ски утверждать: «И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей» (Втор 34:10).
Смысл в справедливости
Примечательной группе людей, которых мы называем пророками, западная цивилизация более, чем кому-либо другому, обязана своими убеждениями (1) в том, что будущее любого народа во многом зависит от справедливости его социального устройства, и (2) что личности несут ответственность за социальные структуры своего общества, как и непосредственно за свои личные действия.
Когда сегодня о ком-нибудь отзываются как о пророке или говорят о пророчестве, нам представляется прорицатель – тот, кто предсказывает будущее. Но поначалу это слово имело другое значение. «Пророк» происходит от греческого «профетес», где «про» значит «за», а «фетес» – «говорить». Таким образом, в греческом языке пророком назывался тот, кто «говорит за» кого-либо. Это значение соответствует изначальному на иврите. Когда Бог поручает Моисею потребовать у фараона отпустить его народ, а Моисей возражает, что он «несловесен», Бог говорит: «Аарон, брат твой, будет твоим пророком» (Исх 7:1).
Если для евреев общим значением слова «пророк» было «тот, кто говорит по велению другого», то конкретным (по отношению к определенной группе людей в библейский период) – «тот, кто говорит за Бога». Пророк отличался от других людей тем, что его разум, его речь и в некоторых случаях даже его тело могли стать каналами связи, посредством которых Бог реагировал на текущие исторические обстоятельства.
Обзор пророческого движения в Израиле свидетельствует о том, что это явление не было единичным. Моисей находится в особой категории, но в целом пророческое движение прошло три этапа, и на каждом из них божественное действовало по-разному.
Первый – этап «сонма пророков», наилучшее представление о котором дают девятая и десятая главы Первой книги Царств. На этом этапе пророчествование – групповой феномен. Здесь пророки не устанавливаются как личности, поскольку их дар не является личным достоянием. Для них, странствующих общинами или школами, пророчествование было феноменом поля, требующим критической массы. Современные психологи назвали бы его одной из форм коллективного, самонаведенного экстаза. С помощью музыки и танцев группа пророков могла привести себя в состояние исступления. Ее члены теряли самосознание в общем море опьянения божественным.
На этом этапе пророчествование не имело этического аспекта. Пророки полагали, что были одержимы божественным лишь потому, что этот опыт вызывал прилив экстатической силы. На втором этапе появилась этика. Это был этап отдельно взятых дописьменных пророков. Будучи живым и находясь в движении, пророчествование начало выпускать, словно ракеты, отдельных пророков из групп, заложивших их основание. До нас дошли их имена – Илия, Елисей, Нафан, Михей (тезка автора одной из книг Библии), Ахия и другие, – но поскольку этап был еще дописьменный, библейские книги не носят их имена. Экстаз все еще играл значительную роль в их опыте пророчествования, как и сила, ибо когда этих людей посещала «рука Господня», они на тридцать миль обгоняли колесницы, их поднимали над долинами и возносили на горные вершины[220]. Но два момента имели отличие. Несмотря на то что эти пророки тоже опирались на группу, божественное могло являться к ним, даже если они находились в одиночестве. И кроме того, божественное говорило их устами более отчетливо. Оно уже не проявлялось лишь в виде ошеломляющих эмоций. Эмоции подкрепляли требование справедливости – а ее требовал Бог.
В пример можно привести два эпизода из множества насчитывающихся в Библии. Один из них – история Навуфея, который за отказ отдать виноградник своей семьи царю Ахаву был по ложным обвинениям в богохульстве побит камнями; поскольку богохульство каралось смертной казнью, его имущество отходило в казну. Когда вести об этом фарсе достигли Илии, ему было слово Господне: «Встань, пойди на встречу Ахаву, царю Израильскому… и скажи ему: “так говорит Господь: ты убил, и еще вступаешь в наследство?.. На том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь”» (3 Цар 21:18–19).
Эта история имеет принципиально новое значение для человеческой истории, так как в ней говорится как некто, не занимающий государственной должности, встал на сторону пострадавшего и в глаза царю заявил о его несправедливом поступке. Поиски параллелей в анналах истории не дадут результата. Илия не был священнослужителем. Он не имел официальных полномочий, чтобы выдвинуть страшное обвинение. По обычаям тех времен охрана царя должна была убить его на месте. Но тот факт, что он «говорил за» кого-то, был настолько очевиден для царя, что тот принял заявление Илии как правомерное.
Столь же удивительные последствия имел случай с Давидом и Вирсавией. Давид увидел с кровли купающуюся Вирсавию и возжелал ее, но возникло препятствие: она была замужем. Однако для царей в то время это мало что значило, и Давид просто принял меры, чтобы избавиться от ее мужа Урии. Его отправили воевать, а его начальнику дали указания – поставить Урию туда, где шло самое жестокое сражение, и лишить подмоги, чтобы его убили. Все прошло по плану, и случившееся казалось обыденным, пока о нем не узнал пророк Нафан. Он сразу же понял, что «дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа», направился прямиком к царю, во власти которого находилась его жизнь, и сказал ему:
Так говорит Господь, Бог Израилев: «Урию Хеттеянина ты поразил мечом; жену его взял себе в жену, итак не отступит меч от дома твоего во веки; вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего; и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. Ты сделал тайно; а Я сделаю это пред всем Израилем. Как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить его, то умрет родившийся у тебя сын» (2 Цар 12:7, 9, 11–12, 14).
Удивительно в каждом из этих примеров не то, что сделали цари, ибо они просто действовали в рамках повсеместно признанных прерогатив правителей того времени. Революционный и беспрецедентный факт заключается в том, как пророки подвергли сомнению их действия.
Группы пророков и отдельных дописьменных пророков мы уже обсудили. Третий, кульминационный этап в пророческом движении начался с появлением великих письменных пророков: Амоса, Осии, Михея, Иеремии, Исаии и остальных. На этом этапе экстаз опять-таки присутствовал в опыте пророчествования; Иез 1–3, Иер 1 и Ис 6 (где пророк «видел Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном») входят в список наиболее впечатляющих теофаний из известных. Акцент на этике, который делали еще дописьменные пророки, сохранился, но и в этой сфере наметилось важное развитие. Если Нафан или Илия распознавали недовольство Бога отдельными случаями вопиющей несправедливости, то Амос или Исаия замечали, как Бог недоволен менее очевидными неправедными поступками, не конкретными, совершёнными отдельно взятыми людьми, а скрытыми в структуре общественной жизни. И если дописьменные пророки бросали вызов людям, то письменные обрушивались на порочность общественного устройства и деспотизм его институтов.
Для времен, когда жили письменные пророки, были характерны повсеместное неравноправие, особые привилегии, несправедливость самого вопиющего рода. Богатство было сосредоточено в руках видных фигур, бедняков клеймили, как скот, и продавали, как рабов, должников обменивали на пару обуви. В том мире хозяева карали рабов по своей воле, женщины были полностью подчинены мужчинам, а нежеланных детей бросали умирать в глуши.
Как угроза социальному здоровью общества как «политического тела», эти преступления против нравственности были важным фактом еврейской политической жизни того времени, но существовал и другой. Опасность внутри соответствовала опасности извне, так как стиснутые между колоссальными империями – Ассирией и Вавилонией на востоке, Египтом на юге, Финикией и Сирией на севере, – Израиль и Иудея рисковали оказаться раздавленными. В подобных ситуациях другие народы региона полагали, что исход зависит от сравнительного могущества местных богов – другими словами, от простой расстановки сил, к которой вопросы нравственности не имеют отношения. Однако такое толкование лишает подобные ситуации возможностей, а следовательно, и смысла. Если варианты развития событий жестко определены силой, небольшой народ мало что может предпринять. Евреи противились такому прочтению – по причине, которую мы обозначили как неутолимая страсть к смыслу. Даже когда казалось почти невозможно действовать иначе, они отказывались признавать, что какое-либо событие бессмысленно, то есть не оставляет возможностей для творческой реакции, охватывающей нравственный выбор. Таким образом, то, что другие народы истолковали бы просто как силовое давление, евреи видели как предостережение Бога, его требование привести в порядок жизнь своего народа – сделать ее чище, утверждать повсюду на своей территории справедливость, в противном случае его уничтожат.
Отвлеченно можно сформулировать принцип пророков следующим образом: обязательное условие политической стабильности – социальная справедливость, ибо в природе вещей заложено, что несправедливость недолговечна. С теологической точки зрения та же мысль звучит так: у Бога высокие мерки. Божественное не будет вечно мириться с эксплуатацией, коррупцией и посредственностью. Этот принцип не противоречит сказанному ранее о любви Яхве. В целом пророки, как и псалмопевцы, говорили скорее о любви, чем о справедливости. В дальнейшем один раввин описывал отношения между тем и другим следующим образом:
У царя было несколько пустых стаканов. Он сказал: «Если я налью в них горячую воду, они лопнут; если налью ледяную воду, они тоже лопнут!» И что же тогда сделал царь? Он смешал горячую воду с холодной, вылил в стаканы, и они не лопнули. Так говорит и Всевышний, да будет Он благословен: «Если я сотворю мир, исходя из одного милосердия, грехи этого мира многократно умножатся. Если создам его, исходя из одной справедливости, разве выстоит этот мир? Следовательно, я сотворю его с обоими свойствами милосердия и справедливости, и да будет он прочным!