шейхами с другой. Скрытое сопротивление суфизму в отдельных группах исламского общества служило необходимым сдерживающим фактором для мистиков, однако это сопротивление было недостаточно сильным, чтобы помешать тем, кто чувствовал неподдельную склонность к суфийскому пути, следовать их судьбе.
В целом эзотеризм и экзотеризм достигли в исламе здорового баланса, но в этом разделе мы оставим последнее слово за эзотериками. Один из методов обучения, которыми славились суфии и о котором мы еще не упоминали, – суфийские притчи. Приведенная здесь притча о песках относится к учению фана – способности превзойти в Боге свое конечное «я».
Река, начав путь от истока в далеких горах, текла по самым разным краям и наконец достигла пустыни. Она пыталась преодолеть ее, как и все прочие преграды, но оказалось, что вода исчезает, едва попав на песок.
Река не сомневалась, что ей предначертано пересечь эту пустыню, и все же сделать это было невозможно. И вдруг сокровенный голос, исходящий из самой пустыни, прошептал:
– Ветер пересекает пустыню, значит, может и река.
Река возразила, что уже пыталась пробежать по песку, но лишь впиталась в него, а ветер умеет летать, потому и способен пересечь пустыню.
– Пытаясь пересечь ее привычными тебе способами, ты ничего не добьешься, разве что исчезнешь или станешь болотом. Тебе придется разрешить ветру перенести тебя через пустыню, куда тебе надо.
Но как такое возможно?
– Пусть тебя впитает ветер.
Река не согласилась, ведь раньше ее никто не впитывал. Она не желала потерять саму себя. Как знать, может, потерю не удастся вернуть никогда?
– Ветер, – объяснил песок, – для того и нужен, чтобы поднимать воду, переносить ее через пустыню, а потом разрешать ей снова упасть на землю. Выпадая в виде дождя, вода опять становится рекой.
– Откуда мне знать, что это правда?
– Это правда, а если ты не веришь, тебе не стать ничем, кроме топкого болота, и даже для этого понадобится много-много лет. И уж конечно, это не то же самое, что быть рекой.
– А если я не останусь той же рекой, какая я сегодня?
– Ты в любом случае не останешься ею, – послышался ответный шепот. – Твоя сущность унесется прочь и снова образует реку. Даже сегодня ты предполагаешь, кто ты, потому что не знаешь, что в тебе является твоей сущностью.
Все, что слушала река, находило отклик в ее мыслях. Ей смутно вспомнилось состояние, в котором она – или ее некая часть? – покоилась в объятиях ветра. Еще вспомнилось – или нет? – что все это было достижимо, хоть и не очевидно.
И тогда река поднялась в виде пара в приветливые объятия ветра, который ласково и легко поднял ее в небеса и понес за много-много миль, а когда они достигли горных вершин, бережно дал ей опуститься. А река, поскольку все еще сомневалась, сумела точнее запомнить, запечатлеть в своей памяти подробности происходящего. И думала: «Да, теперь я узнала, кто я на самом деле».
Река еще училась, а пески шептали:
– Мы-то знаем, ведь мы видели, как это происходит изо дня в день, а кроме того, мы, пески, простираемся от берега реки до самых гор.
Вот почему говорят, что путь, по которому продолжает движение река Жизни, начертан на Песке[215].
Куда идет ислам?
С тех пор, как Мухаммед призвал свой народ к вере в единого Бога, мусульмане на долгие периоды отклонялись от духа пророка. Их лидеры первыми признавали, что эту практику часто заменяло простое исповедание и что его рвение угасало.
Но если рассматривать ислам в целом, перед нами разворачивается одна из наиболее впечатляющих панорам во всей истории. О его начальном величии мы уже упоминали. Если бы мы рассматривали его историю, в ней был бы раздел о мусульманской империи, которая через столетие после смерти Мухаммеда простиралась от Бискайского залива до Инда и границ Китая, от Аральского моря до верховьев Нила. Еще больше значения имели бы разделы о распространении мусульманских идей: о развитии поразительной культуры, расцвете литературы, науки, медицины, живописи и архитектуры, о славе Дамаска, Багдада и Египта, о великолепии Испании при маврах. Был бы в этой главе и рассказ о том, как в эпоху мрачного Средневековья в Европе мусульманские философы и ученые не давали угаснуть светильнику просвещения, готовые заронить искру в западный разум, когда тот пробудится от долгого сна.
Этот рассказ не был бы всецело ограничен прошлым, так как есть признаки, что ислам выходит из застоя продолжительностью несколько веков, который, несомненно, усугубила колонизация. Он сталкивается с колоссальными проблемами: как отличить модернизацию промышленности (которая в целом приветствуется) от вестернизации (которая в целом не приветствуется); как реализовать единство, потенциал которого заложен в исламе, если силы национализма мощно воздействуют против него; как придерживаться Истины в век плюрализма и подмены истинного смысла относительным. Но ислам, сбросивший колониальное ярмо, отчасти выказывает рвение своей былой юности. От Марокко и через Гибралтар в сторону Атлантики, на восток через Северную Африку, по всему полуострову Индостан (включая территорию Пакистана и Бангладеш) и до оконечности Индонезии ислам выступает жизненно важной силой современного мира. У него столько приверженцев, что каждый пятый или даже каждый четвертый человек в мире принадлежит сегодня к этой религии, которая с невиданной дотошностью руководит мышлением и действиями людей. И количество мусульман во всем мире растет. В какой бы час дня или ночи вы ни читали эти слова, где-нибудь с минарета (или в настоящее время – по радио) муэдзин призывает правоверных на молитву, восклицая:
Аллах велик.
Аллах велик.
Я свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха.
Я свидетельствую, что Мухаммед – пророк (посланник) Аллаха.
Спешите на молитву.
Аллах велик.
Аллах велик.
Нет божества, кроме Аллаха.
Рекомендованная литература
Принимая во внимание утверждения мусульман, что Коран несравнимо проигрывает в переводе, издание Mohammed Pickthall, The Meaning of the Glorious Koran (New York: New American Library, 1953) можно порекомендовать как приемлемое.
Книги Kenneth Cragg, The House of Islam (Belmont, CA: Wadsworth, 1988) и Victor Danner, The Islamic Tradition (Amity, NY: Amity House, 1988) предлагают превосходные обзоры этой традиции – как и Seyyed Hossein Nasr, Ideals and Realities of Islam (San Francisco: Harper-Collins, 1989) и Abdel Halim Mahmud, The Creed of Islam (London: World of Islam Festival Trust, 1978; distributed by Thorsons Publishers, Denington Estate, Wellingborough, Northants, England).
Лучшую метафизическую дискуссию о суфийских учениях можно найти в издании Frithjof Schuon, Understanding Islam (New York: Penguin Books, 1972) – один видный мусульманский теолог провозгласил ее «лучшим из написанных по-английски трудов о смысле ислама и причинах веры в него мусульман». Однако это напряженное чтение. Более доступны широкому кругу читателей книги William Stoddart, Sufism (New York: Paragon Press, 1986) и Martin Lings, What Is Sufism? (London: Unwin Hyman, 1975, 1988).
Для знакомства с великим суфийским поэтом Руми рекомендуются издания John Moyne and Coleman Barks, Open Secret (Putney, VT: Threshold Books, 1984) и Coleman Barks, Delicious Laughter (Athens, GA: Maypop Press, 1989).
Мою тридцатиминутную запись на видеокассете, посвященную «Исламскому мистицизму: пути суфиев» можно приобрести в фонде Hartley Film Foundation, Cat Rock Road, Cos Cob, CT 06807.
Образцами суфийских притч можно насладиться, обратившись к сборнику Idries Shah, Tales of the Dervishes (New York: E. P. Dutton, 1970).
VII. Иудаизм
По оценкам, примерно треть нашей западной цивилизации имеет признаки еврейского происхождения. Его силу мы ощущаем в именах, которые даем детям: Адам Смит, Ной Уэбстер, Авраам Линкольн, Исаак Ньютон, Ребекка Уэст, Сара Тисдейл, Бабушка Мозес. Микеланджело чувствовал ее, когда ваял своего Давида и расписывал потолок Сикстинской капеллы, Данте – когда писал «Божественную комедию», Мильтон – сочиняя «Потерянный рай». Общественная жизнь США носит неизгладимую печать своего еврейского наследия: выражение «их Творцом» в Декларации независимости; слова «и объявите свободу на земле» на Колоколе Свободы. Однако подлинное влияние древних евреев заключено в степени, в которой западная цивилизация придерживается их точки зрения на глубочайшие вопросы, поставленные жизнью.
Когда же мы, помня о влиянии, оказанном мнением евреев на западную культуру, обратимся к их земле, их народу и истории, оказавшим это влияние, нас ждет шок. Вопреки всем нашим ожиданиям, мы не увидим ничего впечатляющего и поразительного. Во временном отношении евреи появились на исторической сцене довольно поздно. К 3000 г. до н. э. («до нашей эры», как они предпочитают называть период до Рождества Христова) в Египте уже высились пирамиды, Шумер и Аккад представляли собой империи. К 1400 г. Финикия создавала колонии. А какое место занимали евреи среди этих значительных событий? Их никто не замечал. Крохотная группа кочевников, скитающихся по северной части пустыни Аравийского полуострова, была слишком неприметной, чтобы великие державы обращали на нее внимание.
Когда же наконец евреи перешли к оседлому образу жизни, выбранные ими земли производили столь же невнятное впечатление. Занимая 240 км в длину от Дана до Беэр-Шевы (Вирсавии) и около 80 км в ширину на уровне Иерусалима, но гораздо меньше в большинстве других мест, Ханаан представлял собой крошечный пятачок территории, размером примерно с одну восьмую Иллинойса. Рельеф не искупал недоста