Было высказано также мнение, что государство существует со времени Вашингтонской декларации (18 октября); но уже из изложенной истории этой декларации становится ясно, что это была декларация уже существующего правительства, и в данном случае решающее значение имеет число, когда это правительство было признано.
Национальный комитет на родине объявил себя правительством 28 октября; и это всеми принято считать днем, с которого начало существовать наше государство.
Союзнические правительства постоянно вели переговоры с Временным правительством (заграничным) как с действительным представителем народа и государства; так это было со времени его признания. Признания, совершенные во время войны, были действительны и после войны, особенно для мирной конференции. Красноречивым доказательством этого является приглашение д-ра Бенеша на заседание, касающееся перемирия с Германией, которое состоялось 4 ноября. Таким образом, д-р Бенеш считался представителем независимого, союзнического государства, и его подпись находится среди остальных под протоколом этого исторического заседания. Международное значение этого акта выступит лучше всего, если мы посмотрим на поведение великих держав по отношению к другим возникающим государствам, особенно же Югославии и Польше. На мирную конференцию была приглашена Сербия как союзническое и независимое государство; немало прошло времени, прежде чем Хорватия, считавшаяся частью Австро-Венгрии, была признана частью Югославии, а потому и признание Югославии (не только Сербии) вызвало некоторые затруднения. Наша же Словакия, несмотря на то что принадлежала Венгрии, как и Хорватия, считалась союзниками с самого начала частью нашего единого государства. Что касается Польши, то правительство Морачевского в Варшаве, которое не было признаваемо польским комитетом в Париже (Дмовским и Падеревским), лишь в феврале 1919 г. было признано в положительных выражениях. Наше же Временное правительство (заграничное) действовало в Париже с самого начала мирных переговоров вследствие предшествовавших признаний.
Когда начались переговоры о перемирии, после которого, сообразуясь с положением, должен был последовать мир, французское правительство приготовило программу действий на мирной конференции. Об этом плане у меня есть сообщение д-ра Бенеша. Теперь весь план опубликован Бэкером. Французский посол в Вашингтоне Жюссеран подал этот план американскому правительству 29 ноября; в нем целая часть посвящена новым государствам. В нем делалось различие между Чехословакией как государством, уже признанным, и государствами, находящимися в стадии формации, как, например, Югославия и др. Само собой разумеется, никто не сомневался, что эти государства будут существовать, и союзники создание их объявили своим планом, но тут-то и сказалась разница между планом-обещанием и действительным, состоявшимся признанием. Наш заграничный Национальный совет (к этому я так стремился и в России!) был признан союзниками высшей властью для нашего заграничного войска, а благодаря этому, вследствие существующих взглядов, был признан в качестве и правительства, хотя и временного, а ведь правительство является правительством государства.
Насколько наше Временное правительство было признано иностранными государствами, ясно видно из того, что д-р Бенеш как министр иностранных дел Временного правительства назначил – до переворота дома – первых дипломатических представителей, которые и были приняты иностранными державами. Когда позднее председатель совета министров, д-р Крамарж, поехал как делегат на мирную конференцию, то получил от меня как президента такую же грамоту, как и д-р Бенеш; но д-р Бенеш не только благодаря своему присутствию в Париже, но и вследствие более ранних признаний вел переговоры относительно мира ранее, чем получил грамоту. После признания Временного правительства д-р Бенеш именовался во всех актах союзнических правительств министром.
Интересной иллюстрацией к этому моему рассказу является тот факт, что французское правительство и парижские политические круги были до известной степени обеспокоены событиями 28 октября в Праге и заявлением Национального комитета, полагая, что это австрофильское правительство и что оно избрано в противовес заграничному правительству. Очевидно, сведения о перевороте пришли в Париж из Вены и изображали события в свете манифеста Карла.
Наши вожди, приехавшие с родины, признали на конференции в Женеве силу союзнических признаний, особенно же исходившего от Вильсона; они признали в переговорах с д-ром Бенешем заграничное Временное правительство и все их шаги. Д-ра Бенеша также и они называют министром. Женевская делегация – о том, что произошло в Праге 28 октября, она ничего не знала – подтвердила заявления председателя Чешского союза от 2 октября и Национального комитета от 19 октября, в которых вопрос чехословацкой независимости был определен как международный вопрос, который дома не будет разрешаться.
Но под давлением обстоятельств Национальный комитет должен был 28 октября выступить как руководящий орган и объявить себя правительством; как мы сейчас увидим, заграничное правительство после этого было ликвидировано.
И ак, мы стоим перед фактом, что начиная с 28 октября у нас было два правительства: одно дома, другое, более старое, в Париже. В этом случае необходимо отличать существование нашего государства от официального провозглашения, с какого момента это существование должно быть международно признано.
За 28 октября говорит переворот, произошедший в Праге и во всей стране; весь народ видел в перевороте начало независимого государства, освободившегося от Австро-Венгрии и от Габсбургов. Наконец, за 28 октября говорит и формальный довод, а именно то, что в этот день народ на своей территории открыто объявил себя независимым; это, как мы уже видели, некоторые юристы считали необходимым условием создающегося государства.
Вопрос о том, с каких пор существует наше государство, важен также и практически; он может влиять, например, на репарационные обязательства. Репарационная комиссия (она, конечно, не является политическим органом) постановила (15 апреля 1921 г.), что Чехословакия стала совместно воюющим государством после переворота 28 октября 1918 г.
Принимаю 28 октября по двум приведенным причинам, то есть потому, что переворот 28 октября был признан всем народом зa начало нашей независимости и что в этот день объявление независимости Национальным комитетом произошло на собственной территории.
Все эти вопросы не были у нас достаточно подробно юридически разобраны. Государствоведы и теоретики конституционного права найдут при изучении возникновения и развития нашего государства не одну интересную и привлекающую внимание проблему; не только у нас, но и в иных послевоенных государствах не была произведена точная юридическая формулировка существующих условий. По этой же причине в переговорах о перемирии и в мирных договорах критика найдет не один пробел. Как во всех революционных случаях, у нас нет еще подробного описания событий; события шли быстро одно за другим и сами по себе были неясны и неопределенны, а потому при переговорах, заявлениях и окончательной формулировке встречаются затруднения и неточности.
К этим размышлениям необходимо добавить несколько слов о перевороте 28 октября. До сих пор еще неизвестна подробная история всех событий, но для наших целей достаточно официальных документов и того, что огласили о перевороте его вожди.
Когда министр Андраши ночью с 27 на 28 октября принял условия Вильсона, то пражские газеты сообщили об этом немедленно особыми плакатами. Д-р Рашин и д-р Соукуп излагают в следующих словах значение признания Андраши: «Это было последнее слово Австро-Венгрии и конец империи Габсбургов». В манифесте, написанном в тот же день, д-р Рашин обращается к народу со следующими словами: «Ты не обманешь ожиданий целого культурного света, который с благословением на устах вспоминает твою славную историю, достигшую вершины в бессмертном геройстве чехословацких легионов на западном фронте и в Сибири… Сохрани свой щит чистым, как его сохранило твое национальное войско: чехословацкие легионы!.. Вера наших освободителей Масарика и Вильсона, что они добились свободы для народа, который умеет управлять сам собой, не должна быть обманута!»
Д-р Рашин повторял здесь то, что заявили 2 октября 1918 г. депутаты в Вене. Депутат Станек, председатель Чешского союза, произнес речь, в которой заключалось признание заграничного Национального совета и наших легионов всеми чешскими депутатами: «Вы не хотели допустить, чтобы мы приняли участие в мирных переговорах, но теперь при мирных переговорах будут чешские представители, они будут там помимо вашего желания; это – представители чехословацких бригад. С ними, а не с нами вы должны будете вести переговоры по чешским вопросам, а потому сейчас мы с вами не будем говорить. Этот вопрос будет решен в другом месте, а не в Австро-Венгрии. Здесь нет правомочных для разрешения этого вопроса».
Ту же позицию занял после манифеста Карла и Национальный Комитет в своем заявлении от 19 октября; в нем говорится: «Чехословацкий вопрос перестал быть вопросом внутренней перестройки Австро-Венгрии, он стал международным вопросом и будет разрешен совместно со всеми мировыми вопросами. Он также не может быть разрешен без согласия и переговоров с той международно признанной частью народа, которая находится вне границ Чехии».
Видно, какое огромное значение д-р Рашин и д-р Соукуп приписывают ответу Вильсона и ноте Андраши, признающей этот ответ; мы знаем от д-ра Рашина из его описания переворота в брошюре «Мафия», как нетерпеливо он ожидал полной капитуляции Австрии, которую и увидел в ноте Андраши. С этой капитуляцией связан весь переворот 28 октября, ей он обязан всем своим характером, особенно спокойным и бескровным течением.
Говорилось, что переворот 28 октября до известной степени запоздал, что он мог произойти после манифеста Карла (16 октября) или после ответа Вильсона Австрии (опубликованного в Чехии 21 октября). Я лично после провозглашения Временного правительства и после ответа Вильсона, которые оба были направлены против манифеста Карла, ожидал выступления со стороны наших, оно и состоялось в виде заявления Национального комитета по поводу манифеста Карла. Итак, мы видим, что д-р Рашин – думаю, с согласия всего Национального комитета – ожидал полной капитуляции Австро-Венгрии, которую и увидел как формально, так и внутренне в признании программы Вильсона со стороны Андраши. По моему мнению, это была вполне правильная тактика; она соответствовала соотношению сил враждебных сторон, т. е. Австро-Венгрии с ее военной мощью и нашего движения на родине с его более слабыми силами. Теперь ясно, что д-р Рашин и его друзья, опираясь на признание программы Вильсона Австрией и даже венгерским политиком, присоединил чешский переворот к наивысшему успеху Временного правительства и что благодаря этому переворот 28 октября стал синтезом революции дома и за границей.