нала. Само собой разумеется, что это повредило мирным переговорам Карла.
Упомяну лишь кратко о том, как Германия и особенно император Вильгельм приняли разоблачения Клемансо; есть сведения о Каноссе Карла, но есть и другие сообщения, говорящие, что Карл свои предложения сделал с ведома Германии. Это утверждает Людендорф, – что касается критического установления фактов и их оценки, фирма весьма несолидная. Но Бетман-Гольвег во время переговоров Сикста был не прочь уступить Франции по крайней мере часть Эльзас-Лотарингии.
Для нас в 1918 г. было важно, что Клемансо так резко выступил против Вены. Тем, что Клемансо разоблачил перед политической общественностью образ действия Карла и Чернина и обличил нелояльность австрийцев, он нам очень способствовал и облегчил нам антиавстрийскую пропаганду, за которую я усиленно принялся сейчас же после своего приезда в Америку.
Когда я приехал в Америку, то нашел всюду в официальном мире и в широких кругах, несмотря на обличение Клемансо, еще очень сильное австрофильство, а потому у нас было много работы против Австрии. Но наша пропаганда удавалась всюду: в общественном мнении целой Америки, в вашингтонском обществе, а также в иных городах и вообще среди широких политических кругов. Наши статьи, интервью, лекции, меморандумы и т. д. изо дня в день привлекали к нам симпатии приверженцев. Политически действовал исторический аргумент, что по праву наше государство еще существует и что у него такие же права, как по крайней мере у Венгрии; в этом отношении мы могли ссылаться на свидетельство книги Вильсона о государстве (The State). Действительны были аргументы об избирательных преимуществах дворянства и вообще обо всех недемократических учреждениях; факт, что немцы и мадьяры, то есть меньшинство, угнетали большинство граждан, всегда и всюду действовал весьма сильно. Столь же сильно действовали сообщения об австрийских и мадьярских жестокостях, совершенных над нашими гражданами, как над гражданами других народов. Мы приводили доказательства из публикаций проф. Рейса и др.
Серьезным был аргумент, который нам давали мадьяры и немцы своей ложью и неправдой; опровергая их, мы всегда выигрывали. Пример: на собрании, устроенном мадьярофильскими пацифистами, оратор бессовестно лгал, что мадьяры в 1870 г. в парламенте протестовали против аннексии Эльзас-Лотарингии; я изобличил оратора и указал, что это случилось в чешском парламенте, в то время как венгерский парламент высказался под председательством Андраши за нейтралитет Австро-Венгрии, чем, конечно, помог Пруссии. Тот же Андраши шел с Бисмарком, так что de facto мадьяры положили начало тройственному союзу и его политике. Этим аргументом я мог и должен был часто пользоваться против мадьярской пропаганды.
Как и всюду, задачей пропаганды было ознакомить Америку с нашей политической и культурной историей; о чехах и бывшем чешском королевстве знали, но затруднения возникали со словаками; их не знали, и американцы с трудом понимали, что они составляют часть нашего народа.
Американцев нужно было убедить, что наш народ хочет быть свободным и к свободе стремится. В этом случае приходилось опровергать постоянно повторявшиеся указания, что чешские вожди и передовые личности не выступают дома враждебно против Австрии. То опровержение, с которым там выступили в январе 1917 г., ставили нам на вид еще и в Америке. Довод был тем более действительным, что, казалось, оно подтверждает мнение Вильсона.
В противовес мы приводили и постоянно повторяли, что опровержение без сомнения было вынуждено, и парализовали его позднейшими заявлениями. В этом, как уже было упомянуто, нам помогла интерпелляция немцев в декабре 1917 г.; мы ее приводили как доказательство что наш народ действительно борется против Австрии.
В том же смысле была использована декларация 6 января 1918 г., а для словаков мы воспользовались сватомикулашским манифестом (1 мая), несмотря на то что текст в том виде, как мы его получили в Америке, был очевидно неполный или фальсифицированный венгерской цензурой.
Наша антиавстрийская пропаганда усиливалась пропагандой остальных народов Австро-Венгрии. В своих статьях и различных публикациях мы защищали также права прочих народов, а с руководящими лицами среди югославян, поляков, малороссов, румын и итальянцев мы были в тесной связи. Очень часто бывали совместные совещания. Римский конгресс был для нас полезным оружием, то же самое можно сказать и о Среднеевропейской унии.
Хорошо действовало доказательство, что и Австрия виновата в войне. Австрийская и венгерская пропаганда сваливала всю вину войны на Германию; мы доказали, что велика вина и Австрии.
Когда император Карл и различные политики начали давать различным народам, а особенно чехам обещания (в тронной речи при открытии парламента император обещает изменения в конституции и управлении, упоминая прямо о чехах), то этим пользовались против нас. В противовес этому мы среди других доказательств приводили факт, что австрийские министры Зейдлер и Чернин (последний в Брест-Литовске) противились формуле Вильсона о самоопределении народов; мы основательно осветили резкую манеру, с которой Чернин ответил Вильсону на его условия мира. Но главным и наиболее сильным образом мы указывали, что Австрия свои обещания делает из-за слабости и что дает их неискренно; осенью 1917 г. Карл подумывал короноваться как чешский король, и наместник Куденгове этот план поддерживал; но венское правительство этот план отвергло, не говоря уже о том, что формальное коронование ничего не значило для нашего народа. Однако все это едва ли бы нам помогло, если бы за это время наше политическое положение значительно не изменилось благодаря тому, что по примеру Франции и остальные союзники признали наш Национальный совет и его стремления по той причине, что в трех союзнических государствах у нас были свои легионы. Нам в Америке особенно помогли известия, разнесшиеся по целому свету, о нашем сибирском походе.
О так называемом сибирском анабазисе я здесь скажу лишь столько, сколько необходимо для понимания и дополнения этих сведений о нашей политической работе за границей.
Я был в Японии, когда произошел роковой челябинский инцидент. 14 мая в Челябинске, как мне было тогда сообщено, немецкий пленный ранил нашего солдата, за что и был на месте убит. Челябинские большевики были на стороне немецких и мадьярских пленных, после чего последовали дальнейшие, уже известные события в Челябинске, закончившиеся взятием города нашими отрядами. Это были последствия прежних споров, возникших между местными советами, Москвой и нашим войском, ехавшим по железной дороге во Владивосток. 21 мая Макса и Чермак, как представители отделения Чешскословацкого Национального совета, были арестованы в Москве.
Об этих и последовавших затем событиях я узнал лишь в Америке; в конце мая наши отряды постановили в Челябинске организовать переход войска во Владивосток военным способом. 25 мая действительно начался бой, воинский анабазис со сражениями; первые неопределенные сведения о победоносных боях наших с большевиками начали приходить в конце мая, говорилось особенно о взятии Пензы (29 мая). Потом следовали известия о взятии других городов на Волге (Самара, Казань и т. д.) и о занятии городов и железнодорожной магистрали в Сибири.
Действие этих известий в Америке было удивительное, можно сказать – невероятное: вдруг чехи, чехословаки стали известны каждому; наша армия в России и в Сибири стала предметом всеобщего интереса, и ее продвижение вызывало прямо восторг. До известной степени, как часто бывает в таких случаях, восторг рос благодаря неосведомленности; однако американское общественное мнение действительно воодушевилось. Анабазис наших русских легионов действовал не только на широкие круги, но и на круги политические. Держать в своих руках главный железнодорожный путь, занять Владивосток – все это представлялось в виде чуда или сказки; успехи немецкого наступления во Франции создавали нашим действиям темный фон. Господству на великом пути приписывали серьезное военное значение и спокойные политики, и военные; сам Людендорф способствовал протесту своего правительства, предъявленному большевикам против нашей армии в России, и приписывал нашему анабазису то, что немецкие пленные не могли возвращаться домой и этим усилить армию.
Политический успех в Америке был решительный, тем более что и в Европе сибирский анабазис расценивался и принимался подобным же образом. Бесспорно, что анабазис имел влияние на политическую решимость правительства в Соединенных Штатах; сообщения о событиях в Сибири приходили в Америку прямым кабелем, раньше, чем в Европу, и имели там более сильный отзвук; в Америке наши легионы стали популярными в начале августа, в Европе же немного позднее. В Европе политическая и военная общественность была более живо заинтересована домашними событиями, так как там велась война[5].
Скоро начали доходить до меня, – ни в одной войне иначе и не может быть, – и неблагоприятные сведения. Сначала это были сведения о разных недостатках в армии; немного спустя, начиная с сентября, армия начала покидать взятые города на Волге. Бои на таком растянутом фронте были затруднительны, а взятие волжских городов было, кажется, стратегической ошибкой. Через некоторое время более обширные сообщения начали нам приносить печальные сведения о моральном состоянии нашей армии в Сибири; началась большевистская пропаганда, смешанная с пропагандой всех наших врагов.
Мне более всего были неприятны сообщения союзнических офицеров, приезжавших из России и Сибири, рисующие упадок дисциплины в нашей армии; эти сообщения лишь в малой степени просочились в широкие общественные круги, но и это, конечно, нам вредило. Тем не менее мы были обеспечены симпатией большей части общественного мнения и правительственных кругов.
Я просил у правительства помощи нашим солдатам, и дело действительно дошло до вспомогательной военной экспедиции в Сибирь и до деятельности президента Вильсона и Американского Красного Креста. 3 августа 1918 г. американское и японское правительства согласились в том, что оба пошлют во Владивосток несколько тысяч войска; цель этой экспедиции была объявлена в следующих словах: «Оказать чехословакам такую защиту и помощь, какая только возможна, против вооруженных австрийских и немецких пленных, которые на них нападают». Президент Вильсон открыл на это кредит семь миллионов, которые и были выданы из фонда, находящегося в его личном распоряжении. Был основан особый комитет для подачи помощи сибирской армии, который должен был распоряжаться деньгами: в нем был также наш представитель. Вспоминаю здесь о лицах, которые нам помогали: В. Кр. Маккормик посвятил много времени нашим легионам и повлиял на Вильсона так, что нам открыли кредит; усиленно нас защищал Воклэн, а в вопросах, касающихся легионов, снова нам помогли секретари Лансинга Полк и Лонг. Лендфильд, особый ассистент в Department of State, весьма интересующийся всеми русскими делами, был нам чрезвычайно предан. Генерал Гетгальс, проводивший Панамский канал, председатель отделения по закупкам для армии, очень нам помогал, как и начальник штаба генерал Марч. Привожу еще капитана Шельдона, командированного Генераль