— Сразу же. Конечно, поначалу я путешествовал с кем-то, чтобы научиться всё делать правильно.
— В возрасте пяти лет?
— Задолго до этого.
— С кем ты путешествовал?
— С тем, кто оказывался поблизости.
— Конечно. А у кого ты останавливался, когда тебе было пять?
Прот ударил рукой по лбу.
— На Ка-Пэкс никто ни с кем не «остаётся». Нам нравится находиться в движении.
— Почему так?
— На Ка-Пэкс много места. Есть, на что посмотреть (в отличие от маленького Гуэлфа, Монтана, где родился Роберт — прим. автора).
— Никто из твоих знакомых не умирал, когда тебе было шесть?
Очевидно, моя пуля пролетела мимо прота.
— Один или два существа в преклонном возрасте. Вообще смерть — это большая редкость на Ка-Пэкс.
— Да, ты говорил. Ну хорошо, прот. Наше время на сегодня подошло к концу. Можешь идти. Увидимся в пятницу.
Прот вскочил и подбежал к двери.
— Не принимай фальшивки![76] — прокричал он, направляясь в палату.
Я подозревал, что прот снова меня одурачил.
Джордж, должно быть, подумал, что эксперимент с перемещением на луче света был шуткой. Когда я вернулся в офис, то нашёл на столе факс с изображением очень старой лошади, чьи рёбра проступали из-под кожи, а голова безвольно опустилась. Нарисованная стрелочка указывала на лошадь, а рядом с ней красовалась надпись: «прот». Не успел я позвонить Джорджу, чтобы объяснить ситуацию, как появилась Жизель. Она была в гораздо лучшем настроении, чем прежде. Когда я подметил эту перемену, Жизель воскликнула, что если прот найдёт Роберта и возьмёт с собой на Ка-Пэкс, то она тоже непременно полетит с ними!
— Так сказал прот?
— Да!
— Мой крестник тоже полетит?
— Ага!
— Тогда, думаю, тебе стоит помочь ему найти Роба.
Её улыбка исчезла.
— Как?
Я посоветовал ей для начала восполнить все недостающие детали в прошлом Роберта — те, что она могла узнать за два года ужинов за одним столом, совместного просмотра фильмов, составления общих планов за бокалом вина и всех остальных вещей, которые сопутствуют счастливым и близким отношениям.
К сожалению, Жизель знала о Робе не больше, чем я. Они редко обсуждали его детство: это было болезненно для него (и для неё), или прошлый брак Роберта (по той же причине). И всё же она рассказала мне пару удивительных вещей о его пристрастиях.
Например, несмотря на интерес к большинству научных предметов, включая полевую биологию (главное направление его исследований), Портер не любил астрономию. Он даже не смотрел повторные показы Звёздных войн и спин-оффы[77]. Другой странностью было его отвращение к водным процедурам. Он принимал только душ и никогда не заходил в ванную комнату, когда Жизель лежала в ванне.
Я задумался: «Может, в детстве Роберта произошло что-то нехорошее, когда он был в ванне?»
— Можешь вспомнить что-нибудь ещё?
— Ничего необычного.
— Религиозные верования?
— Роб не атеист, но и не особо религиозен. Больше агностик, по-моему.
— Он когда-нибудь рассказывал тебе о своих игрушечных солдатиках? Вы обсуждали войну во Вьетнаме или что-то, связанное с армией?
— У него были солдатики?
— Да, в раннем детстве.
— Как и у моих братьев, и у всех, кого я знаю.
— Он когда-нибудь сетовал на бедность в тот период? Выражал недовольство системой свободного предпринимательства и тем, как она вредит окружающей среде?
— Он биолог, доктор Брюэр. Конечно, он говорил о разрушении окружающей среды. Но Роберт никогда не выказывал коммунистических наклонностей, если ты об этом.
— Он не говорил, что Земля движется к скорой и неминуемой гибели?[78]
— Не чаще, чем кто-либо другой. А почему ты спрашиваешь? Разве Роб выражал радикальные идеи на этот счёт?
— Не совсем. Я всё ещё пытаюсь помочь ему. Сделай одолжение, Жизель. К нашей следующей встрече постарайся вспомнить и запиши всё, что было необычного в поведении Роберта за время ваших отношений. И составь, пожалуйста, список всего, что он любит и не любит. Сделаешь?
Жизель моргнула своими большими ланьими глазами.
— Конечно, если это поможет.
Я не стал делиться своими опасениями на этот счёт.
Проходя мимо комнаты отдыха, я встретил Фрэнки, сидящую на своём обычном месте — широком подоконнике, и смотрящую в окно на лужайку. Я спросил, почему она не наденет куртку и не пойдёт подышать на воздухе. Она ответила в своей привычной манере: «Там дерьмово».
— Фрэнки, сегодня прекрасная погода!
— Красота в глазах смотрящего, — нахмурилась она. — Или это просто расхожая фраза, я не знаю. Да и знать не могу: никогда с ней не сталкивалась.
— Тебе не кажется, что солнечный свет прекрасен? Или зелёная трава, особенно в конце ноября? Листья, кружащиеся на ветру?
— Как могут быть красивыми смерть и разложение? — она посмотрела на мою левую щеку. — Это самая уродливая родинка, которую я видела.
— Есть ли хоть что-нибудь, что ты считаешь прекрасным?
— Рассказы о Ка-Пэкс звучат чертовски привлекательно.
— А на Земле ничего хорошего? Как же горы, морской берег, музыка? Ты любишь оперу?
— Не выношу.
— Почему?
— Это просто напыщенная мелодрама. Блевать от них тянет… — добавила она перед тем, как слезть с подоконника и столкнутся с Алисой, которая переживала свою «гигантскую» фазу и громко топала по комнате широкими шагами. Она отмахнулась от Фрэнки, как от комара.
Именно в такие моменты я жалел, что не выбрал другую профессию. Фрэнки всякий раз погружала меня в уныние. Она считает нас ответственными за смерть своей матери, которая приняла не те таблетки, когда находилась в госпитале на лечении лёгкого недомогания. Это был резонансный случай, и я читал о нём в газете. Но несчастные случаи происходят даже с лучшими из нас, и Фрэнки могла бы это понять, если бы не самоубийство отца годом позже, вслед за суицидом старшей сестры (по иронии судьбы медсестра, ответственная за подбор лекарств для мамы Фрэнки, вышла замуж за адвоката и стала успешной и уважаемой женщиной).
Хотя сама Фрэнки не проявляла склонности к самоубийству, она оставалась безнадёжно озлобленной по отношению ко всем. Казалось, из всех пациентов она последняя, кому сможет помочь прот: он и сам переживал трудные времена в отношениях с людьми.
Я услышал топот позади себя.
— Доктор Брюэр! Доктор Брюэр!
Пытаясь угадать, что стряслось на этот раз, я повернулся и увидел Милтона, бежавшего ко мне. «Дядюшка Милти» был без своей нелепой шляпы. Рубашка, обычно торчавшая из ширинки, была аккуратно заправлена. Складывалось впечатление, что это и не Милтон вовсе. Внезапно меня посетила мысль, что передо мной и был «настоящий» Милтон.
— Доктор Брюэр! — тяжело дыша, он проскользил по полу, прежде чем остановиться передо мной. — Выпишите меня! Прот сказал, что я вылечился!
— Милтон, это решают врачи, а не прот.
— Нет, вы не поняли! Я действительно вылечился.
— Я тебе верю и думаю, что так и есть. Давай назначим терапевтическую встречу, где мы сможем всё выяснить?
— В этом нет необходимости!
— Правда? Убеди меня. Что заставляет тебя думать, что ты настолько поправился, что готов к выписке?
— Так сказал прот.
Я внимательно изучил Милтона. Все симптомы психоза исчезли. Он был спокоен, не пытался шутить, взгляд был ясным и трезвым. Это был человек, потерявший всю семью во время холокоста. Не по трагической случайности, как Фрэнки, а в результате одного из самых страшных периодов в истории человечества. И всё же та глубочайшая печаль, которая раньше скрывалась за шутками и клоунадой, исчезла без следа.
— Расскажи, что с тобой случилось?
— Я разговаривал с протом. Он подсказал решение всех моих проблем.
— Какое?
— Забыть человеческую историю.
— Забыть холокост???
— Всё забыть! Мы не должны жить в прошлом, сожалея о том, что сделано. Мы не должны искать возмездия, продолжая цикл преступлений и наказаний до бесконечности. Нам даже не нужно никого прощать. Мы можем всё начать заново, будто ничего и не было. Сегодня — первый день без прошлого, и он мне нравится!
— Для тебя это имеет смысл, Милтон?
— Конечно, доктор Брюэр.
— И ты думаешь, что воспоминания не вернутся?
— Конечно, нет. Прошлого не существует! Сегодня — начало времён!
— Сначала мне нужно поговорить с протом, а потом мы встретимся и продолжим разговор, хорошо?
— Как скажете. Мне готовиться к переводу в первое отделение?[79]
— Это решает доктор Гольфарб и врачебная комиссия, но полагаю, что шансы высоки, если твоё состояние продолжит улучшаться.
— Гарантирую: так и будет. Вы удивитесь, каким тяжелым грузом может быть прошлое!
— С этим я не спорю!
Когда я вернулся в офис, наш уважаемый директор был на месте. Вирджиния расхаживала по комнате с сигаретой, хотя бросила курить десять лет назад.
— Что случилось? — спросил я.
— Помнишь, два года назад к нам приходили из ЦРУ[80] после появления прота на ток-шоу?
— Как я могу забыть? Они напомнили мне Лорела и Харди[81].
— Они снова заходили.
— Чего хотели?
— Спрашивали, почему мы не сообщили им о возвращении прота. Хотят с ним поговорить.
— И что ты ответила?
— Спросила, есть ли у них ордер на обыск.
Вирджиния, как и моя дочь Эбби, далека от либерализма.
— Показали ордер?
— Нет. Но у них есть официальный запрос, подписанный президентом.
— Ты имеешь в виду президента Америки?
— Да, именно.
— Как они узнали о возвращении?
— По-моему, все уже знают.
— Ты разрешила им побеседовать с протом?