— Они не подошли.
— Может, поэтому они и вызвались добровольцами? Теперь могут хвастаться этим… Заметил, как он начал подлизываться ко мне, когда я сказал о долге перед обществом? Ненавижу таких людей! Все они — обманщики.
— По крайней мере, он ушел весьма довольный. Таннер снова рассмеялся. Затем открылась дверь, и в комнату вошел Монк в сопровождении Рыжего, который нес большую коричневую сумку.
— Здесь ваш обед. Пойду помогу с машиной, пока вы едите. Между прочим, Черт, там один парень по имени Блинки говорит, что знает тебя.
— Никогда о таком не слышал.
— Ладно, я его тогда отправлю.
Дверь за механиками мягко затворилась. Таннер и Грег приступили к обеду. Через несколько минут дверь медленно приоткрылась, и в комнату заглянул высокий худощавый молодой человек со впалыми щеками и копной светлых волос. Поправив на носу очки с толстыми стеклами, он вошел.
— Привет, Черт.
— Что тебе надо?
— А что у тебя есть?
— Для тебя ничего. Убирайся.
— Разве так разговаривают с тем, кто сделал тебя богатым?
— О каком богатстве ты говоришь?
— Я слышал, как президент рассказывал о твоем ранчо на побережье. Уверен, что все эти бешеные деньги — от наших совместных затей.
— Убирайся!
— Что ты привез на этот раз?
— Лекарство для Бостона.
— Такой парень, как ты, не отправляется в подобное путешествие, если от него не будет прибыли. Выкладывай: что притащил?
— Если ты еще будешь здесь, когда я съем этот гренок, я покажу тебе новый способ причинения боли.
— Черт, в этом городе ты должен иметь дело только со мной. Что везешь? Как обычно, конфеты и марихуану?
Таннер запихнул гренок в рот и поднялся, достав свой эсэсовский кинжал.
— Я смотрю, ты не только плохо видишь, но и плохо слышишь, Блинки, — сказал он, ухватив клинок за лезвие таким образом, что острие выступало между большим и указательным пальцами сантиметра на три. Таннер сделал несколько шагов вперед, и Блинки взялся за ручку двери.
— Не пугай меня, Черт. Я тебе нужен.
Таннер вскинул руку с ножом и полоснул Блинки по левой щеке.
— Зачем ты сделал это? — Голос Блинки не изменился.
— Ради смеха, — ответил Таннер и ударил его ногой по голени. Блинки согнулся. Таннер занес нож, но Грег схватил его за руку.
— Ради бога! Прекрати! — взмолился он, когда Таннер левой рукой ударил Блинки в живот. — Просто вышвырни его отсюда! Зачем же резать бедолагу на куски!
Пытаясь высвободить руку, Таннер сильно ударил Блинки коленом промеж ног, тот взвыл и упал на пол. Грег оттащил Таннера в сторону, не дав ему ударить упавшего по ребрам.
— Хватит, черт побери! Кто тебе позволил вести себя так?!
— Ладно. Только убери его с моих глаз!
Грег поднял Блинки с пола. Таннер вытер кинжал о штаны и спрятал. Грег, подставив обмякшему Блинки плечо, помог ему выйти из комнаты. Через несколько минут он вернулся.
— Я соврал о том, что произошло, и мне поверили, потому что у этого парня уже есть судимость. Но зачем ты это сделал?
— Он меня раздражает.
— Чем?
— Он грязный торговец наркотиками, и «нет» для него — не ответ.
— Разве это причина, чтобы так его отделывать?
— Почему же не развлечься?
— Ты — жалкий ублюдок.
— Ешь. Твои гренки остывают.
— Что бы ты сделал, если бы я не остановил тебя? Убил бы его?
— Нет. Может, выбил бы ему пару зубов этими плоскогубцами на столе.
Грег сел и уставился на свой обед.
— Ты спятил, — произнес он наконец.
— Разве все мы не спятили?
— Возможно. Но это было так…
— Грег, ты, наверное, и в самом деле не понимаешь. Я — Ангел. Я последний Ангел, оставшийся в живых. И я был Ангелом еще до того, как мы сменили хлопок на кожу из-за проклятых штормов. Ты знаешь, что это означает? Я — последний, и мне надо поддерживать репутацию. Я не даю отпора, потому что никто не наседает. А этот вшивый торговец решил, что может размазать меня по стенке, потому что у него в городе есть сила, если я забастую и начну поставлять товар кому-нибудь другому. Поэтому он пришел и обращался со мной, как хозяин. Пришлось поставить его на место, понимаешь? Я дал ему возможность заткнуться, но он не воспользовался ею. Тогда это уже стало делом чести.
— Но сейчас ты ведь один из всей банды.
— А разве последний католик не будет считать себя папой римским?
— Пожалуй.
— Ну.
— Не думаю, что ты долго протянешь, Черт!
— Согласен. Но я не уверен, что ты протянешь дольше.
Таннер снял крышку со стаканчика с кофе, отпил, посмаковал и звучно рыгнул.
— Я рад, что наконец прищучил этого ублюдка. Он мне никогда не нравился.
— Почему они выбрали тебя?
— Потому, что я хороший шофер. Ты видишь, куда мы добрались?
Грег не ответил. Таннер встал и подошел к окну, раздвинул планки жалюзи.
— Так, толпа немного поредела. Многие перешли на другую сторону улицы и забрались на крышу. — Взглянув на часы, он добавил: — Думаю, нам пора отправляться. Хотелось бы выехать из города засветло.
Грег не ответил, поэтому Таннер открыл шкаф, осмотрел его содержимое, закрыл. Выпив еще глоток кофе, он закурил сигарету.
— Интересно, как там дела с ремонтом?
Грег закончил обед и бросил пустые упаковки в корзину для мусора. Собрав остатки после Таннера, он и их бросил в корзину.
— Ну и лентяй же ты!
Таннер зевнул и вновь выглянул в окно.
— Пойду поищу начальника, — сказал Грег, выходя из комнаты.
Таннер постоял немного, покурил и тоже решил посмотреть, как продвигаются дела.
— Ну как?
— Пока все нормально. Видели того порезанного? Весь в крови.
— Масло менять будете?
— Конечно.
— Сколько времени вам еще нужно?
— Может быть, час.
— Здесь есть черный ход?
— Идите мимо этой красной машины слева. Дверь там.
— Не знаете, снаружи народ стоит?
— Вряд ли. Там одни сорняки и куча мусора.
Таннер пошел в дальний угол мастерской, приоткрыл дверь и, оглядевшись вокруг, вышел наружу. В теплом воздухе пахло копотью и бензином. И все же он с удовольствием ловил ноздрями запах влажной травы.
Вечер еще не наступил, но уже начинало темнеть. Оглянувшись вокруг, Таннер увидел узкую скамейку и направился к ней. Сел, прислонившись спиной к теплой бетонной стене, и закурил. Пламя затухающей спички высветило сваленные в кучу автомобильные крылья, полуоси, детали двигателей, местами покрытые ржавчиной… Над этим бесформенным нагромождением хлама была натянута какая-то лента — словно замороженный в темноте раскат грома. В кроне громадного дерева, ветви которого почти касались земли за кучей хлама, слышалось пение какой-то птицы.
Прихлопнув москита, Таннер почувствовал, как по его лицу пробежал легкий прохладный ветерок — похоже, собирался дождь. Сделав пару глубоких затяжек, он бросил камень в выскочившую из кучи крысу, но не попал и фыркнул. А фыркнув, вдруг представил себе, как переплетаются прошлые преступления и страх от осознания грядущих неприятностей. Перед мысленным взором встало огромное пламя, словно цветок смерти, охватывающее его автомобиль с двумя темнеющими скелетами внутри; вот взорвались боеприпасы, и все добропорядочные граждане, ненавидевшие его, смеясь и что-то невнятно бормоча, образовали огромное живое кольцо вокруг этого погребального костра и пляшут, сжимая в руках полицейские дубинки…
— Черт бы вас всех побрал, — тихо проговорил Таннер.
Вспомнилось то время, когда он был Номером Один. Полиция провела рейд, убив или схватив всех его людей, а он спокойно сидел в тюряге. С тех пор он чувствовал себя… безлюдной страной. Теперь другая судьба, другой жребий выпал на его долю — служить тем, кто охотился за ним тогда. Ему не хватало его красавца, его одноглазого маяка в жизни — «харли-дэвидсона» с четырехскоростной коробкой передач, с двумя большими карбюраторами. Не хватало дрожащей, вибрирующей, взрывной мощи между бедрами, ручек управления в руках, запаха жженой резины и выхлопных газов. Ушло. Ушло навсегда. Мотоцикл конфискован и продан в уплату штрафов и судебных издержек. Такова участь всего железа. Вот и сейчас перед ним куча хлама. Кто знает? Мотоцикл был ему почти женой, и эта куча железа могла бы быть его могильным холмом, а его, Таннера, могила — чуть дальше к востоку…
Он выругался и подумал о брате. Последний раз он видел Денни больше года назад. Их разделяла стеклянная стена, а в комнате находился охранник, который разрешил передать сигареты. О чем им было говорить? А сейчас Денни, наверное, лежит где-нибудь в больнице забинтованный, спасенный от огня и кучи дерьма. Нет, брат — единственный, кого следовало спасти.
Таннер прикурил новую сигарету и швырнул окурок в железный хлам. С писком метнулась прочь крыса.
Он вспомнил обряд своего посвящения. Ему тогда было шестнадцать. Ведро передавали из рук в руки, а он гордо стоял в своем светлом костюме и блестящих наручниках и, хотя был немного пьян, не шатался. Все по очереди мочились в ведро, потом содержимое вылили ему на голову. Это было его крещение, он стал Ангелом.
Целый год он носил смердящую одежду, а еще через два года, когда ему стукнуло девятнадцать, он стал Номером Один. Он водил их на дело. Все знали его имя и уступали дорогу. Он был Чертом, и его люди были хозяевами на Побережье. Они совершали вылазки, куда могли, и делали все, что хотели, пока он не угодил в серьезный переплет и не попался.
Город тоже постоянно переживал обряд посвящения, получая на голову тонны грязи с небес, только их банда была больше, чем его. И однажды они сразились.
Он сидел в камере, шесть на восемь, с любителем маленьких девочек. После попытки убить сокамерника, Таннера пересадили в одиночку. Он предпочел бы и дальше одиночку бессмысленной болтовне человека с диким выражением глаз, к которому его перевели. Крейг, так звали безумца, без умолку говорил с пеной у рта, и однажды, не выдержав, Таннер ударил его в челюсть, отчего пена стала вмиг красной. В последнюю минуту охране удалось разжать пальцы Таннера, стиснувшие горло Крейга, при этом один палец ему сломали. Они подумали, что он в одиночке свихнулся. Ему сказали об