— Именно поэтому вы стали преподавать мертвый язык?
— Конечно, Бэйлс. Что может быть успокоительнее, чем гудение детских голосов, талдычащих «Комментарии Цезаря», слово за словом переводя те же унылые описания, что вгоняли в дрожь десятки предыдущих поколений учеников? Да я могу преподавать свой предмет даже во сне. Что, кстати, частенько и делаю.
— И вы никогда не преподавали научные дисциплины? — спросил Бэйлс.
— О, нет. Тогда бы пришлось работать мозгами, а они должны отдыхать. Я мог бы преподавать греческий, но в средней школе греческий не изучают.
— Ученый, который знает латинский и греческий языки… Вы необычный человек.
— А вы первый, кто это сказал.
Бэйлс немного помолчал.
Его собеседник выглядел абсолютно хладнокровным, абсолютно уверенным в своей способности держать все в тайне. И у него было на это право. Сколько это уже продолжается? Двенадцать лет? Но сначала, конечно, никто ничего не подозревал.
— Странно, — сказал Берроуз, — что вы потратили много времени, чтобы найти меня. Простое изменение фамилии не должно было сбить вас с толку. Как это пишут о преступниках: совершив одно преступление, преступник в дальнейшем действует по шаблону и не изменяет его? Вам следовало догадаться, что я буду продолжать преподавать.
— Вы немного запутали нас ложными ходами, — сказал Бэйлс.
— К тому же мы не думали, что вы сумеете еще раз получить работу в школьной системе. Как вам удалось вторично зарегистрироваться?
— Да никаких проблем. Моему коллеге предложили другую работу. Я просто воспользовался его именем. Зарплата настолько низкая, что больше никто не претендовал на это место.
Бэйлс кивнул. Если у вас крепкие нервы, вы будете действовать так, словно бояться нечего, и тогда многое может сойти вам с рук. Теперь стало ясно, что за чопорной личиной школьного учителя скрываются крепкие нервы. Крепкие нервы и отличные мозги.
Бэйлс сунул руку в карман за сигаретами, вытащил пачку и тут услышал цоканье когтей по полу. Он обернулся.
Из открытой двери соседней комнаты появился немецкий дог. Это его когти стучали по полу.
— Он наблюдал за вами все это время, — приятно улыбнулся Берроуз. — Когда вы сунули руку в карман, но не знал, что вы собираетесь достать…
— Вы хорошо обучили пса, — произнес Бэйлс.
— Естественно. Я приготовился к некоторому ограниченному насилию.
— К ограниченному насилию?
— Разумеется, никакая собака не сможет справиться с группой вооруженных и тренированных людей. Я знаю, что те, кто послал вас, Бэйлс, настроены очень решительно. Но Артур, во всяком случае, даст мне немного времени. Времени, чтобы покончить с собой и не попасть к вам в руки.
— Но у нас нет никакого намерения применять силу.
— Но ее уже применяли.
— Вот как? — вежливо спросил Бэйлс. — Должно быть, это случилось еще до меня.
— Они обыскали мои комнаты, но ничего не нашли. Затем как-то вечером подстерегли меня и избили…
— И снова ничего не добились? — сказал Бэйлс. — Наверное, мне забыли сообщить об этом.
— После этого инцидента я решил сменить место жительства.
— Приношу извинения, — сказал Бэйлс. — Очевидно, они понятия не имеют о вас, как о человеке. Им следовало воззвать к вашим лучшим чувствам.
— Ну, это тоже было. Деньги, слава, патриотизм — все это не принесло пользы. Видите ли, я отдаю себе отчет, что может натворить это открытие.
— До сих пор известно только о взрыве, который разнес к чертям лабораторию…
— Ну да. И с такой же легкостью можно разнести к чертям весь мир. Я не могу этого допустить, Бэйлс. Когда наступят другие времена, когда люди изменятся…
Бэйлс ждал, что Берроуз замолк на полуслове.
— Вы хотите сказать, — спросил, наконец, Бэйлс, — что где-то храните записи о вашем секрете?
— Я этого не говорил.
— Но вы сказали, что пойдете на самоубийство, чтобы не дать открытию попасть в наши руки. А затем сказали, что наступят времена, когда люди получат его. Даже несмотря на то, что вы будете мертвы, они смогут воспользоваться им.
— Вам кажется, здесь противоречие? — сказал Берроуз. — Глупость с моей стороны. Но я же сказал вам, что не люблю работать мозгами. Я наговорил много глупостей…
— Не много. Только одну. Вы признались, что ваш секрет легкодоступен.
— Я так сказал? Тогда почему же вы не заберете его?
— Вероятно, мы его заберем, — улыбнулся Бэйлс. — Видите ли, Берроуз, мы можем сколько угодно говорить и делать глупостей и, по большому счету, они не причинят нам вреда. Но стоит вам совершить единственный промах — и все будет кончено.
Берроуз пристально посмотрел на него, затем отвернулся и взглянул на громадную собаку. Животное дрожало от возбуждения.
— Спокойно, Артур, — сказал Берроуз. — Все в порядке. — Затем повернулся к Бэйлсу. — А вы везунчик.
— Нет, — покачал головой Бэйлс. — Всего лишь терпеливый.
— Нет, вы везунчик, потому что сумели раскусить меня. Вы поняли, что я, как вы выразились, проклятый дурак, отказывающийся от миллионов только потому, что мое открытие уничтожило бы изрядную часть человечества. Я — проклятый дурак, который не может приказать, чтобы собака убила вас, потому что я ненавижу кровопролитие. Учитывая даже то, что вы — единственный человек, который понял, что тайна легкодоступна.
— Ну, меня нельзя назвать везунчиком, пока я не отыскал записи, — возразил Бэйлс.
— Вам не повезет даже тогда, — сказал Берроуз. — А теперь уходите.
И Бэйлс ушел.
Человек, который поджидал его на углу, ничего не сказал, но взгляд теребил: «Ну, что?»
— У меня есть догадка, Ридли, где могут находиться записи, — сказал Бэйлс.
— Догадка?
— Догадка, и больше ничего.
Не было смысла рассказывать Ридли о промахе, который допустил Берроуз. В этом бизнесе платят только за результат. К тому же, чем больше вы говорите о других людях, тем больше это говорит о вас самих.
— Они в квартире? — спросил Ридли.
— Ни в коем случае. Когда он убегал, у него не было возможности прихватить что-либо с собой.
— Ну, не знаю. Он не заходил домой, но, возможно, нашел другой способ…
— Никакого способа он не находил, — категорично сказал Бэйлс.
— При нем записей не было.
— Я знаю, — кивнул Бэйлс. — Вы обыскали его.
— Ни в квартире, ни лично при нем, — с раздражением сказал Ридли. — Как вы думаете, где они могут лежать? Спрятаны где-нибудь в раздевалке? Но прошло столько лет… Банковский сейф? Тогда он должен ежегодно платить за аренду, и мы бы это проследили. Передан другу? У него был только один близкий друг, его дом мы тоже обыскали. К тому же, этот человек уже умер.
— Вы ничего не говорили мне об этом, — сказал Бэйлс. — Как он умер?
— Сердечный приступ, — ответил Ридли. — Можете не беспокоиться, Бэйлс, мы не имеем к этому никакого отношения. Мы бы не докатились до убийства.
— Тем лучше для вас. Кстати, сколько получите лично вы, когда мы найдем то, что ищем?
— Я получу десять тысяч, — ответил Ридли. — Возможно, добавится экстра-премия, если я буду умен. Вы должны получить больше. Возможно, тоже экстра-премию, если будете умны вы. Однако, обсуждать это пока что нет никакого смысла. Этот его друг тоже служил учителем латинского языка. Никакого отношения к науке он не имел. И для хранения записей был совершенно неподходящим. Мы держали его под наблюдением несколько месяцев, а он даже не подозревал об этом. Черт побери, даже детишки, которых он учил, могли разгадывать его мысли. Им удавалось выяснять у него, что будет на весенних экзаменах. Никто не доверит важную тайну такому человеку.
— Да, никто не доверит, — пробормотал Бэйлс. — И все же… Как, вы сказали, он умер?
— Больное сердце, — ответил Ридли. — Он готовил новое издание Юлия, который Цезарь… Ну, знаете, «Вся Галлия разделена на три части…». И, должно быть, слишком переволновался. Он умер, не успев закончить последнюю страницу.
— Значит, там ничего. Но все же… все же…
— Черт побери, все вышло бы по-другому, если бы нас вызвали сразу же, — в голосе Ридли прорезалось раздражение. — Но никто ничего не заподозрил. Сперва подумали, что взрыв лаборатории произошел от кислородного резервуара или чего-то в этом роде. Всплыли кое-какие детали, не согласовывающиеся с этой теорией, но вы же знаете следователей. Они всегда хватаются за самый легкий ответ. Когда Берроуз немного успокоился, то рассказал им что-то невнятное вперемешку с рыданиями. Двое парней, которые работали вместе с ним, погибли, и то же чуть не произошло с ним самим. Никто и не подумал, что он обнаружил нечто важное… — Ридли помолчал, затем продолжал: — Почти десять лет никто и не почесался, пока случайно не всплыл старый отчет, давно положенный на полку и забытый. Этого было немного, но вполне достаточно, чтобы снова найти Берроуза. И когда он не захотел разговаривать, они догадались…
— Значит, все это время лаборатория работала над той же проблемой? — спросил Бэйлс.
— Полным ходом, но совершенно безрезультатно.
— Тогда больше ничего не остается, кроме как продолжать за ним слежку, — сказал Бэйлс.
Но кое-что все же оставалось, и он это знал. Хотя не было смысла рассказывать об этом Ридли. Он только что упоминал об экстра-премии самому умному, а если ее получит один, значит, упустит другой.
Они бы ничего не добились, следя за Берроузом. Можно фиксировать его передвижения в течение недели, месяца или года, и ничего не узнать. Для результатов требовалось шевелить мозгами.
Двенадцать лет, и никто в лаборатории ничего не добился. Значит, открытие, сделанное Берроузом, получилось случайно. Его могут не повторить еще сотню-другую — а то и тысячу лет. И все же Берроуз сказал, что люди в итоге смогут им воспользоваться.
Это как у Эдгара По. «Украденное письмо», лежавшее на самом виду. Вот только они не такие простачки, каким оказался детектив у По. Если уж они обшаривали, то обшаривали все. Все материальное, разумеется. Обшарить мозги Берроуза они не могли.