етил Гестию, Тезея и Эйрен с рогом изобилия…
— Ты зажег огонь в знак приношения богам, — провозгласил голос неподалеку от меня.
Я не обернулся. Голос раздался со стороны моего правого плеча, но я не обернулся, потому что я его знал.
— Возможно, — сказал я.
— Давно ты не ступал по этой земле, по Греции.
— Верно.
— Не потому ли, что здесь никогда не было бессмертной Пенелопы — терпеливой, как горы, верящей в возвращение ее калликанзароса, вяжущей что-то и терпеливой, как холмы?
— Ты что, теперь деревенский сказитель? Он зафыркал от смеха.
— Я пасу многоногих овец в предгорьях, там, где рано поутру персты Авроры разбрасывают розы в небесах.
— Да, ты сказитель. Почему же сейчас ты не в предгорьях, где сбиваешь молодежь с толку своими песнями?
— Из-за снов.
— Вон как.
Я обернулся и вгляделся в это древнее лицо — его морщины в свете умирающего пламени были как черные рыбацкие сети, брошенные на дне морском, его борода была как снег, что медленно падает, придя со стороны гор, глаза его были того же цвета, что и голубая повязка, охватывающая виски. Он опирался на свой посох, не более чем воин опирается на свое копье. Я знал, что ему больше ста лет и что он никогда не принимал таблетки Ж. С.
— Совсем недавно приснилось мне, что я стою посреди черного храма, — сказал он мне, — и подходит бог Гадес и встает около меня: берет меня за запястье и велит идти с ним. Но я говорю «нет» и просыпаюсь. Сон этот встревожил меня.
— Чего ты наелся в тот вечер? Ягодок из Горючего Места?
— Прошу, не смейся… Затем в другую ночь приснилось мне, будто я стою на арене во тьме. И что во мне вся сила бывших чемпионов и что я сражался с Антеем, сыном Земли, и сокрушил его. И тогда подходит ко мне снова бог Гадес и говорит, беря за руку: «Теперь иди со мной». Но я снова ему отказал и проснулся. Земля дрожала.
— Это все?
— Нет. Затем, еще позднее, и не ночью, а когда я сидел под деревом, следя за своей отарой, мне было видение, хотя я не спал. Будто, как Феб, сражался я с монстром Питоном, и он почти сокрушил меня. На сей раз бог Гадес не являлся, но когда я обернулся, то неподалеку стоял Гермес, его посланник, и, улыбаясь, наставлял на меня свой кадуцей, будто ружье. Я покачал головой, и он его опустил. А затем снова поднял, на что-то указывая, и я посмотрел в ту сторону. Передо мной лежали Афины — вот это самое место, этот театр, ты… и здесь же сидела старая женщина. Та, которая отмеряет нить жизни. Она сердилась, потому что намотала твою нить на горизонт и концов было не найти. Но та, которая вяжет, разделила ее на две очень тонкие нити. Одна нитка убежала за моря и скрылась с глаз. А другая прошла по холмам. На первом холме стоял Мертвец и держал твою нить своими белыми-пребелыми руками. За ним, на следующем холме, нитка эта пролегла по горящему камню. На холме же, что за горящим камнем, стояло Черное Чудище: дергало твою нитку и рвало ее зубами. И вдоль этой длинной нити крался большой воин-иноземец, глаза его были желты, в руке его был обнаженный клинок, и он несколько раз угрожающе замахнулся им. Так что я спустился в Афины, чтобы встретиться с тобой здесь, в этом месте, и сказать, чтобы ты возвращался обратно за моря, — предупредить тебя не подниматься на холмы, где тебя ждет смерть. Потому что я понял, когда Гермес поднял свой жезл, что видение это не про меня, а про тебя, о отец мой, и что я должен найти тебя и предупредить. Уходи сейчас же, пока у тебя еще есть возможность. Возвращайся. Прошу тебя.
Я сжал его плечо.
— Язон, сын мой, назад я не поверну. За свои собственные действия я несу полную ответственность, правильные они или нет, — включая, если на то пошло, даже собственную смерть, — и на сей раз я обязан пойти на холмы, те, что возле Горючего Места. Благодарю за предупреждение. Наша семья всегда имела дело со снами, и часто они вводили в заблуждение. Я тоже их вижу — только не свои, а чужие, — чужими глазами, иногда отчетливо, иногда не очень.
Благодарю за предупреждение. Прости, что не могу его учесть.
— Тогда я пойду к своей отаре.
— Пойдем в гостиницу. Завтра мы доставим тебя по воздуху до Ламии.
— Нет, я не сплю в больших зданиях, и я не летаю.
— Может, ты просто не привык. Сделаем, как тебе удобно. Мы можем провести ночь здесь. Ведь я Комиссар этого памятника.
— Я слышал, что ты снова важная персона в Большом Правительстве. Будут новые смерти?
— Надеюсь, нет.
Мы нашли ровное место и развалились на его плаще.
— Как же ты толкуешь эти свои сны? — спросил я его.
— Мы получаем от тебя подарки каждый сезон, но когда ты сам был здесь в последний раз?
— Почти девятнадцать лет назад, — сказал я.
— Тогда ты не знаешь о Мертвеце?
— Не знаю.
— Он почти что самый крупный из людей — толще и выше всех остальных, тело у него цвета рыбьего живота, а зубы как у зверя. О нем начали говорить лет пятнадцать назад. Он появляется только по ночам. Он пьет кровь. Он ходит по окрестностям в поисках крови — неважно какой, человеческой или животных, и смех у него, как у ребенка. По ночам он заглядывает, улыбаясь, в окна спален. Он сжигает церкви. Он свертывает молоко. Он наводит ужас на женщин, и у них случаются выкидыши. Говорят, что в дневное время он спит в гробу, охраняемый мужчинами из племени куретов.
— Похоже, он не лучше калликанзароса.
— Отец, он на самом деле существует. Какое-то время назад кто-то начал убивать моих овец. Этот «кто-то» частично съедал их и выпивал почти всю их кровь. Так что я выкопал себе укрытие и покрыл его ветками. В ту ночь я не смыкал глаз. И через несколько часов он явился. Я был так напуган, что не положил камень в пращу, потому что он был таким, каким я его описал: большой, даже больше тебя, и тучный, цвета только что выкопанного трупа. Руками он свернул овце шею и стал из горла ее пить кровь. Слезы лились у меня из глаз, когда я смотрел на это, но я боялся что-либо сделать. На следующий день я увел свою отару, и больше он не беспокоил. Этим рассказом я пугаю своих правнуков — твоих праправнуков — когда они плохо себя ведут… И он ждет там, наверху, в холмах.
— М-да… Если ты говоришь, что видел его, значит, это правда. Странные существа возникают возле Горючих Мест.
— …Где Прометей обронил слишком много огня созидания!
— Нет, где какой-то подонок бросил кобальтовую бомбу, и яркоглазые мальчики и девочки кричали Eloi радиоактивному пеплу… А что это за Черное Чудище?
— Оно тоже существует, я уверен. Однако я никогда его не видел. Размером со слона и очень быстрое, и, как говорят, хищник. Оно охотится на равнинах. Возможно, когда-нибудь оно повстречается с Мертвецом, и они убьют друг друга.
— Обычно так не случается, но мысль хорошая… И это все, что ты о нем знаешь?
— Да, те, кого я встречал, видели его только мельком.
— Для меня, пожалуй, и это было бы ни к чему.
— …И еще я должен рассказать тебе о Бортане.
— Бортан. Знакомое имя.
— Это твой пес. Ребенком я обычно катался верхом на нем и бил пятками в его стальные бока. Он ворчал и хватал меня за ногу, но осторожно.
— Мой Бортан умер так давно, что даже не стал бы грызть собственные кости, доведись ему в последней из инкарнаций выкопать их.
— Я тоже так думал. Но через два дня после того, как ты отбыл в последний раз, он вломился в твое жилище. Он явно пробежал по твоим пятам пол-Греции.
— Ты уверен, что это был Бортан?
— Разве когда-нибудь существовала другая такая собака размером с небольшую лошадь, с бронированными пластинами на боках, а челюсти, как капкан на медведей?
— Думаю, что нет. Вот, возможно, почему вымирают виды. Собакам нужна броня, если они собираются ошиваться среди людей, а она нарастала у них недостаточно быстро. Если он еще жив, он, вероятно, последний пес на Земле. Знаешь, мы с ним были вместе в щенячьем возрасте — так давно, что даже больно об этом думать. В тот день, когда он исчез во время охоты, я решил, что с ним произошел несчастный случай. Я искал его, а затем понял, что он мертв. В то время он уже был невероятно стар.
— Может, он получил рану и так годами и бродяжничал. Но это был именно он, и он явился по твоим пятам, в тот последний раз. Когда он увидел, что тебя нет, он взвыл и снова бросился за тобой. С тех пор мы его больше не видели. Хотя иногда по ночам я слышу его лай, когда он охотится в холмах…
— Этой чертовой глупой дворняге следовало бы знать, что никто не стоит такой привязанности.
А затем ночной ветер, веющий хладом сквозь арки годов, выследил меня. Он коснулся моих глаз. Усталые, они закрылись.
Греция кишмя кишит легендами, чревата опасностями. Большая часть территории материка возле Горючих Мест представляет собой традиционную угрозу. Все потому, что, хотя считается, что Контора правит Землей, на самом-то деле это относится только к островам. На большей части материка сотрудников Конторы примерно столько же, сколько было таможенных чиновников в горных районах в двадцатом веке. Для местных они желанная добыча во все времена года. Острова подверглись меньшему разрушению, чем остальной мир во время Трех Дней, и, соответственно, были логическими аванпостами для наших чиновников, когда тайлериты решили, что мы можем использовать кое-какую администрацию. Жители материка традиционно противостояли этому.
Однако в регионах около Горючих Мест аборигены — далеко не всегда полноценные человеческие особи. Вот в чем смысл этого традиционного противостояния, этих примеров аномального поведения. Вот почему Греция чревата.
Мы могли бы пойти морем по направлению к Волосу. Мы могли бы, в связи с этим, перелететь на Волос или почти в любое другое место. Однако Миштиго хотел идти пешком из Ламии, идти и наслаждаться возвращением легенд и враждебного мира. Вот почему мы оставили скиммер в Ламии. Вот почему к Волосу мы двинулись пешком.
Вот почему мы неожиданно встретились с легендой.
С Язоном я попрощался в Афинах. Он отправился вдоль побережья под парусом. Вполне мудро.