В мае Австро-Венгры нанесли поражение итальянцам в Тироле. Очередной союзный вопль о помощи. И снова Русские кидаются в огонь.
Юго-Западному фронту велено было наступать. Зная, что главный удар предполагается нанести западными армиями, генерал Брусилов не задался целью самостоятельной операции стратегического характера, для которой ему не было к тому же отпущено средств. Помня, что его задача — производство демонстрации, он не счел необходимым связать воедино блестящие победы своих четырех армий — 8-й Каледина под Луцком, 11-й Сахарова у Сопанова, 7-й Щербачева под Язловцом и 9-й Лечицкого у Доброноуц — и обратил все внимание на Ковельское направление, само по себе не выигрышное (каким, например, было направление на Раву Русскую — во фланг и в тыл Львовской группе), но смежное с предположенным главным ударом западных армий генерала Эверта. Это, конечно, было ошибкой: настоящий полководец обязан и в малом делать великое. Но обвинять генерала Брусилова в чрезмерной дисциплинированности его стратегической мысли не приходится. Это — редчайшее качество.
Успех превзошел все ожидания и мог бы привести в выводу из строя Австро Венгрии и победному завершению войны — догадайся Ставка снабдить Брусилова с самого начала достаточными средствами. Однако, повинуясь французской указке, она держала все силы и средства в болотах к северу от Припяти. «Брусиловское наступление», вовремя не поддержанное и не развитое, захлебнулось.
Злополучному Алексееву понадобилось сорок дней колебаний и нерешительных проволочек — переговоров, уговоров и разговоров — чтоб передать Брусилову ведение главной операции. Однако время было упущено безвозвратно. На помощь австро-венграм подошли немцы.
Шесть Ковельских сражений июля — октября историк иначе, как стратегическим преступлением назвать не может. Здесь была загублена мощь Императорской Армии, с таким трудом восстановленная после потрясений пятнадцатого года. Злополучный ковельский фетиш сам по себе не имел никакой ценности. Раз было решено отказаться от наступления к северу от Припяти, ковельское направление теряло всякое стратегическое значение.
Всецело во власти «ковельского миража», генерал Алексеев не использовал исключительно выгодной стратегической обстановки, созданной выступлением Румынии. Исподволь подготовленным и быстро проведенным наступлением через Молдавию во фланг и в тыл австро-германскому расположению, мы заставили бы рухнуть весь неприятельский фронт до Припяти.
Не пожелав воспользоваться выгодами Румынского фронта, Алексеев взвалил на плечи Русской армии все его невыгоды по разгрому Румынии поздней осенью, когда нам пришлось принять на себя остатки Румынских армий и удлинить фронт с 1.200 верст на 1.900.
Это удлинение фронта побудило нашу ставку (где заболевшего Алексеева заменил генерал Гурко) увеличить соответственно на одну треть нашу вооруженную силу путем формирования при каждом корпусе одной дивизии средствами самих же войск — с бору по сосенке и без артиллерии. Так было образовано 78 пехотных дивизий, 4 отдельные пехотные бригады и 7 конных дивизий, что, вместе с двумя морскими дивизиями, дало в феврале 1917 г. 228 пехотных дивизий, 8 отдельных бригад и 52 конные дивизии, не считая национальных формирований (Юго-славянская дивизия, 3 латышских стрелковых бригады, формирующиеся 3 польских и 3 чехословацких дивизии и т. д.).
План кампании на 1917 г. предусматривал наступление на Юго-Западном и Румынском фронтах и десантную операцию по овладению Царьградом. Великие дела, до которых великая страна, терпевшая тридцать месяцев, не дотерпела только двух…
Германский план войны на 1917 г. предусматривал вывод из строя Англии беспощадной подводной войной, подрыв Франции устройством бунта части Французской армии (что произошло в мае — июне) и, наконец, организацию рабочих беспорядков в столице России.
Войдя в сношения с партией большевиков, Германская Главная Квартира распорядилась, чтобы ЦИК партии (Молотов, Шляпников, Залуцкий) устроил выступление 23 февраля — в «международный день работницы».
Выступление это состоялось в назначенный день и в последовавшие дни, благодаря растерянности и волевому параличу властей, разрослось в серьезные беспорядки.
Думская радикальная общественность была захвачена этими беспорядками врасплох (там готовили дворцовый переворот весной — не без участия британского посольства). Однако, она быстро оценила положение и решила, спекулируя на несчастьи своей Родины, использовать «великие потрясения» в своих целях и ценою их дорваться к власти.
Родзянко и его единомышленники обратили этот мятеж в революцию и устранили ненавистный им «царский режим».
С помощью обманутых ими недалеких военачальников они вынудили у пойманного ими в ловушку Государя манифест об отречении…
Следует ли рассказывать, что затем произошло? Упомянем лишь про обстоятельства, мало известные и мало оцененные.
В марте 1917 г. австрийский кайзер Карл, имевший через жену — Бурбонскую принцессу Зиту — большие связи в Англии, Бельгии и Франции, вступил с державами Согласия в переговоры о сепаратном мире.
Масон Рибо и проходимец Ллойд-Джордж вели эти переговоры в строгой тайне от России — за спиной русского союзника и, в конце концов, по настоянию темных сил, ими представленных, прервали их. Этим «Брест-Литовском под сурдинку» они затянули войну на полтора года.
Русская Армия, подколотая сзади отравленным кинжалом и обезглавленная, вела войну еще 8 месяцев в условиях, в которых армия германская — в ноябре 1918 года — смогла воевать лишь три дня. Спасая всех своих союзников, преданная и проданная, она из призванных в ее ряды 15.500.000 человек лишилась 2.400.000 убитыми и умершими от ран, 7.000.000 ранеными и 2.400.000 пленными (большей частью попавшими в руки неприятеля ранеными). Нами было взято в плен 2.200.000 Германцев, Австро-Венгров и Турок с 3.850 орудий — в шесть раз больше, чем всеми остальными армиями Согласия, вместе взятыми, за то же время.
Будем это помнить.
Переходя к войне на море, попробуем охарактеризовать роль Русского флота одной фразой.
Вот она: Русский флот был мозгом всех союзных флотов. Единственный, имевший свежий боевой опыт, он располагал исключительной ценности кадрами специалистов во всех отраслях. Эти специалисты учили союзников постановке минных заграждений, их тралению, связи, разведке, радиопеленгации. Располагая в продолжение всей войны секретным «кодом» германского флота, мы всю войну осведомляли наших союзников о малейших намерениях неприятеля.
Блестящие возможности возрожденного после дальневосточной катастрофы флота не были, однако, использованы в полном объеме.
Судовой состав до конца войны не отвечал тактическим заданиям. Балтийский флот, имевший основной задачей оборону побережья, не располагал ни одним кораблем береговой обороны. Черноморский, главной задачей которого было непрестанное и интенсивное крейсерство (перерыв морских сообщений неприятеля), можно сказать, не имел в своем составе крейсеров.
А главное — система управления морскими силами с берега — и береговыми людьми — была глубоко порочной. Третий раз за 60 лет (Севастополь, Порт-Артур) это привело к полной разрухе.
Располагая немногочисленными, но превосходными кораблями новейшей постройки, зная всегда заранее силы и намерения противника, наш Балтийский флот мог и должен был прославить Андреевский флаг блестящими делами. Все разбивалось о трусливую бюрократию ставки. Страшась потерять «дорогостоящие» корабли, Ставка добилась того, что потеряла весь флот, угасив дух его команд и создав на нем почву, слишком благоприятствовавшую революционному брожению.
Вот главные выводы этой небывалой по размерам и последствиям войны:
1. Русскую кровь — только за русские интересы.
2. Не связывать себя никакими письменными обязательствами с державами, в данную минуту находящимися на нашей стороне. Иметь все время свободные руки. Вести войну, пока это отвечает нашим интересам, немедленно выйти из войны, коль скоро нами начинают злоупотреблять и на русскую кровь смотреть, как на удобрение. Все время пользоваться этим несравненным орудием дипломатического давления. То, что в частной жизни справедливо клеймится, как шантаж и вымогательство — в дипломатии именуется искусством.
3. Между Верховным и вверенными ему армиями не должно быть парализующего средостения, «фронтов». Один мозг — одна воля.
4. Бить всегда в слабое место противника, а не в сильное: помнит бесчисленные могилы Нарочи и Ковеля!
5. Не командовать флотом с берега.
6. Помнить о существовании внутреннего врага. Сегодня — с царскими портретами, завтра — с красными флагами.
7. Война — слишком серьезное и слишком ответственное дело, чтобы хоть одну ее отрасль, даже побочную, поручать дилетантам. Только правительство, только правительственные органы. Никаких общественных организаций, даже благотворительных — ни на фронте, ни в прифронтовой полосе, ни в тылу. Все выборные учреждения — народное представительство и местные самоуправления (земства) должны прекратить всякую деятельность с первого дня мобилизации по день ратификации правительством мирного договора.
8. Ум без воли — тлен и гибель. Нерешительность и колебания — залог поражения. Первое дело — характер, а знание — лишь второе дело. Волевой неуч научится побеждать. Старый данцигский гусар — герой Горлицы и Бухареста — начал с Гумбиненского разгрома. Из этих людей выходить толк. А ученая тряпка — всю жизнь останется тряпкой. При поражении падет духом (Самсонов, Клюев), а победу упустит и не использует (Алексеев). И чем ученее — стало быть, с мирного времени авторитетнее — тем хуже.
Таковы эти выводы, великой кровью начертанные, великими страданьями осмысленные.