— Ладно, — усмехнулся вояка, нехорошо усмехнулся, со значением. — Кое в чем ты, может, и прав. Ну пойдем мы, допустим, сегодня в атаку. А если нас огневая ловушка ждет? Коли ты срочную служил, должен знать, что потери атакующих в три раза выше, чем у обороняющихся. И это, заметь, в нормальной армии, вышколенной и обстрелянной. А у наших горе-бойцов выучка такая, что они или все скопом лягут, или разбегутся. Может, ты именно этого и хочешь, а? Почему я должен тебе верить? Ваша братия на всякие подлые выдумки ох как горазда! Семен Осипович! — он швырнул в обсоса черствой коркой. — Да перестань ты свой зад чесать! Знаешь ты этого типа?
— Знаю, — отозвался начальник болезненным голосом. — Тот еще деятель! Судим за убийство родного брата, неоднократно нарушал режим, склонен к побегу, в местах лишения свободы совершил два преступления, на путь исправления стал только в последнее время, и еще неизвестно, с какой целью. С администрацией дерзок, у заключенных пользуется авторитетом, причем как у деловых, так и у мужиков.
— Ты сам-то хоть веришь ему?
— Ни на грош! — со слезой в голосе заявил обсос. — Я им как отец родной был. Столько поблажек давал. Случалось, и глаза на их проделки закрывал. Все имели — и свидания, и переписку. В посылках не ограничивал. А они… отблагодарили, называется… ведь в голову ломом метили… чудом увернулся.
— Случается, что заднице за голову приходится отвечать, — с усмешкой вставил милицейский майор.
Зяблик, по привычке держа руки за спиной, сделал шаг в сторону, чтобы лучше видеть обсоса, и заговорил как можно более спокойно:
— Верно, гражданин начальник исправительно-трудового лагеря. Все верно. Хотя про отца родимого вы и загнули, но в драконы кровожадные вас действительно не запишешь. Видал я и покруче начальников. Да только ведь вы с каждого из нас свою выгоду имели. Думаете, мы не знаем, сколько вы за свидание с заочницей да за досрочное освобождение брали? С общака вам деньги текли. В зоне все можно было купить — и водяру, и дурь, и бабу любую. Без вашего ведома, скажете, все это делалось? Пачку чая прапор за червонец продавал, а ей цена в ларьке семьдесят копеек. В нарядчиках, писарях да хлебопеках кто ходил — кто на лапу вам давал. А кто вашу дачу строил? Не зеки ли? Лес на ремонт бани выписали, а железо кровельное — на укрепление сторожевых вышек. Вы у попок ваших спросите, которые на этих вышках полегли, где то железо!
— Как… ты… гад… смеешь… на меня такое? — обсос зловеще-неуклюже восстал с матов, словно неотомщенный мертвец из могилы. — Да я тебя сейчас расстреляю… без суда и следствия… по законам военного времени…
— Подожди, Семен Осипович, — милицейский майор недовольно покосился на него. — Насчет законов военного времени ты, конечно, загнул. Никто нам войну пока не объявлял. Понимаю, обидели тебя такие слова. Хотя про то, что в твоем хозяйстве взятки процветали, даже гуси перелетные знают. Но не об этом речь сейчас. Речь про то, с чем пришел к нам этот гражданин хороший. Или он действительно за справедливость болеет, или хочет нам подлянку устроить. Вот в чем вопрос… А ты тоже не кипятись! — это относилось уже к Зяблику. — Не на базаре. Попридержи язык немного.
— Своих людей я в лоб на автоматы не поведу! — категорически заявил вояка.
— Я не Суворов, чтобы бастионы в сомкнутом строю брать. Сами знаете, что сейчас вокруг творится. Завтра, может, не то что каждый солдат, а каждый патрон на вес золота будет.
— Кстати, а что вам известно о положении на воле? — спросил у Зяблика милицейский майор.
— Ну, небо и все остальное мы сами видели. Понимаем, что дело неладно… Слышали, что связь не работает и транспорт не ходит, что в городе паника, что вместо Старинковского леса — ровное место, что в Засулье негров голых видели с копьями…
— Все? — милиционер переглянулся с военным.
— А что… разве мало? — нехорошее предчувствие кольнуло Зябликову душу. — Есть и похуже известия?
— Сейчас любое известие — худое. Особенно для вас. Воспитывать твоих дружков нам некогда, а за спиной оставлять опасно. Главное сейчас — границы уберечь. Поэтому принято решение уничтожить ваш лагерь из установок залпового огня. Ты зря здесь Лазаря пел, приятель, — сказал военный.
— Сразу всех начисто заделаете? — уточнил Зяблик после короткого молчания.
— Если удачно накроем, то всех. Ну, кто-то, конечно, останется. Раненые, контуженые…
— Там же ваших с полсотни.
— А что делать? Если штурмовать, еще больше погибнет. Из двух зол, как говорится…
— Нету у вас никаких установок. На понт берете, начальник.
— Нужен ты мне… — хмыкнул военный.
— Мы же не глухие. Когда букашка ваша сюда ползла, по всей округе шум стоял. А больше моторов не слышно было.
— Установка залпового огня бьет на десятки километров. Это даже допризывники знают. Зачем ее сюда тащить.
— И когда этот залп… намечается?
— Да хоть через пять минут. Сейчас пошлю сигнальщика на водонапорную башню
— и все! Гуляй мама!
— Заметят, думаете, сигнал?
— В бинокль заметят.
— Все равно у вас ничего не получится.
— Почему?
— Аккумуляторы-то все — тю-тю! Как вы заряд воспламените без тока?
— А хоть факелом, — усмехнулся военный. — Долго ли пиропатрон поджечь.
— Ну, если так, тогда я обратно в зону пойду, — Зяблик поправил на голове дурацкую лагерную кепочку. — Только пока не стреляйте, дайте хоть до забора добраться.
— Ты из себя героя не строй! — теперь озлился уже военный. — Припадочный… Комедию тут, понимаешь, взялся ломать. Не одобряешь, значит, наше решение?
— Разве такое можно одобрять? Сразу тысячу человек к вышке… Некоторые, может, и заслуживают, но не все же! Половина, считай, еще людьми могут стать… А впрочем, так оно и лучше! Одним махом всех побивахом! Командуй, начальник. И вся проблема сразу замажется.
— Сколько стволов в зоне? — вдруг спросил милицейский майор, заглянув в какую-то бумажку. — Отвечай, быстро.
— Автоматов штук десять. Если с вышек еще не взяли… Пистолетов не знаю. Но не меньше двадцати.
— Боеприпасы?
— По два рожка на каждый автомат и ящик россыпью.
— Руководство какое-нибудь имеется? Штаб там или сходка?
— А как же.
— Кто в главарях?
— Хрящ, Махно, Тихий, Альфонс — это из второго отряда. Из нашего — Лишай, Чертогон, Турок, Солдат…
— А Песик? — майор опять глянул в свою ксиву.
— Песик возле них только шестерит. Рано ему еще в авторитеты.
— Сможешь сделать так, чтобы основная масса заключенных за тобой пошла, а не за ними? Объясни ситуацию, пообещай амнистию. Если надо, мы для страховки пристрелочный залп дадим.
— Выбирать в моем положении не приходится, начальник, — сказал Зяблик. — Или баба в кустах, или жопа в репьях. Только сроку дай часа два. Ну а если ничего не получится, стреляй. Мне уж тогда все равно будет. Развесит братва мои кишки на заборе.
— Выйди пока, — сказал подполковник, постучав кулаком в дверь, густо просверленную для вентиляции. — Нам посовещаться надо…
Зяблика вновь позвали в спортзал только через час. За это время он успел скурить все бычки, которые только смог отыскать на заплёванном полу и в вонючей мусорнице. Охрана для него даже спичку пожалела, пришлось прикуривать у какого-то пробегавшего мимо солдатика.
Мент и вояка теперь сидели рядышком за столом и закусывали копченым салом. От зоркого взгляда Зяблика не ускользнуло, что в углу добавилась новая порожняя бутылка. Обсос в позе распятого Христа висел на шведской стенке — разгружал позвоночник. Лицо его с бледными лоснящимися губами выражало одновременно и муку, и облегчение.
«Неужели они меня только для того отсылали, чтобы бутылку на троих раздавить?» — подумал Зяблик.
— Часы у тебя есть? — спросил военный, сметая с карты хлебные крошки.
— Откуда, — пожал плечами Зяблик. — У нас даже кресты нательные отбирают.
— Непорядок. Придется тебе, Семен Осипович, свои отдать. Ты себе еще наживешь на долгом веку.
— А почему мне? — удивился обсос.
— Потому что мне в бой идти, — с усмешкой ответил военный. — А ты, как в задницу раненный, здесь останешься.
Обсос, продолжая левой рукой держаться за перекладину шведской стенки, зубами расстегнул ремешок своей добротной «Победы» и швырнул часы Зяблику.
— Сверим время, — сказал военный. — Сейчас двенадцать тридцать. Даем тебе на все дела два часа, как и просил. Даже два с половиной. В пятнадцать часов заключенные колонной, повторяю, колонной, а не толпой, должны выйти из ворот. Больных и раненых оставить в лазарете. С собой взять сухой паек на двое суток и личные вещи. Заложники выйдут первыми. Оружие складывать в проходной. Холодное отдельно, огнестрельное отдельно. Если организаторы беспорядков выйдут вместе с вами, они должны быть сразу отделены от общей массы заключенных. Сумеешь ты все это организовать или нет, зависит только от тебя. В случае невыполнения этих условий в пятнадцать десять по зоне будет нанесен удар силами дивизиона установок залпового огня. То же самое произойдет при попытке вооруженного прорыва. Вопросы есть?
— Ну а как же! — сказал Зяблик. — Допустим, вышли мы из ворот, что дальше?
— Дальше в обход города, по кольцевой автостраде, вы выходите на шоссе Талашевск — Мукасеи. Форсированным маршем следуете до отметки двадцать третий километр, — военный ткнул пальцем в карту. — Там ожидаете дальнейших распоряжений.
— Не темни, начальник. Каких распоряжений нам ждать?
— Скорее всего землю рыть будете.
— Могилу себе?
— Нет, окопы полного профиля. Из вас будет временно сформирован отдельный заградительный батальон. Позже получите оружие и подробные инструкции.
— Ладно. Но уж если мы ведем переговоры, я имею право выдвинуть встречные требования. Холодное оружие мы оставляем при себе. Заложники, кроме женщин и раненых, пойдут с нами до конца маршрута. Ведь, как я понимаю, никаких конкретных гарантий вы нам дать не можете.
— Тебе бы, приятель, в ООН работать. Послом по особым поручениям. А ты в киче блох кормил, — съязвил милицейский майор, глазки которого стали совсем узкими.