Но для того, чтобы общество было устроено не только сложно, но и успешно, чтобы оно было мудрым, одухотворенным и эффективным, должна быть еще одна ступень выше управляющих – по уважению, а не по оплате, так как одной из отличительных особенностей этого класса должно быть равнодушие к богатству и власти: в этот четвертый класс в нашем специализированном обществе вошли бы религиозные лидеры, учителя, писатели и художники. Такие люди по праву называются провидцами в буквальном смысле слова: они служат глазами сообщества. Как голова (управляющие) опирается на тело (людей, занятых рутинной работой, и технических работников), так и глаза размещаются в верхней части головы. Представители этого класса должны обладать достаточной силой воли, чтобы противостоять себялюбию и соблазнам, искажающим восприятие. Они пользуются уважением, потому что другие понимают как собственную неспособность к таким ограничениям, так и истинность того, что слышат от провидца. Кажется, будто провидец отчетливо видит то, о чем другие лишь догадываются. Но подобное зрение легко разрушается; оно обеспечивает надежную способность к распознаванию, только когда его тщательно хранят. Провидца, который нуждается в досуге для неспешных размышлений, следует оберегать от чрезмерной вовлеченности в повседневные обстоятельства, которые загромождают и затуманивают разум, – точно так же, как штурмана следует освободить от вахт на камбузе или у топки, чтобы он имел возможность вести судно, не сбиваясь с курса и правильно ориентируясь по звездам. И главное, эту последнюю касту следует оберегать от мирской власти. Индия считала мечту Платона о правителе-философе нереалистичной, и действительно, когда брахманы приходили к власти, та их портила, поскольку мирская власть подвергает того, кто обладает ею, давлению и искушениям, которые в некоторой мере нарушают суждения и искажают их. Задача провидца – не принимать жесткие меры, а советовать, не подгонять, а указывать путь. Подобно стрелке компаса, защищенной, чтобы указывать направление, брахман должен сначала убедиться в правильности, а затем указать истинный север смысла и цели жизни, проложив курс к прогрессу цивилизации.
Каста, когда она деградирует, омерзительна так же, как любой другой разлагающийся труп. Каким бы ни был ее характер поначалу, со временем она пренебрегает наставлением Платона о том, что «бывает, что от золота родится серебряное потомство, а от серебра – золотое, а затем положение надлежит менять; сын богача должен встать ниже, а дитя ремесленника возвыситься в обществе, ибо есть предсказание, что государство разрушится, когда во главе его окажется медный человек или железный». Как писал один из наиболее глубоко мыслящих сторонников основной идеи каст, «можно ожидать, что дальнейшее развитие будет принципиально отличным, если разрешить межкастовые браки и выбор или смену занятия при определенных обстоятельствах, и в то же время признавать общую целесообразность браков в рамках одной группы и следования родительскому призванию»[39]. В той мере, в которой кастовость сводится к косности, замкнутости и незаслуженным привилегиям, современные индуисты стремятся вычистить испорченность из этой системы. Но остается еще немало тех, кто убежден, что с точки зрения проблемы, которую еще не решила ни одна страна, – проблемы надлежащего устройства общества с целью обеспечения максимально честной игры и свободы творчества, – базовый тезис кастовости по-прежнему заслуживает внимания.
До сих пор мы рассматривали индуизм сквозь призму практического смысла. Начав с анализа людских желаний, мы обратились к тому, что он предлагает в качестве путей достижения этих желаний и действий, уместных на различных жизненных этапах и в условиях разного положения людей в жизни. В дальнейших разделах этой главы акцент будет смещен с практики на теорию, с демонстрацией основных философских концепций, подкрепляющих индуистскую религию.
«Ты, перед кем отступают все слова»
Первый принцип икебаны, японского искусства составления букетов, – узнать, что следует убрать. Вместе с тем это первый принцип, который по настоянию индуистов надлежит усвоить, говоря о Боге. Испокон веков люди пытаются улавливать действительность с помощью слов, только чтобы обнаружить, что тайна дает отпор их речам и их звуки поглощает молчание. Дело не в том, что наш разум недостаточно светел. Проблема кроется глубже. Разум в его обыденном, поверхностном смысле – неподходящее орудие для подобных начинаний. По сути дела, это все равно что попытка вычерпать океан сетью или поймать арканом ветер. Внушающая благоговейный трепет молитва Шанкара, индуистского Фомы Аквинского, начинается с обращения: «О Ты, перед кем отступают все слова».
Человеческий разум эволюционировал, чтобы способствовать выживанию в мире природы. Он приспособлен для того, чтобы иметь дело с конечными объектами. Бог же, напротив, бесконечен и относится к сущностям совершенно иного порядка, нежели те, которые мы способны охватить разумом. Ожидать, что наш разум уловит бесконечное, все равно что просить собаку понять уравнение Эйнштейна нюхом. Это сравнение может ввести в заблуждение, если развить его в неверном направлении и прийти к выводу, что нам никогда не познать безграничного Бога. Как мы уже видели, йога – сразу несколько путей к достижению именно этой цели. Однако знания, к которым они ведут, превосходят знания рационального ума; они восходят к глубокой и вместе с тем ошеломляющей тьме мистического сознания[40]. Единственное дословно точное описание неисповедимого, на которое способен обыкновенный разум, – это «нети… нети», «не это… и не это». Если пройти всю вселенную вдоль и поперек, и говорить обо всем, что видишь и воспринимаешь, «не это… и не это», тогда то, что останется, и будет Богом[41].
Однако обойтись без слов и понятий невозможно. Поскольку в распоряжении нашего мозга имеются только они, любой осознанный прогресс, направленный к Богу, должен совершаться с их помощью. Даже если понятия так и не доведут разум до пункта назначения, указать верное направление они способны.
Можно начать просто с имени, чтобы нам было за что зацепиться мыслями. Имя, которое индуисты дают высшей реальности, – Брахман, оно имеет двойную этимологию и проистекает как от «бр» – «дышать», так и от «брих» – «быть великим». Главные свойства, связанные с этим именем, – сат, чит и ананда; Бог есть бытие, сознание и блаженство. Абсолютная реальность, абсолютное сознание и абсолютно все без какой-либо возможности неудовлетворенности – таковы основные индуистские представления о Боге. И даже эти слова не могут претендовать на буквальное описание Бога, ибо значения, которые они несут для нас, кардинально отличаются от смысла, в котором они применимы к Богу. О том, каким должно быть чистое бытие, бесконечное и охватывающее абсолютно все, мы не имеем ни малейшего представления. То же самое относится и к сознанию и радости. По выражению Спинозы, природа Бога напоминает наши слова в той же мере, в какой Сириус, или альфа Большого Пса, похожа на собаку. Самое большее, что можно сказать об этих словах, – что они являются указателями; наш разум движется в их направлении успешнее, чем в противоположном. Бог пребывает по другую сторону бытия, каким мы понимаем его, а не в небытии; за пределами разума, каким он известен нам, а не бессмысленной глины; за пределами наслаждения, а не муки.
Вот так далеко некоторым умам следует заходить в своих представлениях о Боге: бесконечное бытие, бесконечное сознание, бесконечное блаженство, а все остальное в лучшем случае примечания, а в худшем – опровержение. Есть мыслители, способные жить в этой аскетичной, концептуально бедной атмосфере духа и считать ее живительной; как и Шанкару, им понятно, что «солнце светит, даже если ему нечего освещать». Однако большинство людей не увлекают такие абстракции высшего порядка. То, что к их числу принадлежит К. С. Льюис, доказывает, что их разум – не менее полноценный, а просто другой. Профессор Льюис рассказывает, что когда он был ребенком, его родители постоянно внушали ему, что не следует думать о Боге в какой-либо форме, ибо это лишь ограничивает его бесконечность. Он изо всех сил старался следовать их наставлениям, но ближе всего к идее Бога, не имеющего формы, ему удавалось подойти, представляя себе безбрежное море серой тапиоки.
Этот случай, сказал бы индуист, наглядно свидетельствует о том, в каком положении находится человек, разуму которого надо вцепиться во что-то конкретное и репрезентативное, чтобы найти жизненно важный смысл. Для большинства людей оказывается невозможным осмыслить, а тем более руководствоваться чем-то настолько далеким от практического опыта. Индуизм советует им не пытаться думать о Боге как о примере высших абстракций вроде бытия или сознания, а вместо этого воспринимать Бога как прообраз самой возвышенной реальности, с какой они только сталкивались в привычном мире. Это означает воспринимать Бога как высшее существо (Ишвара или Бхагаван), ибо люди – венец природы. Обсуждая бхакти-йогу, путь к Богу через любовь и преданность, мы уже познакомились с подобным восприятием Бога. Выражаясь западным языком Паскаля, это Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не Бог философов. Это Бог как родитель – любящий, милосердный, всеведущий, всемогущий, наш вечный современник, спутник, который нас понимает.
Воспринимаемый таким образом Бог называется Сагуна Брахман, или Бог с качествами (абсолют с качествами), – в отличие от более абстрактного Ниргуна Брахман философов, или Бога без качеств. Ниргуна Брахман – это океан без следов волнений, Сагуна Брахман – тот же океан, живой от волн и приливов. На языке теологии это различие между персональной и трансперсональной концепциями Бога. В индуизме есть превосходные поборники обоих взглядов, а именно Шанкара – трансперсонального и Рамануджа – личного; однако вывод, наиболее полно отражающий индуизм в целом и имеющий собственных явных приверженцев, таких как Шри Рамакришна, заключается в том, что одинаково верны обе идеи. На первый взгляд это заявление может показаться вопиющим нарушением принципа исключенного третьего. Мы, скорее всего,