Как сообщалось, Буш закрыл плановую сессию 2007 года вопросом: «Если мы там находимся не для того, чтобы победить, то зачем мы там?» Это замечание вобрало в себя решительный характер президента, а также трагедию страны, чей народ более чем полстолетия подготавливали к тому, чтобы он отправлял в отдаленные уголки мира сыновей и дочерей для защиты свободы, но чью политическую систему не в состоянии сплотить такое же единое и неизменное стремление. Пока «волна» подкреплений, о развертывании которых смело распорядился Буш и которыми блестяще руководил генерал Дэвид Петрэус, успешно боролась за почетный выход из ситуации надвигающегося краха, настроение Америки в этом отношении изменилось. Кандидатом в президенты от Демократической партии Барак Обама стал отчасти и потому, что упорно выступал против войны в Ираке. Вступив в должность, он продолжил публично критиковать своего предшественника и «стратегию выхода» стал осуществлять с бульшим упором на «выход», чем на «стратегию». На время написания этой книги Ирак служит главным полем развертывающегося в регионе религиозного соперничества – его правительство склоняется к Ирану, часть суннитского населения находится в вооруженном противостоянии с правительством, по обе стороны этого раскола относительно вероисповедания оказывается поддержка соперничающим джихадистским силам в Сирии, а на половине территории страны пытается строить халифат террористическая группировка ИГИЛ.
Вопрос выходит за рамки политических дискуссий о прошлом. Укрепление в самом сердце арабского мира джихадистской организации, которая располагает существенными запасами в основном трофейного оружия и боевой техники, а также боевиками из различных стран, которая вступила в религиозную войну с радикальными иранскими группами и с формированиями иракских шиитов, требует согласованного и убедительного международного ответа, а иначе она пустит свои метастазы еще дальше. Требуются последовательные стратегические усилия как Соединенных Штатов Америки, так и других постоянных членов Совета Безопасности и, возможно, региональных противников этой группировки.
Цель и возможное
Характер международного порядка оказался под вопросом, когда, как вызов Вестфальской системе государств, возник Советский Союз. Оглядываясь на десятилетия в прошлое, можно подискутировать, всегда ли баланс, к которому стремилась Америка, был оптимальным. Однако трудно отрицать, что Соединенные Штаты Америки в мире, в котором существовало оружие массового уничтожения и который испытывал политические и социальные потрясения, сохраняли мир, помогали восстанавливать жизнеспособность Европы и оказывали имеющую важнейшее значение экономическую помощь развивающимся странам.
Именно при ведении «горячих» войн Америка обнаружила, что ей трудно соотнести цель с возможностями. Только в одной из пяти войн, которые вела Америка после Второй мировой войны (Корея, Вьетнам, Первая война в Персидском заливе, Ирак и Афганистан), а именно – в Первой войне в Персидском заливе во время президентства Джорджа Буша-старшего, Америка добилась поставленных целей, не вызвав при этом резких внутриполитических разногласий.
Вопрос о том, когда исход других конфликтов – начиная от патовой ситуации и заканчивая односторонним выводом войск, – становится предопределенным, является темой для другой дискуссии. Для наших задач достаточно сказать, что стране, которая играет незаменимую роль в поисках мирового порядка, необходимо взяться за указанную задачу, смирившись с этой ролью и с самой собой.
Суть исторических событий редко бывает очевидной для тех, кто является их свидетелем. Войну в Ираке можно рассматривать как событие, играющее роль катализатора для более масштабных преобразований в регионе, – фундаментальный характер которых до сих пор неизвестен и зависит от долгосрочных результатов «арабской весны», разрешения ядерной проблемы и геополитического вызова Ирана и нападения джихадистов на Ирак и Сирию. Введение в 2004 году выборов в политическую жизнь Ирака почти наверняка повлияло на выдвижение в других странах региона требований об учреждении институтов прямого участия; нам еще предстоит увидеть, удастся ли их совместить с духом толерантности и мирного компромисса.
Поскольку Америка изучает уроки войн, которые она вела в двадцать первом веке, важно не забывать, что ни одна ведущая держава не осуществляла свои стратегические инициативы, не испытывая столь глубокого стремления улучшить жизнь человечества. Есть особое качество у нации, которая провозглашает целями войны не только наказание врагов, но и улучшение жизни людей, – она ищет победы не для того, чтобы господствовать, а для того, чтобы поделиться плодами свободы. Америка бы изменила самой себе, если бы отказалась от внутренне присущего ей идеализма. Отвергая столь сокровенную часть своего национального опыта, нельзя ни в чем убедить друзей (как нельзя и завоевать противника). Но для эффективной политики подобные устремления должны действовать вкупе с несентиментальным анализом основополагающих факторов, в числе которых – культурная и геополитическая конфигурация других регионов, чувства преданности и единения, обилие ресурсов у неприятельской стороны, выступающей против американских интересов и духовных ценностей. Моральные устремления Америки следует объединить с подходом, который учитывает стратегический элемент политики, причем в таких формулировках, которые американский народ поддержит и сможет пронести их через несколько политических циклов.
Бывший государственный секретарь Джордж Шульц мудро высказался о свойственной Америке двойственности в политике таким образом:
«Американцы, будучи моральным народом, хотят, чтобы их внешняя политика отражала моральные ценности, которые мы поддерживаем как нация. Но американцы, будучи людьми практичными, хотят также, чтобы их внешняя политика была эффективной».
Внутринациональные американские дискуссии зачастую характеризуют как спор между идеализмом и реализмом. Возможно, окажется так – для Америки и остального мира, – что если Америка не сумеет действовать одновременно и так и этак, она не сможет действовать вообще.
Глава 9Технологии, равновесие и человеческое сознание
Каждая эпоха имеет свой лейтмотив, набор убеждений, который объясняет вселенную, вдохновляет или утешает человека, предоставляя ответы на множество текущих вопросов. В Средние века эту роль выполняла религия; в эпоху Просвещения – рацио; в девятнадцатом и двадцатом столетиях – национализм в сочетании с пониманием истории как движущей силы. Наука и технология являются определяющими понятиями нашего времени. Они принесли достижения, направленные на обретение благополучия, – достижения, не имеющие прецедентов. В своем развитии они преодолевают традиционные культурные ограничения. Увы, но они также создали оружие, способное уничтожить человечество. Технология породила средства связи, гарантирующие мгновенный контакт между физическими лицами или структурами в любой части земного шара, а еще позволила хранить и извлекать огромные объемы информации одним нажатием кнопки. Но какими моральными принципами руководствуется эта технология? Что происходит с международным порядком, в котором технология стала повседневностью и даже постулирует собственную вселенную в качестве единственной релевантной? Разрушительность современных военных технологий глобальна, однако способен ли страх перед ними объединить человечество ради предотвращения новых войн? Или владение технологическим оружием сулит постоянное нагнетание обстановки? Уничтожат ли скорость и масштабы общения барьеры между обществом и отдельными людьми, обеспечат ли они информационную связность такой степени, что вековые мечты о полноценном человеческом сообществе наконец-то осуществятся? Или произойдет обратное, и человечество, владея оружием массового поражения, в мире сетевой прозрачности и отсутствия конфиденциальности, ввергнет себя в пространство без ограничений и порядка и будет идти от кризиса к кризису, не осознавая последствий?
Автор не претендует на компетентность в наиболее совершенных современных технологиях; его задача – обозначить возможные результаты развития.
Мировой порядок ядерной эпохи
С того момента, как историю стали фиксировать в письменной форме, политические единицы, именовались они государствами или нет, опирались на войны как на последний довод в спорах. При этом технологии, сделавшие возможными войны вообще, ограничивали их масштабы. Самые могущественные и обладавшие необходимыми ресурсами государства могли направлять свои силы только на определенное расстояние, в определенных количествах, а противников было много. Амбициозным лидерам приходилось смирять устремления – по соглашениям сторон и вследствие состояния коммуникаций. Радикальные курсы тормозились темпами своего осуществления. Дипломатические инструкции вынужденно принимали во внимание непредвиденные обстоятельства, которые могут возникнуть за время, пока депеша совершит путешествие в оба конца. Это предполагало наличие «паузы для размышлений» и фиксировало несоответствие возможностей и желаний государственных лидеров.
Является ли баланс сил между государствами формальным или реализуется на практике без теоретического обоснования – равновесие того или иного вида всегда оставалось важнейшим элементом любого международного порядка, будь то на периферии, как в Римской и китайской империях, или в метрополии, как в Европе.
С началом промышленной революции темп изменений ускорился, а сила современных армий сделалась намного более разрушительной. Когда технологический разрыв велик, даже технологии в зачаточном состоянии – по современным меркам – способны обернуться геноцидом. Европейские технологии и европейские болезни внесли немалый вклад в уничтожение коренных цивилизаций Америки. С новыми достижениями науки потенциал уничтожения вырос многократно, а система призыва лишь умножила комплексное влияние технологии.