В связи с этим можно было бы указать на факт, что мы потеряли свою независимость, что мы не сумели удержать свое государство. Далее можно было бы сказать (так и говорят в действительности), что именно наше гуситство, наши Братья, вся наша реформация – а реформация является самым интимным проявлением моральной и национальной сущности – были незрелы, политически вредны и закончились именно поражением и потерей государственной независимости. Немецкая реформация была политически более конструктивна.
Вот хотя и более скромный пример из новейшей истории – «Омладина». Импровизация, вспышка бее активного окончания; погибла жизнь, и характерно, что жизнь чешского человека погибла по вине чешских же людей.
Когда я так постоянно размышлял о нашей национальной гуманитарной программе, то пришел к сознанию, что гуманизм не является врожденной, характерной пассивностью, но правильным основанием успешной, реальной политики. То, что мы добились нашей независимости, создали наше государство, является тому ярким примером.
Спор о 28 октября представляется мне спором о нашем государственном строительстве, о нашей государственности, о политической конструктивности, активности в смысле политического (не только административного!) руководства, о водительстве, о том, сумеем ли мы быть господами, надолго господами своего государства.
Так же, как и во времена Гуса, дело заключается в том, чтобы понять не только свою, но и европейскую, прямо мировую ситуацию; благодаря нашему географическому положению и истории наша политика есть и должна быть европейской, мировой, несмотря на то что мы малый народ, именно как раз потому, что мы малый народ; итак, сумеем ли мы при данной мировой ситуации удержать крепко и навсегда добытую независимость, имеем ли мы для этого достаточно способностей, достаточно разума, достаточно дальнозоркости, достаточно воли, достаточно решимости и выдержки? В этом заключается ядро спора о 28 октября.
Еще до войны и в самом начале войны я ответил сам себе на этот вопрос положительно: я решился на революционное движение за границей, будучи убежден, что на родине народ и его вожди умело используют победу союзников и что мы все будем работать над осуществлением своей максимальной политической программы. Наша революция была действительно настолько правильно проведена, что это осуществление может быть порукой успешной политики и в пореволюционное время.
Если все же ставят вопрос, освободились ли мы благодаря заграничному движению или движению у себя на родине, то я отвечаю: вначале об этом не было споров; д-р Рашин в манифесте от 28 октября, женевская делегация и ее вождь и председатель Национального комитета д-р Крамарж в своих заявлениях и, полагаю, общее народное мнение, проявившее себя во встрече женевской делегации и при моем возвращении с первой частью легионов, являются доказательством взгляда, что решающее движение было за границей. Но этому заграничному движению была дана возможность развиться лишь благодаря всеобщему отпору, данному Австро-Венгрии народом, и умелому осуществлению переворота в момент, когда Вена капитулировала перед Вильсоном.
Демократия и гуманизм
Я уже указал, как мы обновили наше государство, какая была у нас программа и какая тактика; постараемся же теперь сознать, как можно удержать в своих руках добытое государство. Мы были независимы, но свою независимость потеряли – вот сильнейшая побудительная причина, чтобы сознательно ориентироваться в новой, миром созданной европейской ситуации.
Что касается программы нашей внутренней и внешней политики, то я думаю, что никто не ожидает от меня подробного описания административных задач: моей задачей является развитие главных принципов, которыми, по моему убеждению, должно руководствоваться в своей политике наше возрожденное государство. На практике эти принципы оправдали себя, как это доказывает возрождение нашего государства; наша политика должна быть продолжением той, которую мы вели в течение четырех лет за границей и благодаря которой мы добились независимости. Правда, это была политика внешняя, но основывалась она на принципах, которыми должна руководствоваться также и наша внутренняя политика. Теперь же хочу объяснить обстоятельно эти принципы – как лозунг, они выражены в названии этой главы.
При своих объяснениях я должен буду коснуться многих государственно-правовых вопросов, но я не буду пускаться в обширные теоретические рассуждения, потому что здесь я выступаю не как теоретик, а как практик; по этой же причине я удовлетворюсь кратким объяснением своих взглядов, иногда их просто констатированием. Теоретики и специалисты и так поймут мою точку зрения и взгляды, и им, надеюсь, не помешает то, что я не расширил книгу указаниями на литературу и источники. Я считаю эту заключительную часть своего повествования о моей заграничной политике и участии в мировой войне и революции не только теорией своей деятельности, но и дальнейшим, органическим ее продолжением.
Война была мировой, она не была лишь франко-германским спором (из-за Эльзаса и Лотарингии), не была лишь борьбой Германии и России или даже германцев и славян; все эти и иные вопросы были лишь частью великой борьбы за свободу и демократию, борьбы между теоретическим абсолютизмом и гуманитарным демократизмом. По этой именно причине принял участие дословно весь мир, а война, затянувшаяся надолго, превратилась в мировую революцию.
Сравнение мировой войны с Тридцатилетней напрашивается само собой. Это сравнение не касается длительности (ускоренное современное сообщение и усовершенствованный военный аппарат сократили тридцать, а быть может, и еще больше, лет до четырех), но характера, содержания и смысла: сущностью Тридцатилетней войны было устройство Европы по религиозной революции, сущностью четырехлетней мировой войны было устройство Европы и всего мира по революции и революциях политических – последняя была в значительной степени продолжением Тридцатилетней войны.
Во время мировой революции пали три мощные теократические монархии: православная Россия, католическая Австро-Венгрия, лютеранская Пруссия-Германия. Кто бы мог предвидеть в начале войны, когда спор практически сводился прежде всего к нападению на Сербию и Бельгию, что падут три державы, стоящие во главе средневекового теократизма и монархического аристократизма!
До войны около 83 % всего человечества находилось под властью монархического режима и лишь 17 % имели республиканское правление – теперь большинство человечества республиканцы и лишь меньшинство монархисты. До войны в Европе была лишь одна большая республика – Франция, потом шли Швейцария, Португалия, Сан-Марино и Андорра; теперь там же 18 республик, два величайших государства – Германия и Россия (Россию считаю как целое) стали республиками.
Рядом с появлением республик столь же характерным политическим фактом является автономизация в среде отдельных государств: в Англии стала самостоятельной Ирландия, в России находится 21 республика и автономная территория. Правда, в Германии после войны исчезло несколько малых государств, но это случилось по административно-техническим причинам; в новой Австрии также замечаются автономистическая и федералистическая тенденции.
Эта автономистическая тенденция проявляется как раз в разложении трех великих монархий на самостоятельные малые государства. Монархический абсолютизм стал невозможным из-зa своего централизма; он соответствовал более древний эпохе малонаселенных, но больших и возникших благодаря оккупации и нападениям государств. Экстенсивная администрация этих государств не удовлетворяла и поэтому была заменена интенсивной администрацией малых государств. До войны в Европе было 25 государств, а теперь 35.
Благодаря войне Европа, особенно Центральная Европа, была политически перестроена. Были созданы новые (возрожденные) государства: 1) Финляндия, 2) Эстония, 3) Латвия, 4) Литва, 5) Польша), 6) Данциг, 7) Чехословакия. Старые государства изменились: 8) Германия потеряла ненемецкие части (кроме Лужицы); 9) Франции были возвращены Эльзас и Лотарингия; 10) к Бельгии была присоединена небольшая часть прирейнских земель; 11) Италия получила часть бывшей Австро-Венгрии; 12) Болгария потеряла территорию у Эгейского моря; 13) Дании была возвращена Германией часть датской территории; 14) наконец, изменилась Албания. Еще более глубокие перевороты произошли в следующих государствах: 15) в Австрии; 16) в Венгрии; 17) в Югославии; 18) в Румынии; 19) в Греции; 20) в Турции (Европейской).
Наибольшие затруднения, возникающие из-за государственной и международной реорганизации Европы, были в Центральной Европе и в России: в этой части света произошли наиболее радикальные политические изменения[11]. Как следствие результатов войны возникают беспорядки в Азии и в Африке. На Западе находятся более старые, установившиеся государства; там дело шло об усовершенствовании управления и государственной формы (попытки создания республик) и территориальные и национальные вопросы были незначительны; они были незначительны по крайней мере в сравнении с теми же проблемами в Центральной и Восточной Европе.
В повоенной Европе, в особенности в поясе малых народов, который тянется от Северного Мыса до Матапана, таким образом, на пространстве между бывшей Германией и Россией возникли новые, малые государства, соответствующие в общем тем народам, которые живут в этой области. Особенно Австро-Венгрия распалась на государства тех народов, из которых она ранее состояла. В Европе сравнительно, больше всего малых государств; Азия разделена скорее политически, чем национально (уже в одной Индии живет столько же национальностей, как в целой Европе, но они разделены более чем на 700 государств, которые все находятся под управлением Англии); Африка тоже разделена политически; в Америке находится малое количество народов; Австралия является фактически английской. Многочисленность национальных государств в Европе соответствует культурной зрелости, культурной интенсивности, которая понемногу изменяла политическую экстенсивность. В Европе находится наибольшее количество независимых государств, на втором м