Гораздо более спорным окажется вопрос о дальнейшем распространении и ужесточении нынешней нормы о нераспространении и неприменении оружия массового поражения. Важность данной нормы очевидна, поскольку применение ядерного оружия, в частности, сулит поистине разрушительные последствия. Существует также опасность того, что исходные материалы для разработки и само оружие могут попасть в руки террористов, и эта вероятность возрастает по мере того, как все большее число стран получает доступ к таким материалам и оружию, а также по мере увеличения объемов последнего. Думать, будто распространение такого оружия станет стабилизирующим фактором – значит предаваться опасным фантазиям.
Сегодня прилагаются усилия по недопущению «горизонтального распространения», но в первую очередь международная политика в этой сфере (прописанная в договоре о нераспространении ядерного оружия) состоит в том, чтобы остановить распространение как можно раньше, ограничивая доступ других стран к соответствующим технологиям, материалам и оружию. Случай Ирана свидетельствует о том, что мировое сообщество всерьез озабочено вопросом дальнейшего распространения ядерного оружия, пусть даже возникают разногласия, когда обсуждается, какие именно шаги следует предпринять для предотвращения распространения (дебатируются строгость санкций, запреты, саботаж и прочее). Проблема заключается в том, что правительства других стран все равно стремятся разрабатывать или приобретать ядерное оружие, если считают эту задачу приоритетной для себя. Вспомним Израиль, Индию, Пакистан и Северную Корею.
При этом почти нет консенсуса применительно к реакции мирового сообщества на случаи нарушения договора о нераспространении. Не существует каких-либо значимых международных норм (разве что укорят, что распространение не соответствует ДНЯО, причем укор будет бессмысленным, если конкретная страна не подписывала этот договор). Можно, конечно, просто признать факт и смириться. Именно так произошло в случае Израиля, Индии и Пакистана. Однако нужно далее препятствовать фактическому применению ядерного оружия и всячески снижать вероятность того, что такое оружие может попасть не в те руки. Иногда это означает предоставление конкретной стране ряда технологий, повышающих степень «управления и контроля», а также оперативную безопасность оружия и систем его доставки. Еще можно обмениваться разведывательными данными и использовать дипломатию, дабы не допускать перерастания локальных конфликтов в ядерное противостояние. При наличии открытой вражды политика сдерживания может реализовываться через обеспечение надлежащих ответных мер и публичного информирования о готовности прибегнуть к ним при необходимости. Можно разворачивать оборонительное вооружение (например, противоракетные системы); именно об этом договорились в июле 2016 года США и Южная Корея для противодействия нарастанию северокорейской ядерной угрозы[180]. В таких ситуациях поддержка нераспространения заменяется на преодоление последствий распространения.
Впрочем, Северная Корея стоит особняком. В отличие от Израиля и Индии, по отношению к которым имеется уверенность в том, что они станут распоряжаться своим ядерным оружием ответственно, Северная Корея внушает страх своей непредсказуемостью. Вдобавок, в отличие от Пакистана, нет уверенности в том, что Северная Корея прошла «точку невозврата» в наращивании размеров своего арсенала. Поэтому в некоторых кругах до сих пор сохраняется надежда переубедить Северную Корею – или заставить ее принять ограничения на размер арсенала и средств доставки (или даже отказаться от ядерного оружия вообще). С моей точки зрения, эта надежда выглядит дипломатической фикцией, вдохновленной необоснованным оптимизмом, ведь лидеры Северной Кореи рассматривают свое ядерное оружие как важнейшую гарантию выживания режима. Они также считают ядерное оружие основным (возможно, единственным) рычагом давления на мировое сообщество. Весьма показательно то, что лидер Северной Кореи Ким Чен Ын в майском выступлении 2016 года назвал ядерное оружие своей страны фактором сдерживания[181].
Альтернативой деятельному подходу (и сопутствующим, дополнительным дипломатическим усилиям по сокращению ядерного потенциала Северной Кореи и развертыванию противоракетных систем) видится согласие мириться с распространением ядерного оружия до тех пор, пока разведка не доложит, что такое оружие вот-вот будет применено или передано негосударственной структуре вроде террористической группировки. В таком случае возможен превентивный удар по источнику непосредственной угрозы. Но потребуется своевременное получение точных и достоверных разведданных, а также воля и средства для принятия соответствующих мер.
Как отмечалось выше, данная позиция пользуется определенной поддержкой в международном сообществе. Вероятно, будет невозможно заключить «теоретическое» официальное многостороннее соглашение о приемлемости таких действий, однако, как представляется, рано или поздно мир придет к пониманию обоснованности подобных действий, если удастся доказать, что угроза действительно реальная и неминуемая. Проведение консультаций такого рода заодно намекнет Китаю о том, что бездействие по отношению к Северной Корее чревато малоприятными последствиями, и, возможно, тогда Китай начнет давить на Северную Корею, вынуждая ту свернуть свою ядерную программу. Вдобавок широкая реклама данной политики должна привлечь внимание КНДР и побудить Корею к осторожности, пускай даже ее лидеры никогда не признают ничего публично.
Другим вариантом для США будет заручиться международной поддержкой легитимности превентивных действий в рамках предотвращения распространения оружия массового поражения. Как обсуждалось выше, превентивное (в отличие от предупредительного) действие призвано устранить потенциальную, а не непосредственную угрозу. Указанное положение внесено в стратегию национальной безопасности, опубликованную в сентябре 2002 года администрацией Джорджа Буша-младшего. В документе недвусмысленно сообщалось, что «в эпоху, когда враги цивилизации открыто и активно ведут поиск самых разрушительных технологий, Соединенные Штаты Америки не вправе бездействовать и ждать накопления угроз»[182]. Превентивное вмешательство позволяет останавливать или замедлять ядерные программы еще до момента создания оружия, а при наличии такого оружия препятствует расширению ядерного арсенала и, что важнее, способствует уничтожению существующего оружия. Например, вредоносные вирусы, запущенные (как предполагается, американскими и израильскими хакерами) в компьютеры, управлявшие иранской программой обогащения урана, тоже можно считать превентивным действием. То же самое относится к атаке обычными боеприпасами «подозрительных» объектов.
Заручиться единодушной международной поддержкой или хотя бы получить одобрение большинства в такой ситуации наверняка невозможно, поскольку против выступят те правительства, которые сочтут, что тем самым Америке выдается лицензия на нападение на страны-изгои вроде Северной Кореи или Ирана. Не уверен, кстати, что целесообразно добиваться названной цели; как отмечалось выше, мир частых превентивных атак был бы жестоким и опасным миром. США сами не захотят передавать такое право другим и не примут отказа в одобрении своих действий (об этом уже говорилось применительно к Ирану, но повторить, пожалуй, не помешает), если решат, что превентивный удар – наименьшее из возможных зол.
Как выясняется, имеются и другие проблемы с превентивным подходом, подразумевающим применение военной силы. Во-первых, нападение обязательно будет опираться на неполную и, не исключено, неточную информацию; история с мнимым иракским ОМУ служит тому подтверждением. Во-вторых, невозможно предугадать реальные результаты превентивного нападения, поскольку оружие массового поражения научились хорошо прятать и защищать. В-третьих, превентивное нападение будет актом войны, который, вероятно, обернется какими-либо ответными мерами. Именно «вероятно», а не «наверняка»: превентивные атаки Израиля – на иракский ядерный объект в 1981 году и на строящийся сирийский ядерный объект в 2007 году – не вызвали ответных мер. Но превентивное нападение на Северную Корею или Иран следует предпринимать только при условии, что мы готовы к одному или нескольким «ответам»; правда, в обоих случаях шансы ответного удара можно уменьшить, предупредив соответствующее правительство о том, что любой подобный удар повлечет за собой полноценную военную операцию.[183]
В итоге мы имеем значительную на словах поддержку усилий по содействию нераспространению оружия массового поражения, но мало кто отваживается на военные действия для предотвращения распространения такого оружия, если оно происходит. Одобрение упреждающих мер перед лицом надвигающейся угрозы будет сильнее, если продемонстрировать, что такие меры обоснованы. Можно сказать, что ДНЯО, который ограничивает право на обладание ядерным оружием пятью странами (США, Великобритания, Франция, Россия и Китай), есть декларация о том, что другим странам владеть таким оружием запрещено. «Пятерка» не обладает эксклюзивным правом принимать меры против тех, кто не входит в ее состав, но владеет ядерным оружием или стремится к такому владению; вопрос о том, что она вправе делать и на каких условиях, является насущным и заслуживает скорейшего обсуждения. Вынесение этого вопроса на двусторонние и многосторонние переговоры оправдано не столько потому, что дискуссия сулит в перспективе заключение официального соглашения, сколько потому, что само обсуждение прояснит, какие именно обстоятельства могут считаться основанием для осуществления легитимных превентивных действий с точки зрения одного или нескольких правительств. Подобное прояснение может повлиять на Россию и Китай, убедить их в том, что они должны активнее работать с Ираном и Северной Кореей, чтобы США впредь не пришлось задумываться о превентивных действиях; вдобавок оно поможет сократить масштабы неодобрения мирового сообщества, если Америка (как наиболее вероятный исполнитель «профилактического», упреждающего удара) станет действовать таким образом.