чале. Моя решительность, а также тот факт, что я молод и силен как бык, стали причинами моей головокружительной карьеры. Генерал Граниас, лично поручивший мне возглавить комиссию, даже передал мне свой мундир с генеральскими эмблемами. И он сделал правильный выбор: как вы уже заметили, я все-таки добрался до вас, а другие — нет. Мы хотим мира и готовы на любые ваши условия. Вы согласны?
— Сядьте, — произнес Пере, сам ощутив необходимость присесть. — Почему вы запросили о мире именно сейчас… если на секунду предположить, что ваши полномочия соответствуют действительности? Ведь вы не проигрываете войну, верно?
— Если снова говорить откровенно, генерал, мы уже и не сражаемся в ней. — Борук растянулся на земле и принялся жевать травинку. — Рано или поздно вы узнаете причину нашей просьбы, так пусть это случится раньше. Фактически, чем скорее, тем лучше, потому что ситуация давно вышла из-под контроля. Все сводится к тому, что мы были вынуждены оставить наш боевой штаб и передать управление роботам. Что с вами? — спросил он, когда Пере подскочил.
— Нет, ничего, — ответил Пере. — Продолжайте. — Произнесенная Боруком фраза оказалась настолько знакомой, что Пере не смог выслушать ее спокойно.
— Должен признать, ваши ученые оказались на высоте. Полагаю, им удалось заразить помещение нашего штаба вирусом-мутантом, справиться с которым обычными методами оказалось невозможно. Штаб следовало эвакуировать, облучить и стерилизовать, а перед этим передать роботам полное управление боевыми действиями. Мы так и поступили, но когда попытались вернуться, у нас ничего не вышло. Роботы заблокировали все входы и перестали понимать наши команды. Теперь они справляются без нас, и, должен признать, совсем неплохо.
— Но есть разные способы. Вы могли попробовать…
— Все не так просто, как кажется, генерал. Уверяю вас, мы многое перепробовали. Короче говоря, чем больше мы старались, тем эффективнее становилось противодействие роботов. А под конец они начали с нами сражаться — приняв нас за врагов, — и нам осталось только отступить.
— Но мы еще вернемся! — произнес Пере и, спохватившись, смолк.
— Я уже предположил нечто в этом роде, — улыбнулся Борук. Несмотря на внешнее безразличие, он внимательно наблюдал за Пере. — Когда генерал со своими подчиненными вылезает из-под земли примерно в том месте, где находится его штаб, то, принимая во внимание свой собственный опыт, я могу прийти лишь к одному заключению. Я прав? Вас тоже вынудили уйти?
— Я вам ничего не скажу.
— А тут ничего и не нужно говорить. Какая грандиозная шутка! — Борук холодно рассмеялся, порвал просьбу о капитуляции и швырнул клочки бумаги на землю. В воздухе что-то проскрежетало и взорвалось, взметнув на горизонте облако пыли. — Вас устранили точно так же, как и наших офицеров, и вам уже не вернуться. Этого следовало ожидать, поскольку все прочие функции в этой войне — кроме командования — давно переложены на роботов. А раз противники сосредоточили усилия на уничтожении вражеских штабов, то рано или поздно применение очередного оружия приведет пусть к частичному, но успеху. Роботы гораздо сильнее людей и способны работать в таких условиях, в которых люди погибают. У меня было достаточно времени размышлять на эту тему — я жду здесь уже несколько месяцев.
— Почему… почему вы не сдались? Почему не пришли к нам?
— Поверьте мне, мой юный коллега, моя страна только этого и желала. Но как это сделать во время тотальной войны? Мы пробовали радио и прочие средства связи, но наши сигналы глушились специальными роботами. Тогда мы послали делегатов-людей — разумеется, безоружных, чтобы на них не напали роботы. Добираясь сюда, мы теряли людей просто из-за того, что поля сражений начинены разными ловушками. А роботы нас совершенно не замечали, словно предвидя будущее — теперь уже настоящее. Сражения протекают повсюду, и есть лишь несколько спокойных районов вроде этого, расположенного над базой с мощной обороной. Но даже добравшись сюда, я не нашел никаких наземных сооружений и не смог проникнуть к вам вниз.
— Но это чудовищно! Чудовищно! — взревел Пере.
— Действительно, но к ситуации следует отнестись философски. Примите ее так, как восприняли эти добрые люди, живущие здесь под постоянной угрозой смерти. Роботы столь же эффективно продолжат войну и без нас, и наверняка сделают ее гораздо более долгой, ведь силы у них примерно равны. Найдите себе женщину, устройтесь как сумеете и наслаждайтесь жизнью.
Пере поймал себя на том, что уставился на Нэтайю. Та отвернулась и покраснела. Пусть она тоже генерал, но фигурка у нее неплохая…
— Нет! — крикнул он. — Я не смирюсь. Это ужасно. Люди не могут так жить — сидеть себе да поглядывать, как эти бесчувственные машины уничтожают друг друга.
— Нравится нам это или нет, друг генерал, значения не имеет. Нас обошли. Сместили. Мы слишком долго играли в разрушительные военные игры и сделали наши машины слишком эффективными. А им эти игры пришлись настолько по вкусу, что прекращать их они не собираются. А нам остается отыскать местечко, где мы попытаемся прожить, использовав свои лучшие способности. Такое, где они не наступят на нас, играясь.
— Нет, я не могу с этим смириться! — снова крикнул Пере. Его глаза жгли едкие слезы отчаяния и гнева. Нэтайа положила ладонь ему на руку, он стряхнул ее. На горизонте загремело, полыхнула красная вспышка, рядом с ними посыпались горячие осколки.
— Надеюсь, ты приятно проводишь время! — крикнул Пере и погрозил кулаком равнодушным небесам. — Очень приятно проводишь!
ДВЕ ПОВЕСТИИ ВОСЕМЬ ЗАВТРА
СМЕРТНЫЕ МУКИ ПРИШЕЛЬЦА
The Streets of Ashkelon, 1961
© 1965 В. Ровинский, перевод на русский язык
Сейчас в это трудно поверить, но были времена, когда фантастика просто задыхалась от всяческих табу. Когда мой первый роман «Мир смерти» печатался с продолжением в журнале, из него изъяли слово «проклятый», все до единого. Писатели, за очень редкими исключениями, скрепя сердце соглашались на такие ограничения, потому что отказ означал невозможность публикации. Они просто-напросто не могли продать произведения, в которых явно нарушались принятые в дешевых журналах табу. Писателям некуда было податься кроме журналов, а у редакторов, создавших эту систему, рука рефлекторно тянулась к синему карандашу.
Но в начале шестидесятых в воздухе повеяло переменами. Алгис Бадрис, один из наиболее заметных и тогда еще молодых писателей — и совершенно определенно не имевший никакого отношения к дешевым журналам — стал редактором в одном из новых издательств в Чикаго (оно уже давно не существует). Джуди Меррил уже приобрела к тому времени репутацию составителя антологий и редактора, на дух не переносящего все табу дешевых журнальчиков. Она задумала отредактировать антологию под названием, насколько мне помнится, «Тонкая грань», а Бадрис согласился ее издать. Все табу было решено игнорировать, а произведения отбирать только по их литературным достоинствам. Ура! Джуди разослала множеству авторов письмо с приглашением присылать рассказы, и все, как полагаю, восприняли ее идею с облегчением и радостью.
Мне тоже понравилась ее задумка, и я сразу написал ответное письмо, изложив идею рассказа, которая давно вертелась у меня в голове. Джуди благословила меня, и я начал писать. Сейчас, во времена интергалактического коварства и экзобиологического разврата, я с краской на щеках признаюсь, что осмелился на единственное нарушение табу — сделал главного героя атеистом. Позор! Сейчас-mo вам легко смеяться, но в далеком 1961 году это было реальной смелостью.
Замысел этого важного для меня самого рассказа понемногу вызревал несколько лет. Иногда случается, что, когда автор решается написать подобный рассказ, от задуманной важности остается лишь намерение. Я очень рад, что с этим рассказом такого не случилось. Я тщательно над ним потрудился, переписал, отпечатал на машинке и послал Джуди. Рассказ ей понравился, я получил за него гонорар, но антология так и не вышла. Подробности я знаю смутно, да и они уже стали историей. Мне ясно запомнились лишь длительные попытки выяснить, что же произошло, а затем долгая переписка, связанная с возвращением авторских прав. Наконец мне это удалось, и я с грустью наблюдал, как мой агент тратит деньги на почтовые марки, тщетно пытаясь продать рассказ хоть кому-нибудь. Увы… Рукопись футболили до тех пор, пока она, потрепанная и заляпанная кофейными пятнами, не улеглась уныло в ящике моего письменного стола.
Но что дальше? Должно быть, я все еще ругался, отправляя рассказ в Англию Брайану Олдиссу, пожелавшему его прочитать. В то время он составлял свою первую антологию в издательстве «Пингвин» и прочитал «Муки» в роли редактора. Рассказ ему понравился. Он прислал мне несколько весьма дельных редакторских замечаний, касающихся характера священника, я с ними согласился и внес исправления в рукопись.
Брайан хотел взять рассказ, но, поскольку он составлял антологию из уже опубликованных произведений, у меня все еще оставалось право сперва опубликовать его в журнале. Увы, меня обуяла жадность — всегда приятно получить деньги за один и тот же рассказ дважды — но куда его пристроить? Теду Кэрнеллу, тогда редактору британского журнала «Новые миры», рассказ понравился, но и он пришел к выводу, что для его читателей рассказ чересчур бунтарский. Однако узнав, что «Пингвин» вскоре его опубликует, он тоже набрался мужества и решился на публикацию. (Если вы решили, будто ему недоставало мужества, то позволю вам напомнить, что у американских редакторов мужество отсутствовало начисто.) Рассказ опубликовали в Англии и в журнале, и в антологии, а конец света так и не наступил.
Многие говорили, что рассказ им понравился. Его перевели на восемь языков. В конце концов я даже ухитрился опубликовать его в США, подсунув его в свой первый сборник. И что же? А ничего — возмущенные толпы так и не запрудили улицы. Более того, едва американские редакторы узнали о существовании рассказа, он начал появляться и в американских антологиях.