Любовь Бога – вот что ощущали первые христиане. Они испытали любовь Иисуса и убедились, что Иисус был воплощением Бога. Однажды достигнув их, любовь не могла остановиться. Растворяя барьеры страха, вины и эго, она протекала через них, как через ворота шлюза, усиливая любовь, которую они до сих пор испытывали к другим, пока различие в количестве не стало различием в качестве и не родилось новое свойство, которое миру предстояло назвать христианской любовью. Любовь в общепринятом смысле вызывают притягательные свойства любимого, но любовь, которую люди нашли во Христе, окружает грешников и изгоев, самарян и врагов. Она отдает не благоразумно и расчетливо, чтобы получить взамен, а потому что отдавать – в ее природе. Известное описание христианской любви, приведенное Павлом в тринадцатой главе Первого послания к Коринфянам, не следует читать так, словно он комментировал отношение, с которым мы уже знакомы. Его слова указывают на свойство конкретного лица – Иисуса Христа. Фразами, исполненными классической красоты, Павел рассказывает о божественной любви, которую, как он считает, христиане должны проявлять друг к другу, испытав любовь Христа к ним. Читателю надлежит обращаться к словам Павла так, как к определению новой способности, как будто она в полной мере осуществилась «во плоти» только во Христе, и Павел описывал ее впервые.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает (1 Кор 13:4–8).
Первые христиане сочли эту любовь настолько удивительной, как и тот факт, что она уже вошла в их жизнь, что им понадобилось обратиться за помощью в ее описании. Завершая одну их первых записанных проповедей Благой вести, Павел обратился к словам одного из пророков, который, в свою очередь, говорил от имени Бога: «Смотрите, презрители, подивитесь и исчезните; ибо Я делаю дело во дни ваши, дело, которому не поверили бы вы, если бы кто рассказывал вам» (Деян 13:41).
Мистическое тело Христово
Первые христиане, разносившие Благую весть по Средиземноморью, не чувствовали себя одинокими. И собираясь вместе, они были не одни, ибо верили, что Иисус находится среди них как реальная, будоражащая сила. Они помнили его слова: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф 18:20). Так что в то время, как современники называли их «христианами» (буквально «народ Мессии», потому что они верили, что Иисус и есть Искупитель, предсказанный пророками), сами они начали называть себя греческим словом «экклесия», буквально означающим «призванные» или «вызванные». Выбор названия указывает, насколько отличной от общества самопомощи считала себя община первых христиан. Это было не объединение, в котором люди доброй воли собирались, чтобы подбадривать друг друга, творя добрые дела, и совместно добиваться поставленных целей. Люди составляли его, но силу им придавало присутствие в ней Христа, то есть Бога, несмотря на то, что теперь это присутствие было духовным и уже незримым.
Полностью убежденные в этом присутствии, ученики отправились владеть миром, которым, как они считали, Бог уже владеет для них. Напрашиваются образы, характеризующие яркий корпоративный имидж, причастность к которому они ощущали. Один из этих образов исходил от самого Христа: «Я есмь Лоза, а вы ветви». Это явно метафора, но мы упустим ее силу, если не увидим, в каком именно значении ранняя Церковь воспринимала ее. Точно так же, как физическая субстанция протекает по лозе, попадая в ее ветви, листья и плоды, чтобы вдохнуть в них жизнь, так и духовная субстанция, Святой Дух, перетекает от воскресшего Христа в его последователей, наделяя их силой любви, приносящей «плоды» – благие дела. (Первые христиане считали Святой Дух придающим сил присутствием Христа / Бога в этом мире. К IV веку это присутствие обрело собственную духовную сущность, вошло в качестве третьего составляющего в триединство Бога и стало считаться единосущным и в равной мере вечным с Богом Отцом и Богом Сыном, Христом.) Так последователи Иисуса воспринимали его собственное высказывание по этому вопросу: «Я есмь истинная виноградная Лоза… Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне» (Ин 15:1, 4).
Святой Павел привел в соответствие образ Христа, воспользовавшись человеческим телом вместо лозы как символом Церкви. При этом был сохранен образ лозы как главной жизненной субстанции, оживляющей части этого тела, и вместе с тем допускалось больше разнообразия, чем предполагали ветви и листья. Хотя обязанности и способности отдельных христиан могли различаться так же явно, как глаза и ступни, Павел утверждал, что все их оживляет единственный источник. «Ибо, как в одном теле у нас много членов… так мы многие составляем одно тело во Христе» (Рим 12:4–5).
Ранним христианам этот образ казался подходящим для их общей жизни. Церковь была мистическим телом Христа. «Мистический» здесь означает «сверхъестественный» и «таинственный», а не «призрачный». Христос в человеческом облике покинул землю, но продолжал свою незавершенную миссию посредством нового физического тела, его Церкви, главой которой он оставался. Это мистическое тело ожило в «горнице» Иерусалима на Пятидесятницу благодаря животворящей силе Святого Духа. Ибо «что есть душа для тела человека, – писал святой Августин, – то и Святой Дух – для тела Христова, которое есть Церковь».
Если Христос – глава этого тела, а Святой Дух – его душа, то христиане стали его клетками, поначалу немногочисленными, но умножающимися по мере достижения телом зрелости. Клетки организма не изолированы, они черпают жизнь из окутывающей их энергии того, к кому относятся, и в то же время вносят в эту энергию свой вклад. Это точное сравнение. Цель христианского поклонения – говорить и делать то, что поддерживает жизнь в мистическом теле, и в то же время открывает отдельные клетки, души, для притока его энергии. Это событие буквально «инкорпорировало» христиан в личность Христа, так как в важном смысле слова Христос теперь и являлся Церковью. В любом отдельно взятом христианине божественная жизнь могла протекать полностью, частично или не протекать вовсе – в зависимости от того, была ли вера этого христианина жизненной, формальной или отступнической, причем последнее сравнимо с параличом. Некоторые клетки могут даже стать раковыми и ополчиться против своего хозяина – Павел говорит, что такие христиане порочат репутацию Церкви, ввязываясь в скандалы. Но в той мере, в которой члены Церкви здоровы, как христиане, в них ощущается пульс Святого Духа. Это объединяет христиан друг с другом и в то же время помещает их в наиболее близкие из мыслимых отношения с самим Христом. «Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы?» (1 Кор 6:15). «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:20).
Опираясь на эту раннюю концепцию Церкви, христиане стали относиться к ней как к имеющей две стороны. В той мере, в которой она состоит из Христа и Святого Духа, пребывающих в людях и наполняющих их милостью и любовью, она совершенна. В той мере, в которой она состоит из входящих в нее людей, способных ошибаться, ей недостает совершенства[237]. Земная сторона Церкви всегда открыта критике. Но христиане утверждают, что ее ошибки – следствие того, что она действует посредством людей.
В каком смысле существует спасение, кроме как от тела Христова, – вопрос, по которому христиане расходятся во мнениях. Некоторые либеральные протестанты совершенно отвергают исторические притязания христианства, согласно которым «нет спасения вне Церкви», и считают их признаком религиозного империализма. Другая крайность – фундаменталисты, настаивающие на том, что не будет спасен никто, кроме тех, кто сознательно и официально являются христианами. Однако другие христиане отвечают на этот вопрос, проводя различие между Церковью зримой и незримой. Зримая Церковь состоит из тех, кто официально входит в нее как в земное учреждение. Папа Пий IX выразил взгляды большинства христиан, когда отверг принадлежность к зримой Церкви как незаменимую для спасения.
Те, кому препятствует непреодолимое неведение о нашей священной религии, – говорил он, – и кто соблюдает естественный закон с его заповедями, начертанными Богом в сердце каждого человека, и, в готовности повиноваться этому закону, живет честно и достойно, могут, с помощью силы божественного света и благодати, обрести жизнь вечную. Ибо Бог, который ясно видит, исследует и знает ум, сердце, мысли и настроения каждого, в своей великой благости и милосердии ни в коем случае не допустит, чтобы вечными муками был наказан человек, на котором нет умышленной вины.
В этом заявлении явно сказано, что спасены будут те, кто не принадлежит к зримой Церкви[238]. За зримой Церковью стоит незримая, состоящая из всех тех, кто, независимо от их официальных убеждений, прилагают все старания, чтобы следовать свету, который видят. Большинство христиан продолжают утверждать, что в этом втором понимании Церкви не существует спасения, кроме как в ней. Большинство добавили бы к этому своему кредо, что божественная жизнь пульсирует в зримой Церкви сильнее, чем в каком-либо другом учреждении. Они согласны с мыслью, которую Джон Донн поэтически выразил в своем сонете о воскресении, где он говорит о Христе:
Погиб он златом, но воскрес, все обращая
В злато…
Донн имел в виду алхимиков, заветной мечтой которых было открыть не способ получения золота, а реактив, который при соприкосновении превращал бы в золото любой неблагородный металл. Христианин – тот, кто убедился, что нет реактива, равного Христу.