Интересно следить за влиянием Европы на американскую литературу; в новейшей литературе видны рядом с английским влиянием (в прежнее время оно было решающим) сильное влияние французского, русского и скандинавского творчества (немецкое влияние сказывается больше в науке). Америка вообще европеизируется, как Европа американизируется: Америка сама по себе тянется к более деятельной духовной культуре, односторонний экономический интерес и его узость отвергаются; с другой стороны, Европа американизируется также сама по себе.
Это сближение новой Америки с Европой достойно внимания и политически. Можно также проследить влияние переселенцев, особенно немцев и евреев. С другой стороны, отмечаю тот интерес, который растет в молодой Англии по отношению к молодой Америке; и это несмотря на то (а может быть, и именно потому), что молодая Америка сознательно выступает против англосаксонства, заявляя, что Америка уже более не англосаксонская. Органическим является то, что рядом с Уэльсом в Америке, как видим, много читаются Беннет, Кеннан, Уольполь и Лоуренс. То, что Америка присоединилась к союзникам и тем доказала свой живой интерес к Европе, было, конечно, результатом того духовного развития и перелома новой Америки, которые проявились и в литературе.
Впрочем, как можно видеть, мой интерес к американской литературе был гораздо более политический, чем литературный: как во Франции и Англии, так и теперь в Америке я искал в литературе ответ на вопрос, как американцы примут участие в войне и с каким настроением и успехом. Самые пристрастные критики и противники не предвещали ничего плохого.
То, что я видел и слышал, усиливало убеждение, что Америка будет значительно способствовать победе. Я особенно интересовался количеством посылаемого в Европу войска и его вооружением. С радостью я услышал, что немецкие подводные лодки оказались безвредными и переправка войска и вооружения идет в полном порядке. В Америке я наглядно понял, какое огромное значение в войне играет промышленность, – это огромное количество вооружения и продовольствия. Война масс и массами! Производство патронов и снарядов, пулеметов и т. д. – все это увеличивалось прямо в головокружительных цифрах. А как быстро строились корабли! В начале войны ожидали прямо чудес от фабрикации бесконечного числа аэропланов – надежды, однако, обманули, – и в Америке были спекулянты и акулы. Солдаты с большим удовлетворением рассказывали мне, как французы удивляются их технической приспособленности, видя, как они проводят дороги от порта к фронту и как у них это скоро идет и т. д.
Мне импонировало питание американского войска, а не только офицеров, – прямо роскошное, сказал бы европеец, привыкший к аристократическому войску, заботящемуся прежде всего об офицерах.
Я старался как можно скорее проникнуть в политическое положение страны. Практически это означало узнать влиятельнейших и решающих лиц в правительстве, в Конгрессе и в обществе. В этом отношении м-р Крэн был для меня прекрасным помощником, ибо был знаком почти со всеми людьми, которые меня интересовали, особенно же был близок с президентом Вильсоном; его сын, м-р Ричард Крэн, позднее первый американский посланник у нас, был секретарем у государственного секретаря по иностранным делам Лансинга.
Пропагандистская деятельность требовала посещения главных городов Соединенных Штатов, завязывания личных знакомств и возобновления старых связей. Важно было привлечь общественное мнение; это удавалось и наконец удалось. Довольно скоро я был в состоянии печатать интервью и статьи в самых больших и влиятельных газетах, еженедельниках и журналах. Со многими выдающимися публицистами всех направлений я лично встречался; как пример привожу В. Гарда, с которым часто встречался, потом Беннета, Диксона (Бостон) и Мартина (Кливленд). Я не привожу остальных имен, я бы мог кого-нибудь среди большого количества журналистов и забыть; я много обязан всей американской журналистике.
Я посещал различные общества и клубы (например, уже упомянутый «Chicago Club» и др.). Кроме публицистов были завязаны сношения в Вашингтоне с депутатами обеих главных партий и всех направлений (Гичкок, председатель иностранного комитета в Сенате и др.). Конечно, я старался встречаться и с республиканцами и информировать сенатора Лоджа и др. С сенатором Рутом я познакомился еще в России.
Кроме депутатов, мне удалось завязать непосредственные сношения с членами правительства и важными чиновниками различных министерств; кроме Лансинга, вспоминаю о многих, особенно о Филипсе, первом товарище государственного секретаря, о Полке, советнике государственного управления, о Лонге, товарище государственного секретаря; дальше о военном государственном секретаре Бэкере, государственном секретаре внутренних дел Лейне и др. Наконец, при помощи м-ра Крейна я завязал знакомство с полковником Гаузом и президентом Вильсоном.
Выгодным было знакомство с подготовительным комитетом, который подготовлял материал и меморандумы для мирных переговоров и для президента; назову председателя, профессора Мизеса, и др. Из чехов сотрудничал проф. Кернер.
Позднее огромное значение имел журналистический штаб (м-р Криль), который был организован для мировой конференции. С ним, как и вообще со всеми важными организациями и учреждениями, я завязал сношения.
На сношения с университетами и ученым миром у меня не было слишком много времени; однако я был в Чикагском и Гарвардском университетах; президента Чикагского университета я уже называл; в Кембридже вспоминаю прежде всего президента Эллиота, который по отношению ко всем политическим вопросам в Евпрое проявлял, как и во всем, истинно научный интерес. Из историков вспоминаю проф. Кулиджа; проф. Винер, славист, мой давний знакомый; из профессорской коллегии Нью-Йоркского Колумбийского университета поддержал меня своей симпатией и пониманием мировой ситуации президент Батлер.
В Америку довольно часто приезжали из Европы публицисты и иные политически влиятельные и деятельные личности; я встретился в Америке с Бергсоном, Шерадамом, знакомыми мне уже по Парижу, и с др.
В Америке, как и везде, поддерживали меня евреи. Как раз в Америке теперь оправдала себя, если можно так выразиться, гильснериада. Уже в 1907 г. евреи устроили мне в Нью-Йорке огромный прием; тогда я лично встретился со многими представителями, как ортодоксального, так и сионистического направления. Из сионистов назову члена Верховного суда Брандейса, по происхождению из Чехии; он был хорошо знаком с президентом Вильсоном и пользовался его доверием. В Нью-Йорке одним из руководящих сионистов был Мэк. В Америке я также лично познакомился с Соколовым, одним из влиятельных вождей сионизма. В Америке, как и в Европе, евреи имеют большое влияние в журналистике; для нас было весьма выгодно, что эта великая держава не была против нас. И те, кто не соглашался с моей политикой, держали себя сдержанно и беспристрастно.
Я должен особо подчеркнуть, что в Америке я особенно занимался пацифистами, а также отдельными личностями и направлениями, определенно германофильскими; в этом лагере были прежние знакомые, а потому для меня было особенно существенно защитить перед ними наше национальное дело. Было это настоятельно еще потому, что пацифизм был довольно распространен и невольно поддерживал, как и в других местах, Германию. А немецкое влияние, прямое и косвенное, было в Америке важным фактором, – это объясняется большим процентом американцев, родившихся в Германии или, по крайней мере, немцев по родителям.
Особо отмечу бывшего президента Рузвельта. До войны, как это видно из моей статьи, направленной против него, я был его противником. Во время войны Рузвельт выступил решительно против Германии и в своих речах и заявлениях заступался за нас, чехов. Его привлек к нам Штефаник. Я встретился с ним мельком однажды на праздновании памяти Лафайета в Нью-Йорке. Там я слышал впервые, как он говорит. Для личного знакомства не было случая, но у нас был целый ряд общих друзей. После войны, незадолго до своей смерти, бывший президент послал мне обширный план задуманного путешествия в Европу с политическими лекциями. Он собирался и у нас в Чехии прочесть целый цикл таких лекций.
Last not least, – очень скоро я начал искать знакомств в финансовых кругах, не только правительственных (в Министерстве финансов – министром был Макаду, зять Вильсона), но и в банкирских и иных (например, Banker’s Club в Нью-Йорке и др.).
Я организовал, как видно, – впрочем, как и всюду, – нашу пропаганду демократически; цель была – привлечь американское политическое общественное мнение, а с ним и через него правительство и народ. Я очень скоро убедился по письмам и по многим приглашениям устроить собрание, а также по посещениям ранее мне незнакомых лиц, что наше дело весьма успешно прививается; я это видел по ежедневной печати. Всюду в обширной стране мы приобрели друзей и приверженцев; из многих я приведу молодого морского офицера Тоунсенда – к сожалению, его унес грипп; уже смертельно больной, он работал для нас. (Он был сыном первого секретаря при американском посольстве в Вене.)
Для моей работы у меня был, как я уже упомянул, Перглер; однако, мне скоро понадобился литературный секретарь, и я его нашел в лице Цисаржа, образованного как в области математики и естественных наук, так и литературы. Он вместе с Перглером пропагандировал много и успешно.
Демократия и демократическая пропаганда не исключали живых сношений с посольствами, через них я должен был поддерживать деятельность Бенеша и Штефаника в Европе. Они все оказывали мне весьма ценные услуги.
На первом месте необходимо упомянуть французского посла Жюсерана; он был уже много лет в Вашингтоне, знал всех и был сам известен, из всех посланников он обладал наибольшим влиянием на американских государственных деятелей и на президента Вильсона. Благодаря своему политическому и литературному образованию Жюсеран (он был английским и французским писателем) был признанным авторитетом как среди дипломатов, так и в обществе.