до всеобщего уважения!
Самое лучшее... единственное, что вы сейчас можете сделать,— это пойти на сотрудничество с нами!
— Я вам не верю. Мятежники вполне могут победить.
— Чушь.
Он показал на висевшую на стене карту, где через канал от Дюнкерка до Бреста были нацелены синие стрелки.
— Войска его величества сильны как никогда. Единственным исходом войны может стать полное уничтожение повстанцев, что не выгодно никому.
— Почему бы просто не дать британцам независимость и на этом успокоиться?
Гаррон устало покачал головой.
— Милорд, то, что вы предлагаете, есть и всегда было лишь экономической и политической фантазией. Эти острова в силу самой своей природы неспособны существовать самостоятельно. Сам их размер препятствует какой-либо иной роли, нежели нищая зависимая территория, не способная поддерживать сама себя и отданная на милость любой силы, которая пожелала бы ее захватить. Свободная Британия, как ее именуют фанатики,— несбыточная мечта. Нет, милорд, Франция никогда не пожертвует своими законными интересами, которые она здесь имеет, да, по сути, и не может это сделать. Впрочем, обсуждение подобных фантазий — лишь пустая трата времени. Вы слышали о милостивейшем предложении его величества. Пока мы тут сидим, время идет, с каждым мгновением приближая нас к грядущей трагедии. Примите предложение, и через час вы будете находиться в собственных апартаментах в городе, в должности главы местного магистрата Новой Нормандии, со всеми полагающимися почестями и привилегиями; если же откажетесь исполнить свой долг перед монархом, вас ждет печальный конец. Выбор за вами, милорд!
Он уставился на меня через стол, ожидая ответа. Золотые часы на каминной полке позади него громко тикали в тишине. События разворачивались чересчур быстро, и мне казалось, будто я что-то упустил или забыл. Мне нужно было время, чтобы подумать.
Открылась дверь, и вошел маленький сморщенный лакей в белом парике и с бантами на коленях. Подковыляв к стоявшему рядом с большим столом столику, он поставил на него поднос с приземистой коричневой бутылкой, парой бокалов на высоких ножках и свернутой конусом белой салфеткой. Старик приподнял салфетку и выхватил из-под нее маленький плоский пистолет. Повернувшись, он трижды выстрелил в грудь Гаррону с расстояния в шесть футов.
Я увидел, как дернулись от ударов пуль накрахмаленные черные кружева на груди наместника, увидел щепки розоватого красного дерева, отлетевшие от спинки кресла, услышал, как пули с глухим звуком вонзились в штукатурку. Звука выстрелов почти не было слышно — глушитель или, возможно, сжатый газ. Гаррон судорожно вздрогнул, вскинул руки и упал лицом вниз на большой фолиант в кожаном переплете. Старик стащил с головы парик, и я узнал Вилибальда. Он сбросил длинную, золотую с синим мантию, расшитую розовыми цветочками, и под ней оказался обычный, не слишком чистый серый костюм.
— Пора уходить, милорд! — сказал он с беззубой улыбкой, убирая пистолет.
Обойдя вокруг стола, на котором расплывалось ярко-алое пятно, он отдернул портьеру возле края большого окна. Там обнаружилось темное отверстие в выложенной деревянными панелями стене. В свете его фонаря я увидел грубую кирпичную кладку и потемневшие от времени доски, а за ними — ведущий в темноту узкий проход.
— Сюда, ваша милость. Нельзя терять ни минуты! В его голосе звучали раздраженные нотки. Я не двинулся с места с тех пор, как раздались выстрелы.
— Куда спешить, Вили? — спросил я.— Никто не ворвется без спроса к наместнику во время совещания — разве что преданный слуга с чашкой утреннего чая.
— То есть как? Прошу прощения, ваша милость, но здесь лежит мертвец! Наказание за убийство — виселица! Если вас здесь поймают...
Я подошел к нему и, вместо того чтобы шагнуть в проход, схватил его за руку.
— А что, если здесь поймают нас обоих, Вили? Это как-то помешает исполнению плана?
— Нас повесят! — Он попытался вырваться, но я крепко держал его.
— Все знают, что с ним был я. Когда его найдут мертвым, ни у кого не возникнет никаких сомнений, не так ли, Вили?
— Какая разница? Вы будете уже далеко...
— На кого ты работаешь, Вили? — спросил я.— На Рузвельта? В прошлый раз он позволил мне бежать, не так ли? Зачем? Чтобы я мог поднять народ на бунт? Зачем он разбомбил дом Лекленда? Налет ведь был не настоящим, верно? Никто не пострадал, а ведь с его пулеметами можно было уничтожить всех свидетелей, включая самого Лекленда.
— Это Лекленд приказал бомбить дом! — про квакал Вили.— Он презренный шпион и доносчик Людовика и надеялся, что вашу милость убьют, но он заплатил за свои преступления! О да, он заплатил...
— Не морочь мне голову, он работал на Рузвельта. И, полагаю, был ему крайне полезен, до самого конца.
— Что за позорные времена выпали на нашу долю,— пробормотал Вили.— Но кем он еще мог быть, кроме как Черным Плантагенетом? Но нам нужно бежать. Нас ждет автомобиль...
— Автомобиль, как же, очень удобно. Как-то это не похоже на то, что я уже успел увидеть. Надо полагать, мы проедем прямо через полицейский заслон, так же как и в прошлый раз, спасибо Рузвельту?
— Но Организация...
— Все это лишь пустые слова, Вили. Рузвельт послал тебя сюда, чтобы убить Гаррона, и устроил все так, чтобы казалось, будто это сделал я, так же как он убил герцога Ричарда и распространил слух, будто в этом виновен Гаррон. Зачем? Ситуация и без того балансировала на лезвии ножа. Почему он сказал мне, будто победа на стороне мятежников? В лучшем случае — силы равны. Но он хочет, чтобы они попытались выступить, хочет увидеть страну ввергнутой в гражданскую войну, которая не закончится, пока обе стороны не истребят друг друга. Зачем?
— Глупости! — взвизгнул Вили.— Идемте, безумец! Они могут быть здесь в любое мгновение...
— Кто их на этот раз навел, ты? Выкладывай все, Вили, и лучше по-хорошему...
Его свободная рука нырнула в карман, но я успел схватить ее, не дав ему вытащить пистолет. Вили оказался неожиданно силен, но я был намного сильнее его.
— Я намерен испортить вам всю игру,— сказал я.— Может, я и не слишком быстро соображаю, но теперь даже до меня дошло. Твой босс заставлял меня плясать под свою дудку с самого начала, верно? Все было спланировано заранее: и то, что я оказался здесь якобы по собственной инициативе, и драматическое бегство, и звучащие из стен голоса — а потом никто не стал мешать людям Гаррона меня схватить. Что дальше? Я должен был сесть на коня и повести крестьян на битву? Но я разрываю эту цепь, Вили. Ваши действия чересчур изощренны, но мне на это плевать. Даже самый запутанный узел так же легко разрубить, как и самый простой...
Он резко выбросил вперед колено. Удар пришелся мне в бедро, и, воспользовавшись моментом, он изо всех сил попытался вывернуть руку с пистолетом из моего захвата, но не успел — дуло было направлено ему в грудь, когда раздался выстрел. Вили обмяк и упал навзничь. Он еще пытался что-то говорить, но я не мог разобрать слова. Затем взгляд его померк. Я оттащил тело в проход и начал ощупывать стену, пока не нашел рычаг, закрывавший панель у меня за спиной.
— Прощай, Вили,— сказал я.— Ты хоть во что-то искренне верил, хотя вовсе не в то, во что следовало бы.
Оставив его лежать, я двинулся, как надеялся, в верном направлении.
Пробираться в темноте по потайным коридорам было куда сложнее, чем до этого, когда я находился внутри пребывавшего в режиме полуфазы челнока. Свернув не в ту сторону, я стукнулся головой и ободрал ноги. Мне потребовались часы — не знаю, сколько именно,— чтобы найти проход, который я искал: тот, что вел в обитель Рузвельта.
Найдя рычаг, я отодвинул панель, которая, как оказалось, находилась над камином в просторном кабинете. Там никого не было — видимо, Рузвельт сейчас пребывал где-то в другом месте, пытаясь найти объяснение таинственному убийству наместника.
На то, чтобы обыскать кабинет, ушло немало времени. Все двери и ящики были заперты, и их было много. Я вскрывал их один за другим, глядя на книги, бумаги и папки с записями, но не нашел ничего полезного для себя.
Следующее помещение оказалось спальней барона. Я начал с чулана, затем проверил два больших комода и платяной шкаф и в самом последнем ящике обнаружил плоский, завернутый в бумагу пакет. Это был мой сломанный меч. Мне стало интересно, какую ценность он представлял для Рузвельта, если тот постарался спрятать его как можно дальше, но над этим можно было подумать и позже. Я прицепил меч к поясу, с удовольствием ощущая его вес. В качестве оружия он не слишком годился, но все же это было лучше, чем ничего, на случай, если сюда войдут и обнаружат меня.
Еще через десять минут, в небольшом шкафчике, почти незаметном в темном углу, я нашел то, что искал: отделанный серебром ковчег, ради обладания которым Рузвельт уничтожил целый мир.
Серебряная петля, удерживавшая крышку, была заперта на серебряный замочек. Мне очень не хотелось портить столь изящное произведение искусства, но я все же подсунул под крышку край меча и приподнял. Петля сломалась. Под крышкой, на желтой атласной подушке, лежал ржавый кусок металла длиной в фут и три дюйма в ширину, скошенный с обоих краев. Еще один кусок сломанного меча.
Я поднял его, ощущая то же самое покалывание в ладони, как и в прошлый раз, в подземелье замка. Как и тогда, я поднес кусок металла к сломанному лезвию и увидел, как между ними проскакивает длинная голубая искра... Мир взорвался у меня перед глазами.
Было раннее утро, и я восседал верхом на могучем боевом коне. Кольчуга и доспехи тяжело давили на плечи, на боку ощущался вес только что выкованного меча. Ехавший рядом со мной Трампингтон повернулся в седле и посмотрел на меня. Он что-то сказал, но я не ответил. Меня вдруг охватило странное чувство — будто какая-то часть меня находится где-то в другом месте и перед моим взором предстают странные видения...
Мне показалось, будто я вижу, как я покидаю поле Ша-луз, не запятнав кровью свой разум. Затем в моем мозгу возникли новые призрачные картины. Я увидел худощавое лицо моего брата Джона, с голодн