Внезапно ее щеки вспыхнули. Пассивность уступила место неуемной радости, она обвила его шею руками, крича:
— Значит, проклятие снято? О, Рысь, я твоя!
— Да ну же, ну! Погоди! — Он вырвался из ее объятий, уши его горели. — Не так быстро. Этот месяц — ну… В общем, здесь сейчас не весна.
Это была чистая правда. Когда они выбрались наружу, на склон холма, и Локридж закрыл вход, их окутал мрак холодной осенней ночи; полумесяц плыл в небе среди рваных туч, ветер тихо подвывал в иссохшей траве. Голый и пустой стоял наверху дольмен. Леса, где когда-то ступали ноги Богини, не было, лишь несколько низкорослых вязов покачивались на ветру в северной стороне. За ними белели наползающие песчаные дюны, которые еще предстояло оттеснить грядущим поколениям. Однако земля вокруг холма обрабатывалась — не так давно. Среди сорняков были заметны следы борозд, а к югу, у гряды холмов, торчала зазубренная глиняная труба — все, что осталось от сгоревшего дома. Война прокатилась по этим местам меньше года назад.
Глава 10
— Неужели Кносс, о котором рассказывают, такой же большой? — спросила девушка из неолита с благоговейным ужасом.
Несмотря на усталость и тревогу, Локридж не мог сдержать улыбки. На его взгляд, Виборг XVI века вроде городка на перекрестке дорог, где его родители делали покупки. Правда, он казался куда более привлекательным, особенно после двухдневного путешествия пешком по безлюдным местам. К тому же он обещал уют в то время, когда последние лучи заходящего солнца пронизывали иссиня-черные дождевые облака, гонимые ветром, который развевал плащ Локриджа и насвистывал песню надвигающейся зимы.
Сквозь дубовую рощу за озером (буки еще не успели вытеснить это доброе дерево из Дании) он разглядел заброшенный монастырь — кирпичное здание теплых тонов. Высившиеся рядом городские стены сохраняли зеленый цвет основания, где на насыпи росла трава. Тот же оттенок придавал мох высоким гребням видневшихся соломенных крыш. Тянулись к небу тонкие и изящные башни собора.
— Думаю, Кносс малость побольше, — сказал Локридж.
Улыбка сбежала с его лица. «Тридцать три столетия, — подумал он. — И все надежды, расцветавшие так ярко, обратились в прах, не оставив по себе даже памяти. И другие надежды рождались и умирали, покуда сегодня…»
Диаглосса давала общую информацию, но умалчивала об исторических событиях. То же самое было и в эпоху Аури, и — он подозревал — во все годы земного существования, где открывались ворота времени. Локридж догадывался о причине. Патруль и Хранители вербовали для себя помощников из местных жителей, но кто может сохранить твердость, зная, что ожидает впереди его народ?
Дания переживала тяжелые дни. Они с Аури старались держаться проселочных, гужевых дорог, которые вились через лес и вересковые заросли; питались они продуктами из продовольственного пакета, а спали на открытом воздухе, прижавшись друг к другу и завернувшись в плащи, когда не столько темнота, сколько усталость заставляла их делать привал. Но они видели фермы и людей. Останавливались попить воды у колодцев; и хотя все крестьяне были угрюмые, запуганные, неразговорчивые, нельзя было не узнать кое-что. По стране гуляла песня:
Весь птичий род, что в лесу живет,
От ястреба злого страдает.
Срывает он с птичек и перья, и пух,
Из лесу их выгоняет.
И вот уже со своими детьми
Старый орел улетает…
И птичий народ одичал совсем —
Что делать, как быть, не знает…
Через четыре столетия здесь будет счастливая страна, которую Локридж видел. Это было слабое утешение в серый холодный вечер. Сколько продлится ее благополучие?
— Идем, — сказал он. — Нам надо спешить. На закате они закрывают ворота.
Они шли вдоль берега озера, пока дорога не вывела на главный тракт. По словам мальчика, который доверился Локриджу, рассказал кое-что и даже спел ему балладу (о благородных дворянах, которые теперь, когда король Кристиан И, друг простого народа, заключен в замок Сендерборг, стали совершенно бессовестно этот народ притеснять), завтра был канун всех Святых. Локридж довольно точно рассчитал время; ему хотелось устроиться в городе и хоть немного освоиться в нем, прежде чем приниматься за поиски Йеспера Фледелиуса.
Главная дорога была грунтовой, грязной и изрытой глубокими колеями. Никакого транспорта на ней не было видно. Над Северной Ютландией все еще витал призрак прошлогоднего восстания, подавленного пушками Йоханна Рантзау.
В голых ветвях деревьев завывал ветер.
Полдюжины воинов стояло на страже у главного входа. Это были германские ландскнехты в перепачканных голубых мундирах, рукава которых раздувались вокруг лат. За плечами у них висели двуручные мечи пяти футов длиной. Две алебарды со звоном преградили путникам дорогу, третья оказалась нацеленной Локриджу в грудь.
— Halt! — рявкнул начальник караула. — Wer geht da?[16]
Американец облизал пересохшие губы. Наемники выглядели не слишком внушительно. Они были ниже его на несколько дюймов, как и большинство людей в этот век постоянного недоедания, — в его время, или в эпоху Аури, такого не было, — их лица под высокими шлемами были изрыты оспой. Тем не менее убить его они могли запросто.
Легенда у Локриджа была подготовлена.
— Я английский купец, путешествую со своей женой, — сказал он на их родном языке. — Наше судно потерпело крушение у западного берега. — Берег этот был настолько пустынным — там, где он его видел, — что Локридж был уверен: никто не уличит его во лжи. По сведениям, полученным от диаглоссы, кораблекрушения были далеко не редкостью. — Мы добрались сюда по суше, — закончил он.
Сержант смотрел недоверчиво, его люди напряглись.
— В это время года? И только вы двое спаслись?
— Нет-нет, все добрались до берега целыми и невредимыми, — ответил Локридж. — Корабль сидит на мели, он получил повреждения, но не развалился. — Хотя ему и много пришлось путешествовать, но морским волком, безусловно, он не был. — Капитан решил остаться там с командой, чтобы не разграбили товары. А поскольку у меня в Виборге неотложные дела, я взялся сообщить о случившемся и попросить помощи.
Локридж знал: для того чтобы добраться туда и выяснить, что он все наврал, понадобится как минимум три дня, и столько же обратно. К тому времени его здесь уже не будет.
— Значит, ты англичанин, да? — Маленькие глазки сержанта еще сузились. — Никогда не слыхал англичанина, который говорит так, будто родился в Меклебурге.
Локридж мысленно выругался. Надо было постараться обойтись тем немногим из немецкого, что осталось в его памяти от колледжа, и не поддаваться соблазну использовать устройство в его ухе.
— Но так оно и есть, — постарался он поправить положение. — Мой отец много лет был там комиссионером. Поверьте, я вполне порядочный человек. — Он сунул руку в кошель, достал пару золотых ноблей и многозначительно позвенел ими. Видите, я могу позволить себе предложить достойным людям выпить за мое здоровье.
— Фридрих! Позови юнкера! — гаркнул сержант.
Один из ландскнехтов побежал через напоминавшие туннель ворота. Древко его копья стучало по булыжникам. Локридж попятился.
— Стой, где стоишь, чужеземец! — Стальное острие едва не коснулось его.
Аури схватила Локриджа за руку. Сержант подкрутил усы.
— Какая это, к черту, жена богатого купца? — нашел он, к чему еще придраться. — Загорелая, как любая крестьянская девка. — Он вытер нос тыльной стороной ладони и задумался. — Кто же вы все-таки?
Локридж заметил, как страх в глазах Аури уступил место другому чувству, прежде ей не знакомому, — смущению, вызванному тем, как пялились на нее ландскнехты. Будь у него в руке пистолет…
— Эй вы! — рявкнул он. — Ведите себя прилично, не то вас высекут.
Сержант захихикал:
— Или ты будешь болтаться на виселице — с той стороны города. Шпион! Вороны будут тебе рады. Тех крестьян, что мы для них повесили, они уже давно склевали до косточек.
Локриджу стало душно. Он не ожидал неприятностей. Что-то вышло не так.
Взгляд его блуждал по сторонам, он пытался найти выход из трудной ситуации, но выхода не было. Тлели запальные фитили аркебуз; невдалеке он услышал цокот железных подков.
Показался всадник в легких доспехах. На его лице застыло выражение надменности. «Должно быть, один из датских аристократов, — подумал Локридж, — которым подчиняется эта страна, этот иностранный гарнизон среди их собственного народа». Немцы неуклюже отдали честь.
— Это юнкер Эрик Ульфельд, — объяснил сержант. — Расскажи ему свою сказку.
Приподнялись светлые брови.
— Что ты можешь сказать? — произнес Ульфельд, тоже по-немецки.
Локридж назвал свое настоящее имя — почему бы и нет? — и повторил свою историю, добавив некоторые подробности. Ульфельд погладил подбородок — чисто выбритый по понятиям этого времени с существующими в нем бритвенными принадлежностями: ладонь юнкера прошлась словно по наждачной бумаге.
— Какие у тебя есть доказательства?
— Документов никаких нет, милорд, — ответил Локридж. Пот из-под мышек стекал по бокам. Всадник возвышался над ним горой на мутном фоне облаков; солнечные лучи приобрели медный грозовой оттенок, придав окружающему резкие очертания; ветер выл все громче. — Они пропали при кораблекрушении.
— Тогда, может быть, ты знаешь здесь кого-нибудь? — Голос Ульфельда звучал жестко и грозно.
— Да, в гостинице «Золотой Лев»…
Локридж осекся. Ульфельд схватился за рукоять меча. Все понятно: проклятая диаглосса! Вопрос был задан по-датски, и он, не подумав, ответил так же.
— Англичанин, который совершенно свободно говорит на двух иностранных языках? — пробормотал Ульфельд. В его светлых глазах вспыхнул огонь. — Или человек графа Кристоффера?
— Прах Господен, милорд! — выпалил сержант. — Он убийца-поджигатель!
Вооруженные солдаты приблизились вплотную. Слишком поздно Локридж сообразил, в чем дело. Поскольку люди этого века умели пользоваться порохом, совершено уже было кругосветн