Основы и директивы иностранной политики нашей республики были выработаны во время войны на основании опыта и сношений со всеми почти государствами; у нас есть уже хотя и недолговременная, но все же традиция; за продолжение работы в направлении тех же традиций говорят успехи, достигнутые реальным пониманием славянской, европейской и мировой ситуации и истории.
Наша иностранная политика определяется в известной степени соображениями, касающимися меньшинств. У всех государств (за исключением самых малых) есть меньшинства; чисто этнографическое ограничение и устройство государства невозможно. Современные государства возникли в эпоху, когда национальности не играли непосредственной политической роли и когда применялись иные политические и государственно созидательные силы; лишь в новейшую эпоху национальный принцип стал государственным, но все же отюдь не решающим. Отсюда факт, что государства были и есть национально смешанны.
Я часто обращал внимание на то, что каждый вопрос о меньшинах является особым вопросом и не похож на остальные вопросы о меньшинах. Конечно, наше немецкое меньшинство является совершенно особым среди наших же и вообще всех европейских меньшин; во-первых, оно довольно значительно – 3 миллиона против 10 – в Европе есть 11 государств меньших, чем наше немецкое меньшинство; наши немцы культурно зрелы, экономически, промышленно и финансово сильны; в политическом отношении они находятся в невыгодном положении благодаря тому, что в Австрии за них делало политику венское правительство, и их политическое чутье не обострилось. За нашими немцами находится великая немецкая держава, они находятся на границе с Австрией, которая граничит с Германией.
Поэтому для того, чтобы немецкое меньшинство осталось с нами, мы ссылаемся на историческое право и на факт, что наши немцы ни во время австрийского владычества, ни во время чешского королевства никогда не стремились к слиянию с Германией. Лишь самая новейшая пангерманская пропаганда нашла среди них приверженцев. Во время войны немцы были за Австрию и Германию и против нас; после войны и особенно после переворота в Праге наши немцы попытались организовать свои территории, но как раз эта попытка, как я уже говорил, показала невозможность объединить административно разбросанные и ничем не связанные территории. Факт, что были созданы четыре отдельные немецкие территории, говорит за себя.
Когда-то и с чешской стороны предлагали уступить Германии часть немецкой территории; этот план обсуждали и на мировых конференциях. В Англии и в Америке, как я уже говорил, было достаточно приверженцев программы, предлагающей организовать новые государства как можно более национально. После зрелых размышлений многие политики, с которыми я вел переговоры по этому вопросу, согласились со мной в том, что экономические интересы и разрозненность значительной части немецких меньшинств говорит за наше историческое право. Эта точка зрения победила и на мирной конференции.
Если вопрос разобрать спокойно и реально, то становится ясно, что для самих немцев выгоднее, чтобы их у нас было как можно больше. Предположим, что 1—11/2 миллиона, а быть может, и все два были бы уступлены Германии: оставшийся миллион должен бы был гораздо больше опасаться за свое национальное существование, конечно в случае, если три миллиона боялись бы чешского влияния.
Если мы посмотрим на соотношение наших немцев и нас в том виде, как оно было в Австрии и как его бы хотели видеть пангерманисты еще и сейчас, то тогда возникнет основной вопрос, что более справедливо, то ли, чтобы три миллиона, т. е. обломок немецкого народа вошел в немецкое государство, или же 10 миллионов чехов и словаков, т. е. целый народ, было в немецком государстве?
Наши и австрийские немцы ссылались на право самоопределения и на авторитет Вильсона. В противовес этому я могу привести, что не все немцы требовали этого права: такие люди, как, например, Ламмаш, Редлих и иные, его не признавали, не говоря уже о том, что его не признавали и австрийские министры (Чернин и иные) и что оно не признано и в Германии. В действительности это право, которое так проповедовалось с нашей стороны еще до войны, не было точно формулировано – касается ли оно лишь целых народов или также и частей отдельных народов? Даже значительное меньшинство не является народом. Термин «право на самоопределение» не обозначает безусловного права на политическую самостоятельность; и наши немцы могли бы постановить, что останутся с нами, как немцы в Швейцарии определили свое пребывание вне Германии. Независимость как целого, так и части не определяется лишь собственным правом, но и правом иных, а о самостоятельности всюду и всегда решают не только национальные и лингвистические, но и экономические и иные соображения. Вопрос наших немецких меньшинств является не только немецким, но и нашим чешским вопросом и вопросом обоюдных, особенно экономических выгод. Поэтому и на мирной конференции было указано, что отделение немецких меньшинств повредило бы чешскому большинству. Кроме экономических причин есть еще и политические: немецкий народ благодаря тому, что значительная его часть организована в виде независимого австрийского государства, что в Швейцарии немцы являются руководящим элементом и что у нас и в иных государствах у него есть меньшины, обладает такими политическими преимуществами, которых бы он не имел, будучи объединен. Многие немецкие политики и историки культуры доказывали и доказывают и после войны, что немецкий народ культурно выигрывает благодаря тому, что он разделен на несколько государств. То же самое будет справедливо и по отношению к французам (Франция – Бельгия – Швейцария), англичанам и т. д. Однако теперь, после войны, остальные народы требуют, чтобы эти части немецкого народа не были воинственным авангардом, каким их объявляли и к чему их направляли пангерманисты, а решились наконец вести мирную совместную деятельность с народами, с которыми живут с давних пор и с которыми их связывают экономические и культурные интересы. Само собой разумеется, что меньшины имеют право требовать национальную свободу и соответствующее участие в управлении государством.
В своем послании я подчеркнул факт, что наши немцы пришли к нам как колонисты. Если бы даже было правдой, что небольшая группа немцев была на нашей территории и до немецкой колонизации, то все же значение колонизации не было бы из-за этого умалено. Немцы как колонисты не являются второразрядными гражданами, т. к. их призывали в нашу землю наши же короли, обеспечив им этим все права, необходимые для культурной и национальной жизни. Это важно в политическом и тактическом отношении не только для нас, но и прежде всего для самих немцев: я присоединяюсь вполне сознательно к национальной политике Премысловцев, которые защищали немецкую национальность. Я не признаю, однако, стремление онемечить, господствовавшее при некоторых Премысловцах. Если же найдутся люди, которые с династией наших Премысловцев будут связывать имя греческого Прометея, то я ничего против этого не буду возражать; наоборот, я вижу в имени нашей первой династии программу, т. е. то, что наша политика не только по отношению к немцам, но и во всем своем масштабе должна быть продуманной, полной мысли или, как этого требовал Гавличек, разумной и честной.
Разрешение спора между нами и нашими немцами будет весьма важным политическим актом. Дело идет о разрешении вопроса, затянувшегося на столетия, о регулировании отношений нашего народа к значительной части, а благодаря ей и ко всему немецкому народу. В этом случае наши немцы должны будут отвыкнуть от австрийских обычаев, должны будут отказаться от старой привычки господствовать и превышать право.
Кроме немцев, у нас есть небольшое количество поляков и уже больше малороссов (в Словакии); больше всего у нас венгров. Этих незначительных меньшинств тоже касается правило, гласящее, что их национальный быт должен быть обеспечен.
У всех меньшинств должны быть их собственные народные и средние школы; что касается высших учебных заведений и вообще высших научных учреджений, то их основание и количество регулируется теперь во всей образованной Европе определенным количеством, степенью образованности и потребностями жителей. В самой Германии приходится приблизительно один университет на три миллиона и одно техническое училище на шесть миллионов жителей – у нас у трех миллионов немцев есть один университет и две технические школы.
В политическом отношении немецкое меньшинство является наиболее важным; его привлечение к республике упростит все остальные вопросы меньшинств.
Когда в неединоязычном государстве дело касается правительственных учреждений и государственного языка, то должно быть применено правило, что в вопросе об официальном языке решающим являются потребности жителей и административные выгоды – ведь государство существует для граждан, а не граждане для государства. У государства, как цельного и единого организма, и у его армии будет свой язык – чешский (словацкий); это дано самим демократическим принципом большинства. И так государство будет чехословацким. Однако национальный характер государства не обеспечивается одним государственным языком; речь не исчерпывает характер народа, национальный характер нашего государства должен основываться на качестве общекультурной программы, последовательно и усиленно осуществляемой.
Перед войной я принял участие в дискуссии о двуязычности и одпояэычности государственных учреждений; при новых условиях я считаю двуязычность наиболее практическим решением; одноязычность чиновников в двуязычном государственном учреждении применима в переходное время в некоторых районах.
Опыт нам покажет, возможна ли будет такая одноязычность и в будущем.
Ввиду того, что мы являемся государством национально смешанным и в виду нашего совершенно особого положения в центре Европы вопрос о языке является весьма важным не только в политическом, но и в культурном отношении.
Прежде всего дело касается языков, на которых говорят в самом государстве. В интересах самих меньшин заключается ознакомление с государственным языком; но и наоборот – знание языков меньшин, особенно же значительных меньшин, будет в интересах большинства; в связи с этим будет организовано и обучение языков в школах: и в этом случае дело касается административных, экономических и культурных потребностей. Немецкий язык важен для нас политически; наши чиновники должны знать немецкий язык, они должны знать его хорошо, дабы могли проникнуть и в народные диалекты. Немецкий язык является мировым языком, а потому он выгоден как культурное и просветительное средство.