События развернулись иначе. То, что я составил план централизованной и войсками поддерживаемой временной диктатуры, не по абсолютистическим и властолюбивым побуждениям, думаю, не требует доказательства; кроме того, план составлялся при согласии домашних руководителей. Я представлял себе также и временную директорию, состоящую из заграничных и домашних вождей, директориум, который бы был настоящим правительством, не боящимся ответственности. После перевода осуществленного бескровно при помощи неожиданного развала Австрии было вполне достаточно диктатуры Национального комитета и Национального собрания.
Будучи избран президентом, я, естественно, размышлял о проблеме демократического президентства. Во время войны я имел случай близко наблюдать республику в Швейцарии, Франции и Америке и сравнивать ее с конституционными монархиями (Англией и Италией) и проверять, таким образом, на практике взгляды, приобретенные при помощи изучения. Я уже кое-что об этом сказал специально в главе о пребывании в Америке.
В течение всего пребывания за границей о своем президентстве я не думал, мне просто не приходила эта мысль, т. к. я был слишком захвачен освободительным движением. В новой республике я видел себя по привычке (вот тоже антропоморфизм, депутатом и писателем (быть профессором я уже не рассчитывал), работником, создающим республику.
Уже ранее я занимался чисто теоретическим вопросом: не является ли один президент пережитком монархизма (в республиканском Риме было два консула, в Японии было два императора и т. д.); но ведь и монархизм не заключается, как уже было сказано, в том, что монарх единственен – в большом государстве он все равно не царствует один, а при помощи еще нескольких людей, потому что иначе это административно невозможно; монархия – это род олигархии; управление одного лица просто невозможно практически. Какая-нибудь форма директории могла бы буквально соответствовать демократии, но если бы было даже несколько президентов, все же у одного будет всегда больше влияния и авторитета, иначе невозможно.
Развитие в обратную от монархизма сторону будет и у нас, как и у остальных народов, постепенно. У нас есть, как я уже указывал, основания для республики, но тут же взращивалась усиленная приверженность к королевству и королю, сильный роялизм; лишь социалистические партии и часть интеллигенции были программовыми республиканцами. Все воспитание во время Австрии было недемократично, а люди, как было сказано, руководятся в политике больше привычкой, чем разумом. Не только президент, но и все остальные республиканцы должны стать по-настоящему республиканцами и демократами. Конечно, между республикой и демократией есть и может быть разница; республика – это форма, демократия – предмет. Форма писанная конституция не обеспечивает всегда сущности: в политике никогда нельзя достаточно выдвигать требования, чтобы люди следили за сущностью, содержанием, а не за формой и буквой. Можно легко написать хорошую конституцию – хорошо и последовательно ее осуществлять трудно. Иногда монархия может быть демократичнее республики.
Для республики есть четыре главных образца: Швейцария, Франция, Соединенные Штаты Америки и до известной степени императорская Германия (наглядный пример различия между формой и сущностью!). Каждый этот пример соответствует условиям жизни в данной земле и их развитию: ни одну институцию нельзя механически и неорганически переносить из одной страны в другую.
Во всех республиках применяется федеративный и автономистический принцип, это находится в самой основе демократии: демократия означает свободу и как можно более широкое самоуправление.
Что касается президентства, то швейцарский и немецкий примеры отпадают, остается французский и американский. Я сказал об американской республике, что после революции роль президента была сознательно скопирована с роли английского короля; Вашингтон по происхождению был аристократом и, как президент, украсил свой дом в Монт Вероне статуями Александра, Цезаря, Карла XII, Мальбороу, принца Евгения и Фридриха Великого. После Вашингтона президенты демократизировались. В Америке президент избирает правительство не из числа депутатов; во Франции правительство состоит из депутатов, оно парламентарно. В наших условиях я бы считал смешанную систему наиболее правильной: президент избирает определенное количество министров (большинство? половину?) из числа депутатов, сенаторов, а остальное среди недепутатов. Так бы было возможно ввести в правительство специалистов, ибо признанные недостатки парламентаризма заключаются именно в неспециализации многих депутатов и их партийности. Само собой разумеется, что президент при выборе министров советуется и сговаривается со всеми партиями.
В Америке имеется, кроме того, для составления бюджета особая, непарламентская комиссия; это здравая мысль, чтобы в парламенте партии не злоупотребляли nervu rerum, но на практике у этой комиссии нет силы.
Я коснулся вопроса, как формировать парламент и парламентаризм; я размышлял и об иных способах: например, чтобы промежуток между объявлением и осуществлением всеобщих выборов был как можно короче, лишь такой, какой необходим для осуществления технической стороны выборов; партиям не следует давать долгого времени для агитации. Одна из главных причин мертвости партии заключается в том, что они во время мира, как бы я сказал, мало заботятся об организации и воспитании членов; партийная и политическая энергия пробуждается или во время выборов, или же трений и раскола в партии. А ведь демократия – это мелкая, настоящая, положительная работа!
Было бы можно сказать еще много в более подробном изложении образования и управления демократической республики, но я ограничусь этими немногими примерами.
Я изложил на протяжении своего рассказа и своих размышлений основные политические принципы, которыми я руководствовался во время своей заграничной деятельности: ими я хочу руководствоваться и как президент. Конечно, это программа лишь в главных ее чертах, более подробные правила и их практическое осуществление зависит от условий и от лиц, с которыми я призван работать, а в демократической республике таких лиц очень много – все. Истинная демократия, народное правительство, управление при помощи народа и для народа заключается во всеобщем праве на инициативу; в демократии каждый гражданин призван, каждый ответственен. Но, конечно, и в демократии много званых, но мало избранных.
Переход от аристократизма и монархизма всюду затруднителен потому, что граждане в аристократической монархии не привыкли к ответственности и решению вопросов; а кроме того, у многих осталась от монархизма и царизма доля аристократизма и абсолютизма. Приказывать не означает всегда вести.
С другой стороны, человек по своей природе хочет быть не только господином, но одновременно и покорным, руководимым учеником и вождем – во всяком случае, у нашей республики будет задача воспитывать своих демократов.
Чрезвычайно важно для будущего определить с самого начала в главных областях управления и внутренней и внешней политики то направление, в котором будет развиваться наше государство, – это гораздо важнее, чем детали. Направление: решить в главных вопросах принципы и тактику, дабы при дальнейшем развитии создавалась правильная традиция, чтобы мы не шатались из стороны в сторону по золотой широкой дороге, но твердо и с уверенностью шли к своей народной цели.
Мои принципы и программа органически выросли из нашей истории, в которую я погрузился и из которой я вывел свою политическую и культурную программу. В этом отношении моим учителем был отец народа; Палацкий дал нам философскую историю нашего народа, он понял нашу мировую и историческую ситуацию и этим определил нашу национальную программу.
Палацкий понял, что благодаря своему географическому положению и своему прошлому развитию мы составляем часть мирового целого и что вследствие этого нашей задачей является осоэнать эту свою позицию и определить в ней и ради нее свое политическое направление.
Палацкий видел, что Европа и человечество объединяются и организуются, и указал нам, какая наступает для нас роль в этой «мировой централизации». «Благодаря чудесной силе пара и электричества мировым условиям дана иная мера, старые преграды между землями и народами исчезают, все человеческие племена, поколения и роды сблизились, они касаются и сливаются друг с другом, и скоро уже будут принадлежать к области преданий чистые представители рода. Вследствие этого между народами возникло соревнование в до сих пор невиданных размерах. Оно все еще растет и будет расти, и чем дальше, тем больше; тот, кто не побежит в перегонку со своими соседями, остановит свой рост и погибнет окончательно и безвозвратно. Я спрашиваю, должен ли именно наш народ, богато одаренный Богом любеэнейшими дарами духа, сторониться и отвергать из-за халатности и недомыслия вождей состязание, которое может обеспечить его будущую жизнь?
Но выйдем из области идей и возвышенных образов и перейдем в голую конкретную действительность: быть может, тогда смысл наших слов станет более светел и ясен. Настал час, когда наш народ должен восстать и ориентироваться в сторону нового духа; он должен проникнуть своим взором за границы своего отечества и, не преставая быть верным патриотом, должен стать одновременно осторожным и наблюдательным гражданином Вселенной. И мы должны принять участие в мировой торговле и извлекать для себя выгоды из мирового прогресса; мы должны оставить не древнюю веру и честность, а старую и отсталую привычку быть халатными, эту старую слабость и недеятельность, которые и являются причинами нашей бедности и маломыслия; мы все должны вступить на новый путь и укрепить свои силы промышленности, не только фабриканты, купцы и ремесленники, но и сельские хозяева, ученые и чиновники, повторяю: все это должны сделать. Некогда бывшая преудобная дешевизна исчезла навсегда совместно с грубостью и незнанием потребностей и наслаждений цивилизованного века; каково бы ни было потом правительство нашего государства, общественные дани не будут и не могут убывать. Если мы не хотим умалиться и оказаться разоренными, то мы должны утроить свою деятельность и идти как можно в ногу с иными народами, которые владели благодаря своей предприимчивости всеми концами мира.