спечить специализацию в партиях, управлении и парламенте, является вопросом каждой демократии, как только центр политической мощи переходит в парламент и, следовательно, по принципу большинства в партии, особенно большие, массовые партии. При этом нельзя забывать о том, на что я уже обращал внимание, а именно о том, что политическое чутье и государственный такт нельзя приобрести ни в школах, ни при помощи административных учреждений: академически образованный человек и хороший чиновник очень часто плетутся в хвосте за опытным организатором и вождем партии в области необходимого знания людей и практических способностей вести переговоры с партиями, парламентом и правительством. И в том и другом случае есть опасность, что государство будет понято (антропоморфически) в одном случае как канцелярия, в другом как партия. На практике вопрос приобретает следующую форму: как при парламентарном правительстве обеспечить правительству и управлению необходимое количество образованных специалистов?
Проблема интеллигенции заключает в себе и вопрос о полуинтеллигенции, полуобразовании вообще. Полуобразованность, как промежуточное состояние нашей переходной эпохи, перехода теократии в демократию, является настоящим бичом эпохи и общества. Это чувствуется в политике, особенно же в демократии. (Я обратил внимание на вопрос в своих сообщениях о России.) Поэтому у демократии и возникает вопрос, как заменить полуобразованность настоящим образованием.
Люди как в теории, так и на практике охотно удовлетворяются словами вместо понятий и предметов. Это всеобщее правило, оно применяется всюду, а потому и в политике; Гавличек вполне основательно боролся с круглыми словами в политике.
От этой округлости необходимо отличать естественную склонность к обычным понятиям, установленную развитием мышления; потому в политике особенно конечные цели партии и программы вообще носят всеобщий, отвлеченный, а благодаря этому до известной степени неопределенный характер. Конкретного мышления всюду, особенно же в политике, чрезвычайно мало. Для большинства людей весьма неясны, нерасчленены особенно коллективные понятия, как-то: народ, человечество, государство, церковь, масса, партия, интеллигенция, буржуазия, пролетариат и т. д. Не остается ничего иного, как усиливать конкретность, пытаться представить себе как можно конкретнее всю сложность обобщающего понятия. Поэтому необходимо быть всегда на стороже по отношению к лозунгам; из-за этого, однако, не нужно забывать, что в политике и практической жизни нельзя обойтись без лозунгов.
По этой же самой причине и законы всеобщи, абстрактны, представляют собой как бы раму и конкретизируются только практикой, опытом. Из этого выплывает важная задача администрации и вопрос, до какой степени исполнительная и судебная власть являются тем осуществителем, вернее, прямо законодательной властью параллельно с правом законодательных учреждений. И вот мы снова стоим перед необходимостью образования, юридического, политического и социального образования и социологического мышления.
Потому-то вопрос всеобщего просвещения, образования народа, образованности и реформы публицистики, образования бюрократии и last not lost – политических вождей, является такой неотложной проблемой демократии. В средних школах уже долгое время вопрос об аристократизме и демократизме проявляет себя в форме между классицизмом и наукой: в противовес классицизму выдвигается более практическая, трудовая, экономически полезная школа. (Здесь я коснулся так называемой американизации.) При этом, конечно, практичность для молодежи чрезмерно преувеличивается: школы не должны давать лишь материальное образование и как можно больше научного материала, но должны также учить мыслить, они должны приучать к методу и научному духу. Поэтому не важно, забудет ли позднее ученик многое из того, что он учил раньше; во время специальных занятий и практической жизни он забудет не только латинский и греческий языки, но и математику и иные весьма полезные и практические познания. Важно то, чтобы он легко ориентировался в своей специальной области. Конечно, средняя школа должна давать всеобщее образование и даже философские познания, что весьма важно с демократической точки зрения для желаемого единства общества. Требованием эпохи и демократии является единая средняя школа.
Главные недостатки нашей школы свяаны с переходным характером нашей эпохи. Все то, в чем я обвинял современную эпоху: разъединенность, раздробленность, половинчатость, духовная анархия, – все это мы находим в школе, начиная с низшей и кончая высшей. Уже давно начали исследовать, и вполне основательно, влияние школы на здоровье и на нервы; дело касается, однако, не только физического влияния, но и духовного и морального. Специальной областью этой школьной патологии является вопрос об ученических самоубийствах. В школе, т. е. на наших детях, разыгрывается борьба государства и церкви, борьба философии и теологии, борьба отцов и детей, борьба за воззрения на мир и жизнь.
С этой точки зрения и нужно судить о требовании наших учителей, о необходимости и для народных учителей высшего образования; учитель, стремящийся при своей утомительной работе к высшему образованию, сам чувствует наиболее остро недостаточность своего образования.
Демократия опирается на общественное мнение, это проистекает из принципов свободы и равенства; этим она отличается от аристократии. Поэтому-то так называемое общественное мнение и достигло в современности такого значения; свобода общественного мнения является политической свободой или во всяком случае ее необходимым условием. Ввиду того, что парламент постоянно не заседает, свободное общественное мнение, практически журналистика и особенно ежедневная печать являются продолжением и заменой парламентского контроля. (Это приводят как довод против парламентаризма.)
Свобода печати обеспечивает право критики всего государственного и общественного аппарата, а также и критику личностей. Критика является предпосылкой и методом науки и научного взгляда: критика является предпосылкой и методом демократической политики.
Право критики, критики во всех областях есть право политической инициативы – у ежедневной печати имеется огромное, хотя и некодифицированное право на всеобщую инициативу и референдум; из этого проистекает ее огромная ответственность.
Соотношение политики и журналистики так тесно, что обе эти отрасли почти что сливаются: однако не в интересах политики не сознавать точных различий этих специальностей. Печать, особенно же ежедневные газеты, становятся центром кристаллизации направлений, фракций, партий, а кроме того, у них имеются свои особые экономические интересы; и вот перед нами встает вопрос, на сколько выгода партии, направления и фракции соответствуют выгоде государства. Стремление расширить. собственную газету приводит легко к соблазну демагогии и партийности; к этому еще прибавляется то, что от спешной работы для сегодняшнего дня, а иногда и для минуты, страдает точность мнения и корреспонденций. Поэтому теперь всюду подумывают о реформе и реорганизации журналистики и об образовании журналистов.
Обязанностью и правом демократического общественного мнения является отстранение таинственности, тайны и авгурства в самом широком смысле слова: развитие и движение вперед нравственности и всей общественной и частной жизни означает устранение лжи и лживости. Можно бы было написать длинную главу, в которой бы анализировалась лживость, причины ее вызывающие, как она пустила корни и как постепенно она заменяется правдивостью; здесь дело касается всего развития морали, развития науки, философии и искусства. Лозунг литературного и художественного реализма – правда, правдивость – является лозунгом и политики, он происходит в конце концов из тех же духовных и культурных потребностей.
Правдивость или, как бы я сказал, интеллектуальная чистота политики и всей жизни различна в зависимости от эпохи, народа, церкви, сословия и т. д.
Старый аристократический режим не знал правдивости, несмотря на то что именно аристократии приписывается особая честность. Государственный и церковный абсолютизм покоился на авторитете, на тайне, на прятании и состоял в порабощении народа; «Единственное оружие рабов – измена» – так характеризовал Мицкевич движение Валенрода, которое было средством против абсолютизма. Но валенродство, это изгнание чорта при помощи сатаны; единственное правильное средство против духовного и светского абсолютизма – это свобода демократии, демократическое общественное мнение и правдивость. Известно, например, по опыту, что на Востоке турки по сравнению с христианами отличаются большей честностью и откровенностью: притеснитель, насильник, господин не нуждается во лжи, оружии слабого, униженного раба.
Характерно, что почти всюду на политику смотрят как на политиканство, как на искусство обмануть, надуть, как на хитрость; и у нас это мнение весьма распространено.
Я ожидаю от демократии морального возрождения не только политики, но и школы и частной и общественной жизни. И вот снова нам нужно избавиться от Австрии! Политик Биконсфильд, выступавший как писатель под именем Дизраэли, нашел в Англии два народа – один господствующий, другой социально обокраденный; но у каждого народа бывает два разных языка, правды и лжи – Достоевский полагал, что Россия может дойти к правде через ложь, – я не верю в это ни для России, ни для нас.
Старый режим характеризует два имени, Макиавелли и Лойола, современники перелома реформации; для обоих самое важное – приобрести и удержать в своих руках власть; для этой цели Макиавелли прямо рекомендует всякого рода насилие (до лжи включительно). Лойола отдался вполне папскому авторитету и своей тактикой дал импульс к развитию иезуитизма, котороый, ради того чтобы обеспечить церкви власть и авторитет, допускал слишком легко компромиссы с совестью и стал синонимом макиавеллизма. Достижение цели каждой ценой – из этого принципа всегда и всюду родится моральное безразличие при оценке средств (смотри снова на Россию!). Ложь всегда под рукой, как средство бескровного насилия – но ведь известно, что некоторые иезуиты не отворачивались и перед кровью, когда дело касалось устранения еретического или тиранического повелителя.