Мировой порядок — страница 50 из 81


«Это… прискорбный факт, что страны, которые наиболее привержены гуманистическим принципам, которые более всего заинтересованы во внутреннем совершенствовании, как правило, становятся слабее по сравнению с теми странами, для которых характерна менее альтруистическая цивилизация…

Я ненавижу и презираю тот псевдогуманизм, который полагает, будто развитие цивилизации обязательно и объективно обуславливает ослабление боевого духа и который, следовательно, способствует уничтожению развитой цивилизации какой-то иной, уступающей ей в развитии».


Если Америка откажется от признания стратегических интересов, это означает лишь, что более агрессивные державы захватят мир, в конце концов подорвав основы американского процветания. Поэтому «нам нужен большой военно-морской флот, состоящий не только из крейсеров, но включающий в себя мощные линкоры, которые способны противостоять таким же боевым кораблям любой другой страны», а также необходимо продемонстрировать готовность использовать этот флот.

По мнению Рузвельта, внешняя политика есть искусство приспособления американской политики к тому, чтобы осмотрительно и твердо уравновешивать глобальную силу, склоняя ход событий в пользу своих национальных интересов. Он считал, что Соединенные Штаты – страна экономически динамичная, единственная, кому не угрожают региональные конкуренты, и играющая заметную роль как в районе Атлантики, так и на Тихом океане, – занимают уникальное положение для того, чтобы «захватить выгодные позиции, которые позволят нам иметь собственный голос в принятии судьбоносных решений об океанах Востока и Запада». Оберегая Западное полушарие от вмешательства извне со стороны прочих держав, а во всех других регионах вмешиваясь ради сохранения равновесия сил, Америка превратится в непререкаемого хранителя мирового баланса сил и, через это, мира во всем мире.

Удивительно амбициозное представление[102] для страны, которая до тех пор считала политику изоляции определяющей для себя характеристикой и которая создавала флот в первую очередь как инструмент береговой обороны. Но благодаря блестящей реализации соответствующей внешней политики Рузвельту удалось – по крайней мере, на какое-то время – переопределить роль Америки на международной арене. По отношению к Северной и Южной Америке он заметно переступил рамки доктрины Монро в заявленном противодействии иностранному вмешательству. Он пообещал, что Соединенные Штаты не только будут противостоять любым иностранным колониальным проектам в Западном полушарии – лично пригрозив войной, чтобы сдержать намечавшееся вторжение Германии в Венесуэлу, – но также, по сути, станут предотвращать их. Таким образом, им было провозглашено «дополнение Рузвельта» к доктрине Монро, заключавшееся в том, что Соединенные Штаты Америки имеют право превентивно вмешиваться во внутренние дела других стран Западного полушария, дабы принять надлежащие меры в вопиющих случаях «противоправных действий или проявления бессилия». Рузвельт описал этот принцип следующим образом:


«Единственное, чего желает наша страна, – это видеть соседние страны стабильными, спокойными и процветающими. Любая страна, народ которой ведет себя хорошо, может рассчитывать на нашу чистосердечную дружбу. Если государство демонстрирует, что оно знает, как действовать с разумом, умением и приличием в социальных и политических вопросах, если оно соблюдает порядок и выполняет свои обязательства, ему не следует опасаться вмешательства со стороны Соединенных Штатов. Непрекращающиеся незаконные действия или проявления бессилия, приводящие к общему ослаблению уз цивилизованного общества, будь то в Америке или где бы то ни было, в конечном счете требуют вмешательства со стороны какого-либо цивилизованного государства. В Западном полушарии следование Соединенными Штатами доктрине Монро может вынудить их, возможно, и против своей воли, в вопиющих случаях нарушения законности или проявления бессилия взять на себя выполнение обязанностей международной полицейской силы».


Как и в случае с первоначальным вариантом доктрины Монро, ни с одной из латиноамериканских стран не проконсультировались. Поправка Рузвельта также раскрыла над Западным полушарием зонтик безопасности США. Отныне никакое постороннее государство не могло прибегнуть к силе, чтобы выместить свои обиды на странах Северной и Южной Америки; такому государству придется действовать через Соединенные Штаты, которые взяли на себя задачу поддержания порядка.

Подтверждением этой амбициозной концепции[103] стал новый Панамский канал, который позволил Соединенным Штатам перебрасывать свой флот из Атлантического океана в Тихий, избегая продолжительного плавания вокруг мыса Горн на южной оконечности Южной Америки. Панамский канал, строительство которого было начато в 1904 году на американские средства и американскими инженерами на территории, отторгнутые у Колумбии в результате восстания местного населения, поддержанного США, и который находится под контролем США на основании долгосрочной аренды Зоны Панамского канала, официально открыли в 1914 году. Канал станет мощным стимулом для торговли, в то же время предоставив Соединенным Штатам решающее преимущество в любом военном конфликте в регионе. (Это также лишало любой иностранный флот возможности использовать данный маршрут иначе, как с разрешения США.) Безопасность Западного полушария превратилась в стержень роли Америки в мире, основанной на утверждении национальных интересов США с позиции силы.

Пока Великобритания оставалась доминирующей военно-морской державой, она следила за равновесием сил в Европе. Во время русско-японского конфликта 1904–1905 годов Рузвельт продемонстрировал, каким образом он будет применять свою концепцию дипломатии по отношению к балансу сил в Азии, а при необходимости – и в глобальном масштабе. Для Рузвельта вопрос заключался в балансе сил на Тихом океане, а не в недостатках российского самодержавия (хотя никаких иллюзий в этом отношении он не питал). Поскольку беспрепятственное продвижение на восток, в Маньчжурию и Корею, России – страны, которая, по словам Рузвельта, «проводит политику постоянного противодействия нам на Востоке и политику к тому же буквально бездонного лицемерия», – было враждебно американским интересам, Рузвельт сначала приветствовал военные победы Японии. О полном уничтожении российского флота, который, перед тем как погибнуть в Цусимском сражении, преодолел половину земного шара, он сказал, что Япония «играет в нашу игру». Однако когда японские победы начали угрожать окончательно сокрушить позиции России в Азии, мнение Рузвельта изменилось. Хотя он восхищался японской модернизацией – и, возможно, именно из-за нее, – Рузвельт стал относиться к экспансионистской Японской империи как к потенциальной угрозе положению США в Юго-Восточной Азии и пришел к выводу, что когда-нибудь она сможет «предъявить требования на Гавайские острова».

Рузвельт, хотя и был, в сущности, сторонником России, предпринял посреднические усилия по урегулированию конфликта в далекой Азии, тем самым подчеркнув роль Америки как азиатской державы. Портсмутский договор 1905 года стал квинтэссенцией рузвельтовской дипломатии баланса сил. Договор ограничивал японскую экспансию, предотвращал крах России, и в результате, как это описывал Рузвельт, Россия «будет оставлена лицом к лицу с Японией, чтобы каждая сторона могла оказывать сдерживающее влияние на другую». За свое посредничество Рузвельт был вознагражден Нобелевской премией мира, став первым американцем, удостоенным подобной чести.

К своему достижению Рузвельт относился не как к установлению прочного мира, а как к начальному этапу в управлении равновесием в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Когда Рузвельт начал получать тревожные разведывательные сведения о японской «партии войны», то решил дать знать ее представителям о решимости Америки, но проделал это с изысканной утонченностью. Он отправил шестнадцать линкоров, выкрашенных, дабы продемонстрировать мирный характер их миссии, в белый цвет, – так называемую «Великую белую флотилию», – в «кругосветное плавание»; боевые корабли должны были посетить с дружественными визитами иностранные порты и послужить напоминанием, что ныне Соединенные Штаты в состоянии развернуть в любом регионе мира превосходящие силы военно-морского флота. Как Рузвельт писал своему сыну, демонстрация силы должна стать предупреждением для агрессивной фракции в Японии и таким образом обеспечить достижение мира посредством демонстрации силы: «Не думаю, что будет война с Японией, но считаю, что вероятность войны достаточно велика, чтобы в высшей степени разумным было бы застраховаться от нее, создав такой флот, который не позволит Японии надеяться на успех».

С Японией, которой с таким размахом демонстрировалась американская военно-морская мощь, в то же время следовало обращаться с предельной вежливостью. Рузвельт предупредил командовавшего флотилией адмирала, что тому нужно приложить все силы, чтобы не оскорбить чувства страны, которую он направлен сдерживать.


«Хотел бы указать Вам – хотя я и не полагаю это необходимым – проследить за тем, чтобы никто из наших людей не совершил ничего неуместного во время пребывания в Японии. Если вы отпустите членов экипажа в увольнение на берег в Токио или в другом городе Японии, то тщательно отбирайте только тех, на кого можете положиться в полной мере. На нас не должно пасть и тени подозрения в дерзости или грубости… Если не считать случая потери корабля, то при таких особенных условиях мы скорее будем оскорблены сами, чем нанесем оскорбление кому бы то ни было».


Как любил говаривать сам Рузвельт, Америка должна «не повышать голоса, но держать наготове большую дубинку».


В Атлантическом регионе мрачное предчувствие Рузвельта в первую очередь вызывали растущие амбиции и мощь Германии, особенно ее крупная программа военно-морского строительства. Если господство Великобритании на море будет подорвано, то вместе с этим Великобритания утратит способность поддерживать европейское равновесие. Рузвельт рассматривал Германию как противостоящую силу, постепенно подавляющую своих соседей. Когда разразилась Первая мировая война, Рузвельт, к тому времени отошедший от активной политической деятельности, призвал Америку увеличить военные расходы и поскорее принять участие в разгорающемся конфликте на стороне Антанты –