1929-2007) – французский культуролог философ-постмодернист. Ввел понятие «гиперреальность», единицами которой являются симулякры. Бодрийяр развил учение о трех порядках симулякров: копиях, функциональных аналогах и собственно симулякрах, к которым он относил все феномены XX в., включая деньги, общественное мнение и моду. Современную эпоху характеризует чувство утраты реальности, последним бастионом которой становится смерть. Терапевтическую функцию возвращения реальности исполняет искусство.

С точки зрения Ж. Делёза, современность также определяется властью симулякра, осуществляющего разрушение ради установления «творящего хаоса» – особого заряда свободного поиска художника и ученого. Методы теории хаоса, появившиеся в физике, химии, молекулярной биологии, позднее нашли применение в традиционно гуманитарных областях. Любую социальную систему можно рассматривать как хаотическую: силы, направленные на сохранение ее целостности, и силы, ведущие к ослаблению центральных связей, взаимодействуя между собой, порождают энергию, содержащую элементы и порядка, и беспорядка.

Жиль Делёз (1925-1995) – французский философ, профессор университета Париж-VIII. Изучал философию в Сорбонне (1944-1948). Покончил жизнь самоубийством. Основные работы: «Ницше и философия» (1962), «Пруст и знаки» (1964), «Логика смысла» (1969), «Критика и клиника» (1993). В основе концепции Делёза лежит как обращение к классической философии, так и использование принципов авангарда и леворадикальных политических течений («Величие Маркса»).

Мир постмодернистского искусства – мир ложных видимостей. В романе В. О. Пелевина «Чапаев и Пустота» (1996) Василий Чапаев, пулеметчица Анка, Петька, Котовский оказываются «пустотой», так как все они могут выступать под разными масками. Так, Чапаев появляется в роли философа, рассуждающего о том, что все – сон и мираж, «рассказанный Богом анекдот».

Виктор Олегович Пелевин (р. 1962) – русский писатель. Родился в 1962 г. в Москве. Окончил Московский энергетический институт, а затем Литературный институт. Сотрудничал в журнале «Наука и религия» (готовил публикации по восточному мистицизму). «French Magazine» включил Виктора Пелевина в список 1000 самых значимых современных деятелей мировой культуры. Произведения: «Generation «П»», «Омон Ра», «Желтая стрела», «Чапаев и Пустота».

Одним из важнейших отличительных признаков постмодернизма является и использование «принципа ризомы», обоснованного в книге Ж. Делёза «Ризома» (1976). Ученый выделил два типа современной культуры: культура «древесная» и культура «корневища». «Древесная» культура тяготеет к классическим образцам, в которых искусство, подражая природе, отражает реальный мир. Воплощением «древесного» художественного мира служит книга. С точки зрения Делёза, современности более соответствует культура «корневища» (или «ризомы» – особой грибницы, которая является как бы корнем самой себя). Ее олицетворение – постмодернистское искусство, породившее новый тип чтения, когда главным для читателя становится не понимание смысла книги, а умение экспериментировать с ней.

Ярким примером ризомы является текст «Бесконечного тупика» (1988) Д. Е. Галковского, состоящего из огромного количества цитат: каждый фрагмент – примечание к какому-либо фрагменту. Текст «Книги Мануэля» (1969-1972) Х. Кортасара разорван на клочки, фрагменты, «листочки». Герои делают вырезки из газет, вставляют эти коллажи в текст, что усиливает впечатление общей хаотичности и бессистемности. Герой романа Малькольма Брэдбери «Профессор Криминале» (1992) – профессор, читающий лекции о постмодернизме. Криминале – воплощение потребительской цивилизации, когда «вокруг всего полно и в то же время удивительно пусто, когда половина человечества либо голодает, либо воюет, а вторая половина шляется по магазинам».[23] Это скорее не человек, а маска с невнятным содержанием, но блестящей внешностью знаменитого философа.

В знаменитом постмодернистском романе Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник…» (1979) сюжетная фабула сведена к попыткам написать и прочитать роман. Читатель, он же соавтор произведения и его потребитель, постоянно натыкается на факты подмены текста, его незавершенности, неспособности предстать законченным произведением. Каждый раз ему приходится начинать чтение других романов: итальянский роман подменен польским, потом возникают японцы, индейцы, Киммерия, фиктивная научная дискуссия, посвященная фиктивной же киммерийской литературе.

Итало Кальвино (1923-1985), итальянский писатель, эссеист. Родился 15 октября 1923 г в Сантьяго-де-Лас-Вегас (Куба), но воспитание получил в Италии. Во время Второй мировой войны участвовал в итальянском Сопротивлении. В 1945 г. получил ученую степень в Туринском университете. В 1947 г. выпустил первую книгу – «Тропа паучьих гнезд». В конце 1960-х гг. Кальвино увлекся структурализмом (романы «Замокскрестившихся судеб» (1969); «Невидимые города» (1972); «Когда однажды зимней ночью путник…» (1979), сборник рассказов «Под ягуаровым солнцем» (опубл. 1986)). Сборник эссе «Дорога на Сан-Джованни» вышел посмертно в 1993 г.

В целом, для постмодернистской эстетики характерно совмещение достижений различных культурных эпох. Особенность постмодернизма в том, что он, подводя итоги существующим в истории идеям, лишает при этом традиционные ценности ореола незыблемости. Один из героев романа Джулиана Барнса «История мира в 10 с половиной главах» (1989) – древесный жук – рассказывает о Ноевом ковчеге, доказывая свое умственное и нравственное превосходство над человеком. Десять с половиной глав этой книги поначалу кажутся совершенно разрозненными, но по мере прочтения все эпизоды постепенно складываются в единую картину «бесконечно повторяющейся истории».

Джулиан Барнс (р. 1946) – крупнейший писатель-постмодернист. В 1968 г. окончил Оксфордский колледж, работал обозревателем, литературным редактором, телевизионным критиком. В 1980 г. под псевдонимом Дэн Каванах издал первые книги. Известность принес «Попугай Флобера» – роман-биография Гюстава Флобера (1985). Роман «История мира в 10 с половиной главах» стал классикой постмодернизма и был включен в списки обязательного прочтения многих университетов разных стран. В другом романе Барнса «Англия, Англия» (1998) ставится острый вопрос о замене подлинного искусственным. Это иронично рассказанная история о бизнесмене, купившем остров, чтобы построить на нем миниатюрную копию Англии со всеми ее достопримечательностями, для того чтобы туристы не обременяли себя лишними переездами и хлопотами.

Что такое «массовая литература»?

Идея разграничения двух типов литературы возникла еще у Ф. Шиллера («О наивной и сентиментальной поэзии» (1795-1796)). Исследование понятия «массовая литература» с самого начала сталкивается с проблемой точного определения этого термина. Ведь в современном обществе «массовым» становится буквально все: и культура, и производство, и зрелища, и средства информации.

В определение «массовая» вкладываются значения: «популярная», «бульварная», «коммерческая», то есть массовая литература – это всегда литература как минимум вторичная по отношению к «высокому», «серьезному», «элитарному» искусству. В литературоведении традиционно выделяются так называемые «шедевры» мировой литературы, произведения, вошедшие в «литературный канон», то есть безоговорочно относящиеся к «высокой литературе». К «массовой литературе» в этом случае относятся практически все прочие литературные произведения – любовные романы, беллетристика, «наивная» литература, большинство детективов и т. д.

Постмодернизм внес новый акцент в понимание этой проблемы. В 1967 г. семиотиком Ю. Кристевой (р. 1941) был введен термин «интертекстуальность» – понятие постмодернистской эстетики, определяющее феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой. Термин был введен на основе анализа концепции «полифонического романа» М. М. Бахтина.

В понимании Р. Барта, «каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собою новую ткань, сотканную из старых цитат».[24] В статье «Смерть автора» (1968) ученый утверждал, что эпоха авторской литературы завершилась: «Теперь мы знаем, чтобы обеспечить письму будущность, нужно опрокинуть миф о нем – рождение читателя приходится оплачивать смертью автора».[25] Главную роль играет читательское восприятие. В этом контексте любая литература воспринимается как массовая.

Американский исследователь Р. Браун предлагает разделить «высокую» и «массовую» литературу по принципу «изобретательности» (invention) и «предсказуемости» (convention):: в настоящей литературе преобладает «изобретение», свободное художественное мышление, создающее своеобразный образ мира; в массовой – доминирует штамп, ее поэтика предсказуема, так как не является способом независимого эстетического познания, будучи строго ограниченной рамками представлений аудитории. Р. Браун в отдельное направление выделяет фольклорную литературу.

Согласно концепции литературного поля П. Бурдье, во второй половине XIX в. литературное поле стало независимым от религии и государственного контроля. В этот период возникли субполе массового производства, которое преследует краткосрочную коммерческую выгоду, и субполе элитарного производства, которое выбирает особую авторскую стратегию, чтобы отличаться от всего уже существующего.

В современном литературоведении распространена идея синтеза двух типов литератур. В произведениях «массовой» литературы можно выявить элементы литературы «высокой» в использовании цитат, обращении к знаменитым литературным героям, образам писателей-классиков. В этом случае массовая литература апеллирует к устоявшейся традиции, которую образует высокая литература прошлого. Между тем классическими (каноническими) стали те произведения, которые когда-то воспринимались как нечто совершенно новое, не похожее на предыдущее. «Ценность теории или произведения искусства… возникает исключительно от операции переоценки ценностей, которую они совершают и которая встраивает их в культурную традицию. Только потому, что такая интеграция в культурную память произошла, в этих культурных произведениях находят глубину, тонкость или вечную правду, которые, впрочем, отнюдь не реже можно встретить в разговорах с людьми, совершенно не имеющими отношения к культуре».[26]

Кроме того, при определении «массовой» литературы необходимо различать современную литературу, ставшую популярной, но при этом высокохудожественную, и литературу, функция которой состоит в обслуживании сиюминутных читательских запросов («чтиво», «массовая беллетристика»). Популярность создается различными способами. Иногда скандальный ореол вокруг книги порождает на нее массовый спрос. Так, экспериментальный роман Дж. Джойса «Улисс» разошелся в СССР в 1989 г. тиражом около полумиллиона экземпляров. Модернистский роман Д. Г. Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» (долгое время запрещенный) издательство «Пингвин Букс» выпустило тиражом 3 млн экземпляров.

Феномен «массовой беллетристики» порожден изменением функции литературы в культуре XX в., желанием сделать литературу доходным предприятием, «угодив публике». Следовательно, к литературе такого рода не следует применять критерии «духовности», «художественного качества», «оригинальности авторского замысла». Эти произведения составляют часть современной «массовой культуры», общедоступной, упрощающей сложные истины бытия, мыслящей стереотипам.

«Одна из главных функций массовой беллетристики, – считал Олдос Хаксли, – давать людям призрачное, воображаемое средство удовлетворения неудовлетворенных потребностей».[27] Такое произведение главным образом подчинено законам жанра. Основные жанры «массовой» беллетристики – детектив, шпионский роман, триллер, фэнтези, «любовный роман». Читатель в этом случае оказывается в «центре внимания», так как именно его потребности определяют стиль, содержание, даже оформление книги: формат издания обычно соответствует требованиям быта, удобству (pocket-book) или дизайну интерьера.

Олдос Хаксли (1894-1963) – английский поэт, прозаик и эссеист, классик литературы XX в. Родился в семье, принадлежавшей к интеллектуальной элите Великобритании (дед Томас Хаксли – биолог, сподвижник Ч. Дарвина). Закончив Оксфорд Хаксли дебютировал сборником стихотворений (1919). В 1931 г. вышли романы «Контрапункт» и «Дивный новый мир», которые принесли писателю популярность и у массового читателя, и у литературных критиков. В 1959 г. получил премию Американской академии искусств в номинации «За заслуги».

Книги, относящиеся к «массовой беллетристике», не оказывают глубокого воздействия на духовный мир человека, но их задача – в другом: ««Массовая беллетристика» в целом формирует и удерживает в сознании общества обыденную картину мира» (Т. Ф. Кузнецова).

Очевидно, что картина истории литературы XX в. будет полной лишь тогда, когда в нее будет включен литературный поток массовой литературы. Остро актуален вопрос о том, наступит ли конец книги как таковой и насколько опасно перерождение «человека читающего» (Homo legens) в «человека кликающего», или «человека переключающего» (В. О. Пелевин). Как показывает статистика, все больше людей читают книги (и газеты) так же, как смотрят телевизор, «щелкая» тексты, как телепрограммы на пульте.

Особенностью массового читателя становится то, что он не только отвыкает от умственных усилий, но и часто предпочитает иллюзию действительности. Массовая литература заменяет истинную картину мира его упрощенными схемами. Такая картина мира отражает тревожность современного человека и его растерянность перед решением жизненных проблем. Этой растерянностью во многом объясняется потребность читателя в особой системе средств по «переводу» литературного текста с языка высокого искусства на уровень обыденного понимания.

«Прошлое – будущему» (Д. С. Лихачев)

Судьба ученого

Известный современный писатель, историк, публицист Д. А. Гранин, хорошо знавший Д. С. Лихачева, писал: «Жил-был ученый, большой ученый, занимался древнерусской литературой, в сущности кабинетной книжной наукой. Каким образом он стал выразителем общественной совести в этой взбаламученной огромной стране, в эти смутные годы? Почему с ним считаются и народ, и власти?».[28]

Основной сферой научных интересов Дмитрия Сергеевич Лихачева была литература Древней Руси, то есть достаточно узкая филологическая специальность. Между тем его имя связано в общественном сознании с представлениями о выдающемся деятеле культуры, который, обладая высочайшим нравственным авторитетом, своей принципиальной позицией, неподкупностью оказывает влияние на ход отечественной истории.

Судьба ученого во многом типична для русского интеллигента XX в. Родной город Лихачева – Санкт-Петербург, в котором он появился на свет 28 ноября 1906 г. в семье инженера. На протяжении нескольких лет на квартире отца хранилась уникальная библиотека, содержавшая раритеты XVIII и XIX вв., рукописи, книги с автографами выдающихся писателей и поэтов. Здесь в Дмитрии Лихачеве впервые «проснулся» исследователь книжных и рукописных древностей, библиофил, хранитель культуры. Большое влияние на личность будущего ученого оказали школьные педагоги (Л. В. Георг (этому «идеальному педагогу словесности» Лихачев посвятил целую главу в книге воспоминаний), С. А. Алексеев-Аскольдов, И. М. Андреевский).

В 1923 г. Дмитрий Лихачев поступил на факультет общественных наук в Петроградский (позднее Ленинградский) университет, где обучался на этнолого-лингвистическом отделении сразу в двух секциях – романо-германской и славяно-русской. В это время в университете преподавали такие крупные ученые, как В. М. Жирмунский, С. К. Боянус, Б. М. Эйхенбаум, Е. В. Тарле. Официальная дипломная работа Лихачева была посвящена проблеме восприятия В. Шекспира в России XVIII в., вторая, «неофициальная», – повестям о патриархе Никоне.

Еще студентом Лихачев познакомился с М. М. Бахтиным, поразившим его пророческим высказыванием о конце эпохи полифонической культуры и наступлении эпохи монологичности. Первая означала демократичность дискуссий, многозначность истины. Вторая – авторитаризм, идеологическое давление власти, духовную деспотию.

Очень скоро Лихачев почувствовал правоту мысли Бахтина на трагическом повороте собственной судьбы. В начале 1927 г. несколько друзей-студентов различных ленинградских вузов организовали «Космическую Академию наук» (КАН), основой ее были принципы «веселой науки», «маскарадного действа». Шутливый розыгрыш с телеграммой членам КАНа от «имени Папы Римского» повлек за собой аресты участников группы, обвинения по подозрению в антисоветской деятельности. Дмитрий Лихачев был арестован 8 февраля 1928 г. Во время обыска был найден его доклад о преимуществах дореволюционной орфографии перед «скучной, унылой и безродной» советской. Доклад назывался «Медитации на тему о старой, традиционной, освященной истории русской орфографии, попранной и искаженной врагом церкви Христовой и народа Российского, изложенные в трех рассуждениях Дмитрием Лихачевым февраля 3 дни 1928 г.».

Осенью 1928 г. Лихачев был отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения – СЛОН. В заключении Лихачев провел 4,5 года. В лагере 22-летний студент не пал духом. Он организовал Трудколонию для беспризорников, чем фактически спас от смерти несколько сотен детей; создал «Криминологический кабинет» – первое в своем роде научно-исследовательское учреждение по изучению «беспризорно-воровского мышления». Из этих записей и наблюдений родились «написанные на нарах» такие работы, как «Картежные игры уголовников», «Черты первобытного примитивизма воровской речи».

Важным общемировоззренческим итогом соловецкого заключения для Лихачева стало осознание того, что «каждый день – подарок Бога. Мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным за каждый день. Поэтому не надо бояться ничего на свете».[29]

8 августа 1932 г. Лихачев освободился из лагеря и вернулся в Ленинград. Ему удалось устроиться на работу корректором в типографию «Коминтерн». Здоровье ученого было подорвано лагерем. Он снова чудом выжил. В 1934 г. Лихачева перевели в издательство АН СССР, где он работал корректором, затем литературным редактором отдела общественных наук. С 1939 г. научная деятельность Лихачева связана с отделом древнерусской литературы Пушкинского дома, который он возглавил в 1954 г. Изучению летописей были посвящены его кандидатская и докторская диссертации.

В числе немногих ленинградцев Лихачев выжил в блокаду. Своими поразительными стойкостью и мужеством он спас Пушкинский Дом от полного разграбления мародерами. Даже изнемогая от дистрофии, Лихачев продолжал заниматься наукой («Оборона древнерусских городов», совместно с М. А. Тихановой (1942), статьи «Военное искусство Древней Руси» (1943), «Национально-героические идеи в архитектуре Ленинграда» (1944) и др.).

Культура как целостность

В 1958 г. была издана монография «Человек в литературе Древней Руси», где впервые была представлена теория смены культурно-исторических стилей в средневековой русской литературе. Фундаментальными трудами ученого стали «Текстология» (1962), содержащая учение об истории создания текста как о «ключе» к интерпретации его содержания, и «Поэтика древнерусской литературы» (1967), в которой Д. С. Лихачев разрабатывает революционное для того времени понятие «хронотоп».

Хронотоп (дословно «время-пространство») – единство пространственных и временных параметров, направленное на выражение определенного культурного и художественного смысла. Современная культура характеризуется множеством различных хронотопов. Самым показательным является образ сжатого пространства и «утраченного» времени.

Особое внимание Лихачев-литературовед уделял «Слову о полку Игореве». Под его руководством в 1980-е гг. была создана «Энциклопедия «Слова о полку Игореве»».

Показательно, что, занимаясь вопросами древнерусской литературы, ученый всегда выходил за пределы узко специального исследования, привлекая универсальный контекст культуры. В его представлении, развитие культуры идет «через хаос к гармонии», через просветление высшего смысла в произведении искусства, через совершенствование ее «экологии» – защиты формирующей ее среды. Особую роль играет национальный язык, концентрирующий смыслы на всех уровнях ценностно-смыслового единства культуры – от нации до каждого человека. Ученый доказывает также, что высшие достижения культуры являются бунтом против традиционности, исключением из правил.

Основные положения культурологической концепции Д. С. Лихачева следующие.

1. Понимание культуры как целостности. Культурология близка экологии – и та и другая наука понимают мир природы и культуры как целое.

2. Трактовка прошлого как проекта будущего. Модели национального будущего коренятся в прошлом. Новое – в старом, но не стареющем, в ушедшем, но бессмертном.

3. Значимость нравственного отношения к культуре. Для всех работ Лихачева характерна насыщенность этической проблематикой, сосредоточенность на «вечных» вопросах бытия.

4. Гуманистичность культурологического метода. Гуманизм культуры – это мера ее человечности, утверждения в качестве высшей ценности человека как личности, его права на свободное развитие.

В 1987 г. ученый возглавил Советский фонд культуры (с 1991 г. Международный российский фонд культуры). Дмитрий Сергеевич Лихачев прожил долгую жизнь. Он скончался 30 сентября 1999 г. В течение многих лет академик Лихачев обладал незапятнанным научным, культурным и нравственным авторитетом для множества людей разных убеждений, национальностей и традиций. Его воззвания в защиту тех или иных культурных ценностей, равно как и протест против той или иной формы варварства, воспринимались огромным большинством современников как голос правды и справедливости.

«Великая традиция»

Итак, XX в. вошел в историю человеческой культуры прежде всего как эпоха распада старого миропорядка, ознаменованная, как считают многие исследователи, и «упадком литературной культуры» (Ф. Ливис, Э. Левинас). Разрыв с культурной традицией, с прошлым является одной из важнейших причин возникшего кризиса культуры. В этом контексте особенно велико значение литературы как аккумулятора элементов традиции, энергии культуры для всей нации. Литературные произведения воплощают в себе не только эстетические ценности, они обладают способностью оказывать воздействие на мироощущение человека.

Как отмечает выдающийся отечественный философ XX в. М. К. Мамардашвили, «в XX в. отчетливо поняли старую истину, что роман, текст есть нечто такое, в лоне чего впервые рождается и автор этого текста как личность и как живой человек… В этом смысле и оказалось, что литература, в общем – не внешняя «пришлепка» к жизни… Искусство словесного построения есть способ существования истины».[30]

Мераб Константинович Мамардашвили (1930-1990) – философ, сыгравший в 1960-1980-е гг. значительную роль в возрождении философской жизни в СССР. Мамардашвили выступал с курсами лекций в МГУ, во ВГИКе и других учебных заведениях. При жизни ученого были изданы три книги («Формы и содержание мышления», «Классический и неклассический идеалы рациональности» и «Как я понимаю философию»). Остальное (курсы лекций, подготовительные материалы к ним и доклады) находилось в архиве и было опубликовано уже после его смерти. Его лекции и философские беседы записывались на магнитофон, а затем перепечатывались. Они и стали главным образом основой для посмертного издания его книг.

Литературу справедливо можно назвать самой масштабной формой существования национального языка, сохраняющей при этом культурную преемственность.

Рубеж XX-XXI вв. – новый этап литературного процесса, который является, без всяких оговорок, всемирным. На этом этапе отчетливо обозначено неуклонное движение литературы к поиску универсального языка, синтезирующего все средства, выработанные современным искусством. Как важно при этом не порвать живую непрерывную цепь связи с прошлым, упорядочить беспорядок, ответить на вызов времени и хотя бы нащупать путь к Истине. А также помнить, что «литература – никакая не священная корова, а лишь один из духовных инструментов движения к тому, чтобы самому обнаружить себя в действительном испытании жизни, уникальном, которое испытал только ты, и кроме тебя и за тебя никто извлечь истину из этого испытания не сможет».[31]

Литература

1. Акопян К. З., Захаров А. А. и др. Массовая культура. – М., 2004.

2. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М., 1994.

3. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Литературно-критические статьи. – М., 1986.

4. Бланшо М. Пространство литературы. – М., 2002.

5. Бодрийяр Ж. Система вещей. – М., 1995.

6. Брехт Б. К спорам о формализме и реализме // Вопросы литературы, 1974. – № 8.

7. Бубер М. Два образа веры. – М., 1995.

8. Бурдье П. Поле литературы // Новое литературное обозрение. 2000. – № 45.

9. Валери П. Об искусстве. – М., 1976.

10. Гадамер Х. Г. Актуальность прекрасного. – М., 1991.

11. Делёз Ж. Логика смысла. – М., 1995.

12. Жак Деррида в Москве. – М., 1993.

13. Западное литературоведение XX века: Энциклопедия / Гл. науч. ред. Е. А. Цурганова. – М., 2004.

14. Ильин И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. – М., 1998.

15. ЛиотарЖ. – Ф. Состояние постмодерна. – СПб., 1998.

16. Лихачев Д. С. Книга беспокойств. – М., 1991.

17. Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. – Таллинн, 1993. Т. 3.

18. Маркузе Г. Одномерный человек. – М., 1986.

19. От мифа к литературе. Сборник в честь 75-летия Е. М. Мелетинского. – М., 1993.

20. Самосознание европейской культуры XX века. – М., 1991.

21. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. – М., 1977.

22. Хайдеггер М. Время и бытие. – М., 1993.

23. Шарден П. Т. де. Феномен человека. – М., 2002.

24. Юнг К. Г. Психология бессознательного. – М., 1996.

Разрушение классического канона