Этими двумя действиями, однако, участие американской колонии в войне не может быть вполне охарактеризовано; необходмо еще обратить внимание на ее политическую пропаганду, которую она вела с самого начала войны.
Американская колония скоро при помощи своих организаций начала выступать публично и достигла значительного влияния на американское общественное мнение. Эта деятельность имеет тем большее значение, что Америка два с половиной года была нейтральной. Национальный союз уже в 1916 г. опубликовал манифест, в котором изложил нейтральной Америке наше освободительное движение; в мае 1917 г. Национальный союз с Лигой подали при посредничестве полковника Гауза Вильсону меморандум, излагающий наши политические стремления и желания; в феврале 1918 г. был подан иностранной комиссии Сената меморандум, выступающий против Австрии, обещавшей автономию. Кроме публицистической работы действовали множеством политических собраний и лекций. Таким образом, американская колония помогала добыть свободу не только при помощи финансов, но и политически, – этим путем, быть может, еще больше; нашим людям под руководством Перглера удалось привлечь сенатора от штата Айова Кениона, который 25 мая 1917 г. предложил Сенату революцию, требующую для будущего мира освобождения чехов и словаков; черев год (31 мая 1918 г.) сенатор от штата Юта Кинг предъявляет те же требования. После моего приезда Союз добился на конгрессе (29 июня 1918 г.) расширения новеллы переселенческого закона, дающей возможность нашим легионерам так же, как и американским добровольцам, вступившим в союзнические войска, беспрепятственно возвращаться в Соединенные Штаты.
Вскоре после моего приезда мы реорганизовали Slav Press Bureau (14 мая 1918 г.), благодаря чему наша пропаганда получила официальный публицистический центр; редактор Тврзицкий, Сметанка, а также Войта Бенеш преданно работали на пользу нашей печати и вообще, всего движения.
В Вашингтон я приехал 9 мая; моя работа началась сейчас же несколькими интервью и тесной связью и мистером Чарльзом Р. Крейном, с которым последний раз я виделся в Киеве. С мистером Крейном я был в близких отношениях с 1901 г.: он основал тогда славянский фонд для Чикагского университета, в котором я читал в 1902 г. свои лекции о славянах. С тех пор, не выставляя себя вперед, он серьезно посвятил себя славянским делам; одновременно своим положением в американской промышленности он был введен в политическую жизнь своего отечества. Вступлением к моей американской деятельности была поездка с ним и его знакомыми, министром земледелия Гаустоном (как я узнал позднее, он пользовался покровительством бывшего президента Гарвардского университета Эллиота) и английским майором Иннезом на гетисбургское поле сражения, где 3 июля 1863 г. Мид победил Ли; Геттисберг как памятник войны за национальное единение производит на европейца большое впечатление. Это множество больших и малых памятников, но ни один из них не поставлен отдельным, одному или нескольким, полководцам; демократия проявляет себя и в этом. Нельзя без волнения читать на медной доске послания Линкольна, в котором дух американской демократии выражен известным лозунгом: «Из народа, народом, для народа!» На память о посещении я получил пулю, которую нашел местный священник в одной из могил и которую он спрятал как ужасающий символ духа войны; подобным же символом она является и для меня, лежа по сию пору на моем рабочем столе.
Я надеялся, что в Америке, а в особенности с президентом Вильсоном мне повезет. С Америкой я тесно связан лично и семейными узами. Уже с 1878 г. я посещал эту страну довольно часто; американская демократия и развитие американской культуры с самого начала моей научной и политической деятельности живо меня интересовали.
Есть демократия и демократия. Американская демократия возникла на религиозной основе; на это ясно указывают новейшие исторические работы о развитии американской демократии; Токвиль вполне правильно отметил важность морального влияния религии на американскую республику. Огромная расчлененность Америки на различнейшие секты не ослабила ни республики, ни демократии; это сектантство является доказательством религиозной энергии и одновременно современной индивидуализации. И католики в Америке, подобно тому как и в Англии, гораздо более крепки религиозно, чем в католических государствах Европы, и на них действует в этом направлении протестантская среда.
Этот религиозный фактор был весьма важным для американской республики как раз при ее создании: недостаток путей сообщения на огромном малонаселенном пространстве делал невозможным всеохватывающее управление из центра; поэтому отдельные религиозные общины и церкви со своей организацией были весьма важны как единящие факторы.
Американская республика является делом пионеров; это были энергичные люди, которые свою энергию доказали уже тем, что дома оторвались от привычной среды и в Америке смогли удержаться лишь благодаря все возрастающей энергии и трудоспособности. Пионеры искали свободы и благосостояния, – американская республика и по днесь служит прежде всего целям и идеалам экономическим, тем более что вопросов политических и национальных, как в Европе, там нет. Индепендентство и пуританство были настоящей религией пионеров. Конституция, формулированная в духе рационалистической философии права, распространенной тогда в Англии и во Франции, является настоящим кодексом пионерского экономизма. Американские колонии благодаря переселению потеряли связь с английской династией; за неимением династии у них не стало и дворянства, армии и милитаризма. Республика возникла на основе общин религиозно организованных, и основатели были не солдатами-завоевателями, а пионерами, главным образом – фермерами, потом купцами, торговцами и, конечно, юристами. Этим американское государство отличается от европейских, особенно же от Пруссии, Австрии и России; и французская республика получила в наследство институции старого режима (дворянство, войско), которых в Америке нет и не было. Конечно, американское государство в своем развитии разрослось до размеров континента, но этим оно лишь усилило свои основные свойства. Благодаря постепенному захвату запада и юга пионерство оставалось постоянным моральным и политическим фактором.
Наше государство, об этом я думал неоднократно, а также на гетисбургском поле-кладбище, могло бы походить на Америку тем, что и у нас нет своей династии, а против чужой династии мы враждебно настроены; у нас нет дворянства, войска, нет и милитаристической традиции. В противовес этому наше отношение к церкви из-за реформационной традиции далеко не интимно, и в этом был бы минус, если бы мы не сознали, что демократия и республика должны опираться на нравственность, – надо наше обновленное государство, нашу демократическую республику утверждать на идее, новое государство должно иметь свой raison d’être, признанный светом.
В американской конституции есть особенности, достойные внимания. Особенно президентство. У президента есть большие возможности, данные ему конституцией; он сам избирает правительство, притом не из парламента, – американский президент является по английскому образцу de facto конституционным, избранным королем. Недостатки парламентаризма, против которых теперь всюду протестуют, его неединство, благодаря росту и делению партий могли бы найти некоторый корректив в американском образце. Примечательно также постановление, предоставляющее суду высказываться о конституционности закона, а также и иные обычаи.
Дальнейшее политическое поучение нам дает Америка тем, что являет республику и демократию в форме федерации: это полная противоположность европейскому централизму, который нигде не оправдал себя. И швейцарская республика, малая республика, склоняет к автономии и федеративной системе. Во всяком случае, американская федерация и автономия должны противиться централизации, которая сильно развивается на счет и во вред автономии; между автономией штатов и центральным правительством не была еще достигнута должная гармония и не были одолены технические недостатки этой дисгармонии (неединство законодательства, лишние повторения и т. д.)[4].
В Европе, особенно в Германии и в Австрии, часто полемизируют с «американизмом», как бы с односторонним механическим и материалистическим взглядом на мир; указывают на могущество доллара, на недостаток политического и государственного чувства, на недостаток науки и образованности – это односторонние, чрезмерные обвинения, особенно не обоснованные с немецкой точки зрения. Как будто в Германии не завладел всем механизмом механизм военный, милитаристический, государственный! Материализм в Германии праздновал триумфы в философии и в практической жизни, а немецкая наука и философия подчинились прусскому пангерманистическому насилию! Что члены царствующих европейских родов и дворяне всех государств выискивали американских долларовых принцесс, всем известно, – в готском альманахе есть тому много доказательств; что эти люди не могут симпатизировать американскому гуманизму, совершенно невоенному, можно легко понять. Если ж это приводится как доказательство против американского демократизма, то то же должно быть приведено и против европейского аристократизма. Мне лично американская культура симпатична, думаю, что она симпатична и нашим переселенцам, т. е. значительной части народа. В Америке можно и должно учиться не только механике, но и любви к свободе и индивидуальной самостоятельности; республиканская, политическая свобода является матерью той особой американской наивности открытого обращения людей, как в обществе, так и в политике и в экономике. Идеал гуманности практически осуществляется в образцовых госпиталях (уход!), в Америке развилось благотворительное и щедрое употребление денег и т. д. – Америка во многом развивает прекрасные примеры культуры будущего.
Не хочу и не могу утверждать, что в Америке нет теневых сторон и что там нет тяжелых проблем. В литературе борьба с устаревшими формами пуританизма, его ограниченностью и упрямством ведется уже давно (Хоуторн и The Scarlet Letter, 1850, – и это уже не первое нападение), т