Демократия опирается на науку и всестороннее и всеобщее образование; демократия – это постоянное стремление к политическому и всеобщему воспитанию всего населения. Но воспитание в значительной степени является самовоспитанием – тяжело воспитывать не детей, но взрослых, самих себя.
В связи с усиливающейся демократией возникает всюду и в республиках неотложный вопрос, как приспособить и преобразовать парламент. И это не касается лишь технической стороны! Одних институций недостаточно: демократии необходимы личности, руководящие государственным управлением, личности, способные к политической творческой работе. В наше время всюду проявляется в разнообразнейших степенях недовольство парламентаризмом, и всюду говорят о его кризисе; но демократия без избранных через нее же представителей просто не может быть – у русских большевиков, несмотря на их отвращение к парламенту и демократии, все же есть парламент, даже парламенты, которые лишь иначе, не демократически избраны. Истинная реформа парламента произойдет благодаря изменению избирателей, благодаря их политическому образованию и моральному уровню.
Однако возможны различнейшие изменения до сих пор существующих избирательных законов, а благодаря им и парламентов. Эти модификации могли бы быть направлены на обеспечение политической квалификации депутатов и на упрощение парламентского организма. Например, партии могли бы получить право отзывать при известных условиях своих депутатов и заменять его иным депутатом. Парламенты могли бы быть менее обширны; при пропорциональных выборах можно бы было найти несколько средств, как сохранить количество депутатов в зависимости от величины партии. Однако большее количество депутатов имеет ту хорошую сторону, что парламентаризм вносится в огромное количество избирателей и что парламент, вернее, правительство находится в более узких сношениях с избирателями. А потому главным требованием парламента при всякой его форме останется образованность и нравственность депутатов!
К реформе парламентаризма должна будет присоединиться реформа бюрократии, в новое время бюрократия является до известной степени скелетом государства. Монархическая, царская бюрократия была аристократической, она была средством владычества; демократическая бюрократия будет лишь администрацией для народа. В Австрии последний чиновник на казенных железных дорогах разыгрывал барина по отношению к публике, исполняя свою службу, он как бы оказывал милость – в демократии наиболее высоко поставленный чиновник остается свободным гражданином и работником народа и для народа. Процедура не должна затягиваться, дела и бумаги не должны поздно решаться, чиновники не должны бояться ответственности и решений; излишняя переписка отпадет и будет заменена устными решениями, и весь государственный и административный апарат упростится и сократится. Демократическая бюрократия будет чистой и честной. Уже в Австрии поговаривали об изменении управления; в республике подобная реформа еще более неотложна. Замена орла львом еще не все: демократия и республика не являются простым отрицанием монархизма и абсолютизма, но положительной более высокой ступенью политического развития.
Внешне демократия в иностранной политике заключается в дружеской организации междугосударственности и международности в виде организованной общекультурной совместной работы и разделении труда между народами и государствами. Всеобщая демократическая иностранная политика означает всеобщий мир и всеобщую свободу.
Часто требуют новую дипломатию. И это правильно, т. к. унаследованная дипломатия была династической. Новая дипломатия, представляющая гражданство, будет образованна, честна и всесословна, она будет служить своему государству и народу без задней мысли по отношению к чужому государству и народу, она будет тактичной и сдержанной, но в то же время откровенной. Понятие о хитрящей дипломатии уже пережито; люди начинают понимать, что в отношении отдельных лиц и государств ложь глупа и излишне осложняет и задерживает переговоры. Как во всем остальном, правда и в политике наиболее практична. Старый режим был миром иллюзий, а потому у него была иллюзорная дипломатия.
Если новая дипломатия является дипломатией целого народа, то ей должны доверять весь народ и парламент, а не лишь глава государства. Последовательно это бы означало, что посол должен был бы выступать в парламенте (иностранном) и в нем защищать интересы и политику своего государства. Таким образом, к международности и междугосударственности присоединился бы и междупарламентаризм, который можно бы было в будущем еще расширить.
Достоевский указывал вполне правильно, что русской и славянской особенностью является стремление к соединению с людьми – всечеловечность; это желание всех людей и народов; человек и народ не переносят одиночества. Та всемирность, которую я так проповедовал, является лишь иным выражением для этого естественного стремления и соответствующего ему усилия всех людей создать всеобщую дружбу и единение. Подобно тому как отдельная личность не может жить без симпатии окружающей его среды, так и народу необходима симпатия иных народов. История стремится к более единой организации всего человечества.
Международность и междугосударственность укрепляются в связи с развитием демократических государств; Лига Наций является теперь наиболее общей и важной институцией, она становится прямо органом международности и междугосударственности. Теперь уже есть целый ряд международных и чрезвычайно важных учреждений, подобных Красному Кресту, Почтовой унии и т. д.; «Statesman’s Year Book» на 1924 г. приводит их 25, в действительности их уже несколько сотен[13].
Понятие, содержание и размер государственной мощи изменяется: наиболее точно понятие суверенности было определено в эпоху пореформационного абсолютизма, бывшего в основе своей еще теократическим; это было еще в то время, когда государства вследствие недостатка путей сообщения и малого количества жителей были сами в себе замкнуты или, как теперь говорят, они самоудовлетворяли себя; теперь междугосударственная и международная взаимность настолько развилась, что ни одно государство не может жить, не сообразуясь с иными государствами. Теперь государство лишь относительно независимо, как внутренне, так и внешне, так как государства – чем дальше, тем больше – зависят одно от другого, всеобщая взаимность укрепляется, и она все более ясно и точно организуется в правовом отношении.
Абсолютистическое, монархическое государство, развившееся из теократии, принимает теократическое понимание суверенности как непогрешимости; поговорка «The king can do no wrong» произошла в демократической Англии, а в демократической Америке наука о государстве создала непогрешимость государства, считая это прогрессом по отношению к непогрешимости отдельной личности монарха. Юриспруденция и наука о государстве должны демократизироваться, т. е. избавиться от фикции и построений теократического режима.
Истинная демократия не будет лишь политической, но также и экономической и социальной.
Экономическая проблема теперь так важна потому, что война и революция уничтожили богатства и запасы народов и создали неорганическое состояние экономической примитивности и недостатка. Этот кризис целой Европы, даже больше, целого человечества ведет неизбежно к экономической реконструкции. Но ошибочно видеть в этой ситуации, вызванной войной, новое доказательство экономического (исторического) материализма, как будто перед нами лежат лишь экономические задачи. Именно война и послевоенное экономическое и социальное положение доказывают, что голод – это не программа, как верно заметил Маркс. В военном и послевоенном кризисе переживает свой кризис также и социализм.
Стремление к экономической и социальной справедливости не ослаблено войной, скорее оно даже усилено. Это доказывает уже само возникновение новых республик и демократий. Демократическое равенство не допускает социального дворянства; но я уже сказал, говоря о русском большевизме, что желаемое экономическое равенство я не вижу идеально разрешенным в коммунизме. На этой ступени развития демократия подходит к отстранению нищеты и крупных материальных противоречий; демократия и в экономической области не смеет быть нивелизацией, но должна быть квалификацией.
Так называемый капитализм вреднее не столько своим производством, сколько тем, что люди, не производящие и даже не работающие, могут незаслуженно присваивать себе плоды чужого честного и утомительного труда.
Начиная с Адама Смита политико-экономические теоретики производят экономность и хозяйственность от эгоизма: конечно, эгоизм является в этом случае большой двигательной силой. Однако при этом забывают о существенном специальном интересе, который одни люди питают к той, другие к этой специальности труда и производства. Предприниматель и изобретатель не только эгоисты; некоторые, и именно эти наилучшие, заинтересованы предпринимательством, изобретением, организацией, руководством и усовершенствованием работы, производства и т. д. Социальный и экономический анархизм, на который жалуется Маркс, происходит именно от того, что люди не находятся на своих настоящих местах соответственно со своими склонностями. Это может быть применено вообще ко всем отраслям, а не только к экономике; эгоизм – это свойство каждого человека, но рядом с эгоизмом есть еще склонность к какой-либо особой отрасли.
Я вовсе не против социализации – социализации, а не переведения имущества во владение государства, или государственного контроля – в некоторых областях: я стою за социализацию железных дорог и транспортных средств вообще, водяной энергии, угля и т. д.; я представляю себе, что социализация должна происходить постепенно, эволюционно, она должна быть подготовлена при помощи образования рабочих и вообще населения, руководящих производством и обменом. Для этого необходимо более точное финансовое хозяйство государства и более тщательный и реальный контроль всех финансов, особенно же банков.