— Я пытался помешать доку, — добавил он по-английски,— но, думаю, он был прав: вы стали дышать куда спокойнее, когда он забинтовал вас. С виду вроде как слишком туго было, но...
— Ты все сделал правильно, Эмиль,— заверил я его.— Но что за чертовщина приключилась? Помню только, как открыл люк и — бабах.
— Это все давление воздуха, сэр,— объяснил он мне.— Похоже, в этой фазе вселенной, гм, в этой А-линии, сэр...
— Ну? — подбодрил я.
— Уйма аргона, полковник,— выпалил он.— Боюсь, мы немного сбились с курса. Общеисторическая дата около четырех миллиардов лет назад. Атмосфера еще формируется. Похоже, планета влетела в газовое облако, в основном аргоновое. Дышать можно, но давление крайне низкое. Оно, чтоб его, чуть не оставило вас без легких, сэр. Кровищи было, и долго же она шла, а док все распинался, какой вы кретин, но...
Вернулся Смовиа. Еще немного потыкал и поковырял меня, причем весьма болезненно, затем я сделал пару глубоких вдохов за дядю-доктора и задумался, сколько времени прошло, пока я расплачивался за неуместную поспешность. Меня усадили в командирское кресло. На экранах расстилалась илистая равнина.
— Хельм,— слабо позвал я.
Юноша оказался у меня за спиной. Все еще встревоженный, он обошел кресло.
— Сколько, говоришь, я провалялся в отключке?
Я попытался сесть прямо, но упал обратно с таким «плюх!», что в ушах зазвенело, хотя удар пришелся на подушку.
— Неделю, сэр,— мрачно повторил он.
— С челноком все в порядке?
Он кивнул, не меняя выражения лица.
— В иле увяз, а так не поврежден, насколько я могу судить.
— Здесь как-то слишком нормально,— заметил я.
В энтропийном кармане все должно быть по-другому. Хельм наклонился ближе, лило его меняло выражения подобно калейдоскопу.
— Есть кое-что, полковник,— сказал он мне с видом гонца, принесшего недобрые вести.
Я ждал концовки. Она меня не разочаровала.
— Вообще-то мы провели здесь больше года,— тихо произнес он, словно надеясь, что я не расслышу.— Солнце не движется, день тот же самый, но хронометр в челноке работает, и календарь тоже. На прошлой неделе исполнился год. Вы пришли в себя уже третий раз. Пару минут держитесь и отключаетесь снова.
— Субъективно прошло не больше пары часов,— пробурчал я.— Наверное, инструменты ошибаются. У нас просто нет столько времени!
— Я знаю, сэр,— уныло согласился лейтенант.
На этот раз мне удалось опереться на локоть. Я немного подождал, пока яркие огоньки постепенно не растаяли в воздухе, потом спустил ноги вниз.
— Куда отправился Свфт? — спросил я.
Хельм только поглядел озадаченно — вполне созвучно моим собственным ощущениям.
— Мне нужны ботинки.
Лейтенант помог мне натянуть их на ноги, которые я затем поставил на пол. Теперь я сидел на краю командирского кресла и клонился вперед, пока ноги не приняли на себя вес тела, а затем встал. Я не пытался напрягать мышцы, просто представил, как крюк поднимает меня за задницу, и вот я стою. Мгновение у меня слегка кружилась голова, но просто из-за внезапной перемены в высоте расположения мозга. Ощущение «о боже, сейчас я упаду в обморок» прошло, и я попытался шагнуть: получилось. Хельм смотрел на меня в упор.
— На секунду, сэр, вы позеленели. Теперь все в порядке. Но лучше бы вам сесть и не перестараться на этот раз.
Я искренне согласился и присел на край кресла.
— Еда,— произнес я.— Ростбиф с кровью, много ростбифа, картофельное пюре с подливкой, кусок ягодного пирога. И большая холодная кружка «Тге Кгопог»[39].
— У нас только пайки, сэр,— напомнил Хельм.
— Тогда яйца разведчика по-ретифовски[40]. Если мы здесь уже год,— добавил я не без сомнений,— то почему не умерли от голода?
— Не знаю, сэр,— признал Хельм.— Вообще-то мне известно не многим больше, чем вам, сэр, а вы пролежали в коме почти все время.— Он выглядел виноватым: определенно потому, что осмелился усомниться в моем всеведении.— Наверное, нам не нужна еда в нуль-временной вакуоли, или как вы ее назвали. Может быть, наш метаболизм останавливается.
Я покачал головой.
— Будь оно так, мы бы не двигались, и не дышали, и не обсуждали происходящее. Давай просто удовольствуемся тем, что ничего не понимаем, как большинство людей не понимают Сеть и как до самых недавних пор никто не понимал Луны и Солнца. Как вид, мы миллионы лет в невежестве проходили мимо массы вещей. Мы разжигали костры, хотя понятия не имели об окислении...
Я понял, что пытаюсь убедить самого себя, причем безуспешно. Захотелось приказать Хельму «так держать» и оставить командира в покое. Всего лишь мимолетная мысль, серьезно я ее не рассматривал. Следующей мыслью стало: «Где Смовиа?»
— Спит, сэр,— рапортовал Хельм.— Он много спит. Наверное, что-то принял. Он предложил мне таблетку, но...
— Но ты пока не готов заделаться торчком,— продолжил я.— Хороший ты парень, Эмиль.— Затем я понес что-то воодушевляющее, но не выдержал фальши. Так что взамен я сообщил, что мы застряли в весьма негостеприимной части вселенной.
— Так точно, сэр,— отрывисто произнес Эмиль. Довольствоваться непониманием — куда более удобная точка зрения, чем бесконечно удивляться.— Зато у нас еще есть челнок,— радостно напомнил он, словно это решало все наши проблемы.— Целый и невредимый.
— Мне не хотелось тебе говорить, Эмиль,— невелика радость пугать парня,— но в этой штуке есть схемы, которые со временем распадаются. Мера безопасности, понимаешь, дабы предотвратить случайное использование челнока, брошенного в линии, которая не владеет А-техноло-гией. К тому же когда мы его разрабатывали, это казалось разумным в плане охраны окружающей среды.
— Но полковник, я думал...— Хельм понял, что сказать нечего, и увял.
— Как только, так сразу пошлю директору технологической службы отчет об уязвимости,— саркастически заметил я.
Он мигом ухватился за это:
— Отличная мысль, сэр. Тогда...— Он умолк. Уютный мирок стандартных процедур более не существовал.
— Однако,— ободрил я,— у нас, по крайней мере, имеется крыша над головой. Не слишком роскошно, но лучше, чем спать в грязи.
— Ja, da, for all del,— согласился он и тревожно посмотрел на меня,— Мы не можем дышать тем воздухом снаружи,— сообщил он мне факт, проверенный мною наличном опыте.— Но кислорода в нем хватает, если пропустить через фильтры. Правда, это значит, что мы застряли здесь, внутри.
— Так и есть, мальчик мой,— беззаботно согласился я.— А что, снаружи есть место, куда тебе хотелось бы прогуляться?
За маленьким окошком открывалась лоснящаяся, укутанная туманом и испещренная лужами грязевая ширь.
— Я не о том, сэр,— объяснил он,— Я просто подумал — ну, нам не помешало бы размяться, и, может, сразу за горизонтом...
— Я бы сказал, что кора планеты только-только успокоилась. Эпоха интенсивной метеоритной бомбардировки и постоянных вулканических извержений, очевидно, миновала. Континенты встают на свои места, вода собирается в бассейнах морей. На суше жизни нет, а может, ее нет вообще. Дистиллированная вода и химикаты, вымытые из верхних слоев почвы, стекают вниз. Возможно, пока набралась всего пара больших озер; земля такая плоская, что стоки не образуют рек. Вместо суши и моря одна лишь бесконечная равнина грязи. Никаких полярных льдов еще нет. Боюсь, этот мир не слишком разнообразен.
— И все же он современен двадцатому столетию? — засомневался Хельм.
— Он такой, какой стала бы линия ноль-ноль, если бы не целые серии маловероятных совпадений,— объяснил я ему,— создавших именно те условия, при которых возможно развитие жизни.
— Но, сэр, как примитивная жизнь влияет на такие штуки, как ледниковые периоды, вулканическая деятельность и так далее? — задал он очередной тревожный вопрос, словно убедить меня, что такого места нет, означало вытащить нас отсюда.
— Подумай,— предложил я.— Растительная жизнь возникла после того, как моря дистиллированной воды были загрязнены почвенными минералами. Первые растения, водоросли, расщепили имевшийся в избытке углекислый газ и высвободили кислород в атмосферу: второе великое загрязнение, на этот раз воздуха, благодаря которому стало возможным существование животной жизни. Такие животные, как, к примеру, кораллы, построили рифы, влияющие на океанические течения. Затем накапливающиеся растительные остатки дали начало угольным пластам, и, конечно, выделение углекислого газа животными, а также гниющими растениями привело к возникновению парникового эффекта, который оказал решающее воздействие на климат, количество осадков, эрозию и так далее.— Я напомнил сам себе разглагольствующего учителя естествознания в средней школе и посему заткнулся. Требовать продолжения Хельм не стал, что меня вполне устраивало, поскольку поверхностные объяснения у меня в любом случае закончились.
Я попросил Хельма заняться сканером и показал ему, как это делать. Сам же подошел к главному пульту, чтобы покрутить настройки.
— Синий счетчик прыгнул! — крикнул он.
Я уверил юношу, что так и должно быть: прибор измеряет сдвиг энтропии между челноком и окружающей средой. Остальные показания также не сильно отличались от стандартных, пока я не дошел до самого важного: временного градиента. Он оказался повышен.
— Да здесь разрыв больше тысячи лет,— определил я.
— В смысле? Хотите сказать...
— Хочу,— подтвердил я.— Мы застряли на уровне, где Карл Великий[41] только-только умер, если вернуться на линию ноль-ноль.
— Спасателям нас тут вовек не сыскать,— поник Хельм, таращась из открытого люка на движущиеся пласты тумана.— Но и им тоже,— уже веселее добавил он.
Я тоже смотрел наружу. Клочок тумана сместился, и я заметил очертания чего-то, не принадлежащего этому пейзажу: приземистой, богато украшенной коляски, которой не хватало только четверки вороных красавцев меринов в золотой упряжке, чтобы стать экипажем, достойным королевы. Одна дверца была распахнута, позволяя мельком разглядеть пурпурные атласные внутренности.