Нигде решимость дзэн-буддизма по этому последнему пункту не проявляется очевиднее, чем в методе, принятом им на вооружение с целью собственного увековечивания. Если по щекотливому вопросу преемственности другие религии обращаются к официальным полномочиям, наследованию папского престола или тезисам вероучений, то дзэн-буддизм вверяет свое будущее особому состоянию сознания, которому полагается передаваться напрямую от одного разума другому – как пламя передается от свечи к свече, или вода переливается из чашки в чашку. Именно эта «передача разума Будды разуму Будды» составляет «особую передачу», на которую Бодхидхарма указывал как на сущность дзэн-буддизма. На протяжении ряда веков эту внутреннюю передачу символизировал переход одеяния и чаши Будды от патриарха к патриарху, но в VIII в. шестой патриарх китайского чань-буддизма пришел к выводу, что даже это простое действие представляет собой шаг в сторону путаницы формы с содержанием, и распорядился прекратить его. Так что здесь мы имеем традицию, центром которой является череда учителей, каждый из которых в идеале наследует от своего учителя состояние духа, аналогичное тому, которое Гаутама пробудил в Махакашьяпе. Практика не дотягивает до идеала, однако следующие цифры свидетельствуют о мерах, которые предпринимаются для поддержания должного уровня. По оценкам учителя-наставника, под руководством которого занимался автор этой книги, он лично обеспечил наставлениями около девятисот послушников. Из них тринадцать завершили свою дзэн-буддистскую подготовку, четыре удостоились ранга инка, то есть были утверждены в должности роси (учителей дзэн-буддизма) и получили право наставлять учеников.
Что же это за подготовка, посредством которой соискатели подводятся к состоянию разума Будды, сохраняемому таким образом? Приблизиться к ее пониманию можно с помощью трех ключевых терминов: дзадзэн, коан и сандзэн.
Дзадзэн буквально означает «сидеть в медитации». Подготовка в дзэн-буддизме главным образом проводится в просторном зале для медитации. Посетители таких залов поражаются, увидев, как монахи проводят кажущиеся нескончаемыми часы, молча сидя на двух длинных возвышениях, располагающихся по обе стороны зала вдоль всей его длины; они сидят, обратившись лицом к центру зала (или к стенам, в зависимости от того, к какой из двух основных школ дзэн-буддизма принадлежит монастырь)[100]. Их поза – это поза лотоса, заимствованная в Индии, их глаза полузакрыты, расфокусированный взгляд обращен на желтоватые соломенные циновки, на которых они сидят.
Так они сидят час за часом, день за днем, год за годом[101], стремясь пробудить разум Будды, чтобы потом обращаться к нему в повседневной жизни. Самый интригующий элемент этого процесса – применение в нем одного из удивительнейших средств для духовной подготовки, какие только можно встретить: коана.
В общем случае коан означает вопрос или проблему, однако вопросы, которые разрабатывает дзэн-буддизм, невероятны. На первый взгляд они больше всего похожи на нечто среднее между загадкой и анекдотом с неожиданной или абсурдной концовкой. Например:
Учитель Уцу (Госо) говорит: «Возьмем пример из притчи. Корова проходит мимо окна. Проходят мимо ее голова, рога, все четыре ноги. Почему не проходит хвост?»
Или еще: «Как выглядело твое лицо до того, как родились твои предки?»
Еще: «Всем известен звук хлопка двух ладоней. А как звучит хлопок одной ладонью?» (Тот, кто возразит, что одной ладонью хлопнуть невозможно, попадет в конец списка, к худшим ученикам класса.)
И еще: «Высокопоставленный чиновник династии Тан, Лику (Рико), обратился к известному чань-буддистскому учителю со словами: «Давным-давно один человек держал гуся в бутылке. Гусь все рос и рос, и настал час, когда его уже было не достать из бутылки. Разбивать бутылку человеку не хотелось, как и причинять вред гусю. Как бы вы извлекли гуся наружу?»
Учитель несколько минут молчал, потом воскликнул: «О чиновник!»
«Да?»
«Гусь снаружи!»
Наше первое побуждение – отмахнуться от этих загадок, поскольку они абсурдны, но тому, кто практикует дзэн-буддизм, это не позволено. Ему приказано направить на них всю силу разума, в одних случаях блокируя ими логику, в других – оттесняя их в глубины памяти в ожидании, когда найдется приемлемый ответ, в итоге работа над единственным коаном может оказаться такой же длительной, как над докторской диссертацией.
Все это время разум занят напряженной работой, но работает он совершенно особым образом. Мы, жители Запада, так всецело полагаемся на силу рационального мышления, что приходится напоминать себе: в дзэн-буддизме мы имеем дело с точкой зрения, согласно которой возможности рационального мышления ограничены и должны быть дополнены другим способом познания.
Для дзэн-буддизма рациональное мышление является если не ядром с цепью, не дающими разуму подняться над землей, то по крайней мере слишком короткой лестницей, чтобы достичь высот истины. Следовательно, эти ограничения приходится преодолевать, именно для этого и предназначены коаны. А если рассудку они кажутся возмутительными, нам следует вспомнить, что дзэн-буддизм и не предназначен для того, чтобы задобрить приземленный разум. Их цель прямо противоположна: растревожить разум, вывести его из равновесия и в конечном итоге спровоцировать бунт против плена канонов. Но это еще слишком мягко сказано. Вынуждая рассудок биться над тем, что с его нормальной точки зрения – не что иное, как абсурд в чистом виде, заставляя его сочетать то, что обычно воспринимается как несочетаемое, дзэн-буддизм стремится привести разум в состояние возбуждения, в котором он мечется в своей логической клетке с отчаянием загнанной в угол крысы. Посредством парадоксов и нелогичностей дзэн-буддизм провоцирует, будоражит, раздражает и в конечном итоге изнуряет разум до тех пор, пока тот не поймет, что мышление в любом случае не более чем мышление о чем-либо, а чувство – не более чем чувство к чему-либо. А потом, заведя рациональный ум, куда требуется, – по сути дела, в тупик, – дзэн-буддизм рассчитывает, что вспышка внезапного озарения станет мостом через пропасть между жизнью из вторых и жизнью из первых рук.
Прежде чем мы отмахнемся от этого странного метода, как совершенно чуждого нам, неплохо бы вспомнить, что Кьеркегор считал медитацию на парадоксе вочеловечения – логической абсурдности Бесконечного, которое становится конечным, Бога, который становится человеком, – самой благодарной из всех христианских практик. Коан выглядит нелогичным потому, что рациональное мышление действует в структурно упорядоченных границах. Вне этих границ в коане нет противоречия, в нем чувствуется собственная логика, которую можно назвать римановой логикой. Сразу после разрушения ментального барьера коан становится доступным пониманию. Подобно будильнику, он заведен с таким расчетом, чтобы пробудить разум от сна рациональности. В пределах досягаемости оказывается более высокая степень ясности.
Со своим коаном дзэн-буддистский монах мучается не в одиночку. Книги не приносят пользы, коаны, над которыми ведется работа, не обсуждаются с другими монахами, ибо при этом удается получить лишь ответы из вторых рук. Но в среднем дважды в день монах встречается со своим наставником в ходе частной «консультации по вопросам медитации» – сандзэн в школе Риндзай и докусан в Сото. Эти встречи неизменно кратки. Ученик излагает коан, о котором идет речь, а затем – найденный к тому времени вариант ответа. Далее роль учителя тройственна. В том удачном случае, если ответ верен, учитель подтверждает и принимает его, но это его наименее важная роль, поскольку верный ответ обычно приходит вместе с силой, не требующей подтверждений. Более ценную услугу учитель оказывает, отвергая неверные ответы, ибо ничто не помогает ученику раз и навсегда отбросить их так, как категорический отказ учителя. Этот аспект сандзэна должным образом описан в «уставе Хякудзё» как дающий «возможность учителю вплотную и лично изучить ученика, вывести его из состояния незрелости, выбить из него ложные представления и избавить его от предубежденностей, точно так же, как плавильщик извлекает свинец и ртуть из золота в тигле, и как резчик нефрита, полируя его, счищает все имеющиеся изъяны»[104]. Еще одна услуга учителя заключается в том, чтобы, подобно любому придирчивому экзаменатору, поддерживать в ученике энергию и решимость на протяжении долгих лет, которых потребует подготовка.
И к чему же ведут они все – дзадзэн, изучение коанов и сандзэн? Первое важное достижение – интуитивный опыт, называемый кэнсё или сатори. Хотя такая подготовка может занимать годы, сам опыт возникает мгновенно, взрывается бесшумной ракетой глубоко внутри человека и представляет все в новом свете. Опасаясь поддаться соблазну слов, дзэн-буддисты не тратят сил на описание сатори, но иногда рассказы о нем появляются.
Вж-ж! Я вошел. Я утратил границы моего физического тела. Разумеется, кожа осталась при мне, но мне казалось, будто я стою в центре космоса. Я видел идущих ко мне людей, но все они были одним и тем же человеком. Все были мной. Раньше я никогда не понимал этот мир. Я верил, что был сотворен, но теперь был вынужден изменить свое мнение: я никогда не был сотворен, я был космосом. Не существовало ничего индивидуального