Миры Уильяма Моррисона. Том 3 — страница 2 из 2

БЕСПЛАТНАЯ ЗЕМЛЯ

Уже много недель Джей и Лора вели не объявленную войну в своей одноместной квартирке, и редкий день обходился без травм. Джей как раз занимался одним из своих любимых синяков, когда закончилась передача «Музыка сфер», и на экране появилась профессионально-дружелюбная улыбка.

— Что случилось с телевизионным пультом? — нахмурившись, спросил Джей.

— Он весь день барахлит, — спокойно ответила Лора.

В наше время уже не отыскать уродливых лиц, но и среди симпатичных Лора выделялась особенной привлекательностью. Во всяком случае, так казалось Джею. Еще год назад, когда они поженились, ему нравилась ее стройная фигура, ее чувство юмора и манера говорить. «Что же в ней изменилось?» — подумал он уже в который уж раз.

— Что ты с ним сделала? — спросил он.

— То же, что и всегда. Смотрела рекламу.

— Почему ты не сказала раньше, что он сломался, — проворчал Джей.

Но пока он поднимался со стула, чтобы переключить телевизор вручную, дружелюбное лицо заговорило:

— Мужчины, вам тесно в типовой однокомнатной квартире? Вам не хватает пространства на ваше невинное хобби? Вы действуете на нервы своей жене? А она — вам?

Рука Джея замерла, он криво усмехнулся.

— Ответь же ему, дорогая, — буркнул он. — Мы действуем друг другу на нервы?

— Только я на твои, дорогой.

— Люди, не нужно больше терпеть эти ужасные условия! Примите участие в нашем новом межпланетном состязании! Вы также можете испытать радость и триумф от покорения дикой природы! Станьте пионерами, как ваши предки!

— Просто напишите слов в двадцать пять или даже меньше следующую заявку… «Я хочу жить на Юпитере, потому что…» Только и всего! Пошлите вашу заявку вместе с десятью кредитами вступительного взноса по адресу…

Рука Джея снова потянулась к выключателю, но Лора остановила его.

— Давай послушаем остальное! Пожалуйста, Джей!

Словно услышав, что ему дают отсрочку, диктор обнажил в улыбке белоснежные зубы.

— Да, и закончите ваше заявку так: я хочу жить на Юпитере, потому что это — самая большая планета из всех в Солнечной системе.

Джей нажал кнопку, и остальная болтовня, записанная на пластиковой карточке, попала в приемник сообщений у основания экрана.

— Спасибо, дорогой, — с благодарностью произнесла Лора. — Ты же знаешь, что обычно реклама нравится мне не больше, чем тебе. Но эта попала прямо в точку.

Джей вздрогнул. Если бы Лора разговаривала на сленге или неправильно строила фразы, то ему, вероятно, было бы все равно. Но ее архаичные выражения трогали его за душу. «Попала прямо в точку» — эти глупые слова, возможно, когда-то были в ходу, но теперь так просто никто не говорит. Никто, кроме Лоры.

До того, как они поженились, ее выражения казались ему очаровательными. И теперь он был рад, что хоть это не изменилось в ней. Возможно, думал он, живя с нею на крошечном пятачке стерильного пространства, гордо именуемого квартирой, у него действительно деформировалось чувство юмора.

Лора взяла электронный блокнот и начала медленно писать в нем пальцем. С того места, где он стоял, Джей мог прочитать слова: «Я хотела бы жить на Юпитере, потому что это будет жизнь на небесах по сравнению с Землей…»

Диктор уступил место новостям.

— А теперь мы покажем вам последние испытания революционно нового межзвездного крейсера, сконструированного профессором Теодором Хауэллом. Сейчас вы увидите астероид четыреста тридцать седьмой…

— Кажется, эти испытания проводились на девятьсот тридцать втором, — заметил Джей. — Верно? А перед этим на семьсот двадцать первом, а до этого еще на каком-то, а до них — на Луне. Интересно, почему они все время меняют место?

— Не знаю, дорогой.

— Наверное, тут дело в самом корабле.

— Пожалуйста, Джей, не прерывай меня. Ты что, не видишь, что я пытаюсь сосредоточиться?

Он фыркнул вместо ответа, нажал кнопку библиотеки и, когда на стене засветилась страница книги, откинулся на спинку кресла и стал читать. Или, по крайней мере, притворился, что читает.

Джей был инженером по аэропонике. Прежняя гидропоника развилась до такой степени, что ученые старой формации ничего бы не поняли в ней. Выращивание растений на воде быстро сменилось выращиванием их на песке и гравийной подстилке, а после на особом пенопласте.

Теперь же содержание пластика в нем уменьшилось до такой степени, что современные растения росли, держались и получали питание от пены, состоящей почти целиком из чистого воздуха, лишь с небольшими примесями. Аэрозоли и пыль поставляли им полезные вещества, гормоны, антибиотики, фунгициды и бактерии в точно отмеренных количествах и в нужное растениям время. Влажность строго регулировали. Искусственные грозы давали молнии, прерывающие монотонность растительного существования. Радиация аккуратно дозировалась от инфракрасных волн к мягкому ультрафиолету, чтобы обеспечить максимальный рост.

Производство пищевых продуктов находилось под полным контролем и не зависело от смены сезона или погоды. Земля была перенаселена, поэтому аэропонические заводы устремились в небо, и теперь было больше сооружений для выращивания растений, чем для человеческого жилья.

Порой люди даже негодовали на конкурентов и, вонзая зубы в луковицу лилии или огуречную тыкву, казалось, испытывали почти людоедское удовольствие, разрывая соперников на части.

У Джея не возникало таких чувств. Он был тем, кого в древности назвали бы фермером, и любил выращивать растения, даже если его действия состояли, главным образом, в нажимании кнопок и чтении диаграмм. Он знал, что необходимо растениям, и Лора не раз говорила, что он бы с удовольствием выращивал урожай на настоящей почве, если бы имел таковую.

Иногда он завидовал фермерам древности, которые могли сочетать интеллектуальный труд с физическим безо всяких гимноцизеров, которые единственные давали современным людям необходимое мускульное напряжение.

Джей был выше шести футов роста и любил заниматься физическими упражнениями, названия которых давно уже позабыли.

Он потянулся в кресле, разминая усталые плечи, нажал кнопку выключения книги, затем разделся и лег спать. Мысли продолжали крутиться у него в голове, но ингибитор сна при помощи вспышек света и монотонных звуков вскоре возымел действие, и Джей уснул. А Лора продолжала писать в блокноте.

Месяц спустя, когда Джей вернулся с работы, Лора встретила его с сияющим лицом.

— Мы победили, любимый, мы победили! Мы можем лететь на Юпитер! Мы можем внести свой вклад в развитие этой гигантской планеты!

Джей вовсе не был рад.

— Я даже не знал, что ты послала свою заявку, — проворчал он.

— Ты что-то совсем не обрадовался. Ты что, так и хочешь оставаться в этой конуре всю свою жизнь?

— Это лучше, чем быть придавленным тяготением Юпитера.

— Вовсе мы не будем придавленными. Там везде искусственные гравитаторы. Мы будем чувствовать себя так же, как и на Земле. — Лора нежно улыбнулась ему. — Ты ведь считаешься ученым, и не знаешь этого!

— Есть много всего, чего я и знать не хочу, — сказал Джей. — И какой был у тебя слоган?

— Я хочу жить на Юпитере, потому что на этой планете я смогу ходить по земле.

— Ты хочешь сказать, — недоверчиво спросил Джей, — что вот это и выиграло приз?

— Не приз! Вовсе не деньги! Но мы получили квадратную милю территории.

— Где?

— Прямо в самом центре. Неподалеку от Большого Красного Пятна.

— Мне кажется, тут какой-то подвох. Но в любом случае, мы не возьмем ее.

— Ты выбираешь нашу квартиру?!

— Я выбираю свою работу, — резко сказал он. — Электронная аэропоника продолжает развиваться, и почти половина специалистов этого профиля ждет увольнения. Меня наверняка оставят, но если только я не вздумаю просить отпуск. Только не сейчас. В конце концов, во мне у них нет такой уж нужды.

— Знаешь, дорогой, нам не дадут эту землю, если мы сразу же не поселимся на ней.

— Эта земля ничего не стоит, иначе нам бы не дали целую квадратную милю.

— Ладно, Джей, — медленно проговорила Лора. — Как мы разделим вещи?

— Разделим вещи?

— Мы недолго тут протянем вместе без развода. В конце концов, семьдесят процентов браков заканчиваются разводами.

— И ты думаешь, наша единственная надежда сохранить брак — это улететь на Юпитер?

— А как еще?

— Но на перелет уйдут все наши накопления. Мы не сможем вернуться, даже если очень захотим.

— Разве древние пионеры не сжигали за собой мосты?.. Или это были их посты?

Неуверенная улыбка появилась на его лице.

— А ты храбрее, чем я думал, — признался он и впервые за многие недели в подтверждение своих слов поцеловал ее. — Но я не могу согласиться, что я не такой храбрый.

— О, Юпитер, мы улетаем! — исступленно пробормотала Лора, и Джей даже не вздрогнул, как обычно, при этой ее фразочке.

Потребовалась неделя жизни на гигантской планете, чтобы понять, что они были пущены, как выразилась Лора, плыть по воле волн. Они жили в небольшой портативной хижине модели «К», площадью немногим большей, чем их прежняя квартира. Но в хижине они проводили мало времени. Подобно пионерам древности, они весь день работали под открытым небом. Но усилия их были тщетны.

Земля была черной и должна бы быть плодородной, но на ней не выросло ничего. Поблизости не было видно никаких животных, ни крупных, ни мелких, и Джею это сказало о многом. Где нет животных, не может быть и никакой растительности. Далеко у горизонта темно-розовый туман очерчивал границы Красного Пятна. Но до него были бесчисленные мили открытого пространства.

Сперва Джей был настроен оптимистично.

— Если кто и сможет вырастить в здешних местах зерновые культуры, так это инженер-аэропоник, — заявил он и распаковал свой багаж стандартных семян и спор. Здесь были семена пшеницы, кукурузы, а также множества разных гибридов. Были споры грибов и съедобных папоротников. Короче, у него были образцы всех растений, которые, по его научному мнению, должны хорошо расти на Юпитере.

Вот только расти они отказывались. Джей был слегка ошеломлен и впервые усомнился в учебниках. Потом он снова занялся посадками, по-всякому изменяя условия, и снова ничего не выросло.

Тогда он сел возле К-хижины, сжимая руками щеки.

— Ничего не понимаю, — признался он. — Химический состав почвы, влажность, освещение — все в пределах нормы. Я все делаю правильно. Но ничего даже не проросло.

— Очевидно, и нигде ничего не растет, — сказала Лора. — Помнишь, справа от нас есть сосед?

Джей посмотрел туда, но увидел только еще одну стандартную К-хижину вдалеке.

— Наши собратья-пионеры, — продолжала Лора. — Они прилетели вскоре после нас. Я сходила и поговорила с ними. Они марсиане, и их не так легко обескуражить, но и они ничего не могут понять.

— А может, нам удастся сэкономить время, если мы встретимся и обсудим все вместе. Пойдем к ним.

Марсианин оказался низеньким серьезным человеком с красноватым лицом в форме клина. Наметанный глаз Джея быстро отметил, что он тоже опытный аэропоник.

— Я выпускник марсианского Университета, — сказал он.

— Я тоже, — вставила его жена, чье лицо, по мнению Джея, походило не на клин, а на сердечко, она была симпатична и очень серьезна. — Только я изучала межпланетную историю.

— Какой вы придумали слоган? — спросила Лора.

— Если честно, — ответила она, — я написала его в шутку. «Я хочу жить на Юпитере, потому что жить на Марсе просто глупо». Я и не думала, что он может чего-то выиграть.

— Я тоже понятия не имею, как это получилось, — признался ее муж.

У Джея зародилось смутное подозрение.

— Я не думал об этом, Лора, — сказал он, — но кажется, я подозреваю, что с нами случилось. Когда ты посылала заявку, то давала какую-нибудь еще информацию, кроме имени и адреса?

— Возраст, профессию…

— Верно.

Джей медленно выругался шепотом. Они не могли услышать его, но видели как двигаются его губы, и все поняли.

— Вы знаете, как эти космические вши выбирали победителей? Не по слоганам, которые вы напридумывали. Они вообще не имели никакого значения. Победителей выбирали по профессиям мужа или жены.

— Похоже на то, — кивнул марсианин, — но нужно проверить. У меня справа есть сосед. Пойдемте узнаем, не является ли и он аэропоником.

Он тоже оказался им.

— И это не удивительно, — заметила Лора, — считая, сколько аэропоников попали под сокращение на Земле и на Марсе.

Но нашлись и исключения. Когда они перезнакомились со всеми соседями, то им удалось найти одного биолога, одного инженера, специализировавшегося на ирригационных работах, и еще несколько человек близких профессий.

Но аэропоников было больше всего. И практически в каждой прилетевшей на Юпитер семье был один человек, занимавшийся физикой или какими-нибудь биологическими науками.

— Это самая странная подборка предприимчивых пионеров, о которой я когда-либо слышал, — вздохнул Джей, когда они с Лорой снова сидели на пороге своей К-хижины. — Здесь нет ни космонавтов, ни инженеров-ракетчиков, ни просто любителей приключений. Странную же картину мы собой представляем.

— Странную, но симпатичную, — ответила Лора. — Давай-ка включим телевизор и отдохнем от наших проблем.

— Нет, давай все обдумаем, — не согласился Джей. — Смотри, вот «Компания по Освоению Юпитера» с несколькими сотнями тысяч квадратных миль земли. На ней ничего не растет, так что они не могут продать ее. Но, судя по всему, почва обязана быть плодородной. Так в чем причина такой стерильности? Ответ могут дать только исследования. Компания нанимает ученых, и те проводят эксперименты. Но безрезультатно. Чтобы добиться результатов, им предстоит, видимо, потратить миллионы кредитов на развернутую программу научных поисков. Но у кого-то возникает блестящая идея. Почему бы эти исследования не сделать бесплатными? Просто, не так ли? Они раздают землю людям, таким, как мы и наши марсианские друзья, вместо того, чтобы платить высокие зарплаты специалистам. Если мы потерпим неудачу, то это будут наши проблемы. Если же кто-то из нас добьется успеха, то Компания сможет использовать его методы, и тогда земля, которой она владеет, изрядно поднимется в цене. Это простой и замечательный подход — для Компании. Для нас же…

— А мы должны плыть вверх по течению без весел, — сказала Лора.

— Что такое весла? — спросил Джей.

— Не знаю, — призналась Лора. Я вычитала о них в старых морских рассказах наряду с лебедками, бизань-мачтами, матросскими песнями хором и всем таким… Но это замечательное выражение.

— Я знаю кое-что еще более замечательное. Ты заметила, Лора, что с тех пор, как мы сюда прилетели, у нас не было ни простуды, ни других болезней? Причем мы обходимся без всяких лекарство.

— Ты прав. Значит, здесь не могут существовать даже бактерии и вирусы. А самое хорошее, что даже ссоры здесь не процветают. Мы ни разу не поссорились с тех пор, как оказались здесь!

— Во всем этом есть что-то необычное, и я собираюсь узнать, что именно.

— Я уверена, что ты узнаешь, Джей, — улыбнулась Лора. — В старьте времена ты стал бы замечательным пионером, да и теперь не плох. В тебе живет непреклонный дух, как сказал доктор.

— Какой доктор?

— Воображаемый. Это просто еще одно древнее выражение.

— В виду того, что ты не стала бы женой плохого пионера, я прощаю тебя.

— Спасибо, любимый. Ничего, если я включу телевизор?

— Конечно, включай. Только не сломай пульт.

Экран засветился, но Лора приглушила звук, чтобы не мешать Джею. Позже он смутно вспомнил, что там передавали еще один отчет о космическом крейсере Хауэлла — что-то в том духе, что эксперименты были остановлены по необъявленным причинам. Но Джей был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на это внимание.

Месяц спустя он гордо продемонстрировал свои первые успехи — несколько квадратных футов земли, покрытые старомодными ростками помидоров. Он показал их Лоре, которая засияла от гордости за мужа.

— Я так и знала, что тебе это удастся, — счастливым голосом сказала она.

— Я тоже. Осталось придумать, как применить это на практике.

— А разве это не практика? — спросила она. — Растения же растут.

— Мне пришлось импортировать почву, — ответил Джей. — Так что выращивать помидоры таким способом весьма дорого. Остается вопрос, что такого в юпитерианской земле, что мешает им расти.

Пока он работал над ответом, помидоры перестали расти, завяли и погибли. Пока Лора стояла, глядя на них и оплакивая их безвременную кончину, рядом приземлился вертолет, из которого вышли два человека. Они были высокие, сильные и носили значки Красного Пятна «Компании по Освоению Юпитера».

Они удивленно уставились на мертвые растения, затем один из них подошел к Джею, пытаясь изобразить на лице сочувствие.

— Хорошо же вы потрудились, дружище. По крайней мере, у вас хоть что-то. Большинство других вообще не смогло заставить здесь хоть что-то расти.

— Благодаря вашему снаряжению.

— Нашему снаряжению. Мы провели много исследований, пытаясь найти способ сделать это место подходящим для жизни. Не наша вина, что эта проклятая планета отказывается поддерживать жизнь. Скажите, что нам делать, и мы купим вам билет на Землю.

— Нет, спасибо, — ответил Джей.

— Мы вернем вам деньги, которые вы заплатили за перелет сюда, вдвойне.

— Да вы шутите? Мы прилетели сюда даром.

— А, победили в конкурсе, да? Тогда мы сделаем вам выгодное предложение. Многие из ваших соседней уже согласились на него. Допустим, мы предложим вам тысячу кредитов.

— Не подмыливайтесь, — сказала Лора.

Тот уставился на нее.

— А кто говорил о моющих средствах?

— Никто, — сказал Джей. — Она хочет сказать, что мы ничего не продадим.

— Две тысячи и билеты до Земли.

— Все равно не подмыливайтесь, — отрезал Джей. — Что мы имеем, то имеем. А теперь, если не возражаете, я хотел бы вернуться к моим растениям.

Оба мужчины нахмурились и убрались в свой вертолет. Тот аж подскочил и резко набрал высоту, что говорило об обуревающих их чувствах.

— Странно, почему они вдруг захотели вернуть свою землю? — сказала Лора. — Как ты думаешь, может, они обнаружили способ производства продуктов питания, который будет здесь работать?

— Может быть, — сказал Джей. — Если это то, что я имею в виду.

— Имеешь в виду? Но, Джей, что именно ты имеешь в виду?

— Это тоже достаточно просто. Радиоактивность.

— Радиоактивность? — с сомнением в голосе повторила Лора.

— Но мне казалось, давно уже доказано, что растениям не нужна радиоактивность.

— Все верно. Именно это и сбивало меня так долго со следа. Однако, без радиоактивности растения не станут здесь расти.

— Я не уверена, что понимаю тебя, — нахмурилась Лора. — Ты хочешь сказать, что-то все же есть в почве?

— Правильно. Почва испускает то, что можно назвать антирадиоактивностью. Она не регистрируется обычными приборами, но может быть обнаружена по эффекту уничтожения радиоактивности. Короче говоря, она стабилизирует атомы, которые иначе бы распадались. И как-то — я пока еще не понимаю, как именно-это убивает растения, не давая клеткам делиться. И чтобы уничтожить этот эффект, нам нужна радиоактивность.

— Так что, теперь у нас не будет никаких трудностей с выращиванием зерновых культур?

— Я думаю, никаких, — сказал Джей и стал напевать себе под нос то, что, как он думал, было древней народной песней: — Пионеров с волосатыми ушами не остановит во Вселенной ничего…

Следующая партия растений вообще не погибла. Но неделю спустя после того, как они выросли, снова прилетели в вертолете представители Компании. Больше они уже не притворялись дружелюбными. Один из них протянул купчую и прямо сказал:

— Вы принимаете наше предложение. Подпишите бумаги.

— Не пришпоривай коней, приятель, — ответила Лора, цедя слова уголком рта.

Эту фразу и манеру говорить она почерпнула из какого-то старинного романа, но они удивительно подходили к нынешней ситуации.

— Коней? Но я не вижу здесь никаких коней.

— Вам предлагают убраться, — вежливо пояснил Джей.

— Еще чего! Наш вертолет вооружен, и мы получили определенные инструкции. Или вы в течение пяти минут подписываете документы, или мы разнесем в клочки вас и вашу К-хижину.

Он направился к вертолету.

— Что будем делать теперь, Джей? — спросила Лора.

— Трудно сказать, любимая. Подобная ситуация не описана в моих справочниках. К тому же, у нас нет никакого оружия.

— Значит, мы потеряем все. И как раз тогда, когда все начало так здорово получаться?

— Ну, уж нет, — сказал Джей, заскрипев зубами. — Ничего я им не отдам.

— Что же мы можем сделать?

— Я не знаю. А что делали древние пионеры, когда они работали на полях и на них нападали волки?

— Били волков по головам лопатами или топорами.

— Нет у нас ни лопат, ни топоров.

Джей замолчал, и во время короткой паузы Лора увидела, как из вертолета высунулся ствол пушки и повернулся в сторону их К-хижины.

— Но у нас есть кое-что получше, — внезапно сказал Джей и рванулся к полю, где обычно работал.

Когда отмеренные им пять минут закончилось, пушка выплюнула первый снаряд, который пролетел совсем рядом с хижиной и взорвался в отдалении. Почти одновременно распылитель Джея с пыхтением пришел в действие.

На вертолет упало тонкое облако пластипены, так что его блестящая поверхность внезапно покрылась пятнами. За ним последовал еще слой пены и еще. Пушка панически повернулась налево, на мгновение прорвала помеху, но слой пластипены все рос.

Оба человека в вертолете перепугались и завели двигатель. Но сбежать от неукротимого Джея было невозможно. Не успел вертолет подняться в воздух, как облепившая его пластипена стала зеленой.

«Мгновенно прорастающие споры», — с ужасом подумала Лора, глядя, как поднявшийся было вертолет тут же вновь опустился на землю. Оба пассажира выскочили из него, их одежда и лица были ярко зелеными, и ужас просвечивал сквозь покров этой ярь-медянки.

— Эта штука разъедает нас, — хрипло закричал один из них. — Вы не можете позволить нам умереть. Это убийство!

— Это самооборона, — холодно отрезал Джей. — Если хотите жить, бросайте оружие.

— У нас нет никакого оружия! Помогите!

Джей небрежно опрыскал их фунгистатиком.

— Это задержит споры, но только на несколько минут. Если будете говорить правду, позже я дам вам вторую дозу.

Один из них прятал под курткой пистолет, и Джей заставил его выбросить оружие на землю. И пока оба негодяя умоляли его пощадить их, Джей обыскал вертолет и снял с него пушку и рацию.

— Она снова разъедает нас, — закричал один из опрысканных.

— Только в вашем воображении, — отрезал Джей, закончив с вертолетом. — У вас есть еще пять минут.

Затем он послал по рации сообщение ближайшей патрульной станции Красного Пятна, затем повернулся к ним.

— Сообщение зарегистрировано. В нем содержится ваше описание и рассказ о том, как вы напали на нас. Вам остается полететь к ним.

— Все, что скажете, — сказал один из двоих, старший, судя по преисполненному рвением голосу.

— И не думайте, что сумеете убежать, а позже вернуться обратно. Лететь отсюда на вертолете примерно полчаса. Я сейчас опрыскаю вас так, чтобы задержать рост грибов на тридцать пять минут. Когда вы доберетесь до станции, там окончательно освободитесь от них. Если передумаете лететь на патрульную станцию, то умрете симпатичной зелененькой смертью.

— Клянусь, мы все сделаем.

— Это в ваших же интересах. Мне нужно еще двадцать пять секунд, чтобы вы подумали над такой мыслью: вы как можно быстрее улетаете с Юпитера, иначе…

Он опрыскал их, и они рысью побежали к вертолету. Через двадцать четыре секунды тот был уже в воздухе.

Джей усмехнулся.

— О, мой герой-пионер! — поцеловала мужа Лора.

— Ну, это не совсем так, — возразил Джей. — Я все же цивилизованный человек.

— Я это уже заметила.

— Ты думаешь, я собираюсь оставаться здесь и насыщать радиацией почву, чтобы на ней что-то выросло? Нет, у меня есть идея получше. Ты знаешь, зачем Компании понадобились вдруг эти земли?

— Чтобы самой выращивать на них пшеницу.

— Ну, ты же смотрела телевизор. Они нужны космическому крейсеру Хауэлла.

— Об этом не передавали.

— Могла бы сама сложить два и два, как сделал я, — сказал Джей. — Почему исследовательская группа Хауэлла двигается от астероида к астероиду? Потому что химическое топливо слишком дорого. А при взлете на атомном двигателе остается бесплодная земля, поскольку они так и не решили проблему ликвидации радиоактивного заражения от выхлопов двигателя. Так что, где бы крейсер ни взлетал, там остается опасная зараженная почва, примерно такая же, как на древнем острове Бикини, где когда-то проводились испытания первых атомных бомб.

— Но здешняя почва уничтожает радиацию.

— Тебе очко за правильный ответ.

Лора взглянула на него.

— Где ты нахватался таких словечек?

— У моей любимой жены, — ответил Джей. — Да, здешняя почва уничтожает радиоактивность. Поэтому ее можно использовать постоянно для взлета и посадки межзвездных крейсеров. А, кроме того, экспериментальные полеты превратят всю эту область в плодородные земли. А мы владеем частью этих земель. Поэтому Компания и решила вернуть их обратно. Они не могут продать или арендовать землю, пока та принадлежит нам. А это означает, что мы можем назначить любую цену или обменять нашу землю, так же, как и земли наших соседей, на фермы на любой планете, где только захотим.

— И начнется веселая жизнь, — рассмеялась Лора. — Закончите вашу заявку в двадцать пять или меньше слов, — передразнила она рекламу Компании. — Я хотела бы ферму со следующими удобствами — один особняк, один космический корабль…

— Одна супруга, — добавил Джей и обнял ее так же крепко, как обнимали когда-то своих жен древние пионеры.

Thrilling Wonder Stories, 1949 № 8

ШАНТАЖИСТ

В настоящий момент в здании было ровно 13457 женщин, и все они собирались обрести красоту по последним Мерчисоновским стандартам. Причем они не стремились копировать друг друга. «Каждая из них, — подумал Джонни Гейнор, — отличалась от остальных, была индивидуальностью — и одновременно все они походили друг на друга, как сестры. В этом и есть красота методики красоты, — решил Джонни. — Массовое производство со всеми преимуществами прежних методов индивидуальной работы над внешностью каждой женщины».

«Только одно здесь не так», — подумал Джонни. Они вообще не казались ему красивыми. И было неприятно думать, что именно он ответственен за все это.

— Да, Джонни, — говорил Мерчисон с легкой отрыжкой, как последствием приема таблеток «Неофелина», — без вас не было бы никакой Мерчисоновской методики, никакого бизнеса. И все эти женщины не были бы без вас такими, каковы они теперь.

— Пытаясь довести меня до самоубийства? — неприятным голосом спросил Джонни.

Мерчисон снова отрыгнул, поскольку таблетка выпустила остатки гелия. Это был толстяк, который давно уже потерял счет своим подбородкам, и он был единственным человеком в своем учреждении, у которого вообще не было никаких требований к внешности.

— Вся проблема в вас, — проворчал он. — Вы старомодны. Вам нравятся женщины, у которых ничего нет на лицах.

— На лицах и во всех других местах, — огрызнулся Джонни. — Раз уж я не могу делать из них то, что хочу, то я пойду на компромисс. Пусть лучше у них на лицах не будет ничего, чем то, что теперь.

— С такими мыслями вы не должны работать в подобном учреждении, — возразил Мерчисон.

— Не должен, — с надеждой согласился Джонни.

Улыбка зарылась в мерчисоновские подбородки, и они задрожали от припадка веселья.

— Ну, дорогой мой человек! Вам не избавиться от нас так просто. Никто больше не может делать то, что можете вы.

Нежно прозвенел визор.

— Мистер Гейнор.

— Да?

— У нас здесь опять наркоманка. Что нам с ней делать?

— Она хочет что-то особенное?

— Нет, сэр. Ей нравится сам процесс. Она пришла к нам уже в четвертый раз, и я думаю, это еще не конец.

— Проведите с ней стандартные процедуры, но с такой быстротой, чтобы она не наслаждалась этим, а затем выкиньте ее вон.

Джонни выключил визор и достал безникотиновую сигарету. Но прежде чем он сумел что-либо сделать, из стены высунулись металлические зажимы, забрали у него сигарету, осторожно сунули ему в губы и зажгли старомодную спичку.

— Спасибо, — машинально поблагодарил он, прежде чем понял, что разговаривает с новым роботом Мерчисона.

— Вот что выходит из вашей политики «повторный сеанс вдвое дешевле», — обратился он к толстяку. — Они приходят сюда просто забавы ради.

— Мне нравится делать людей счастливыми, — ласково заметил Мерчисон. — Но, так или иначе, я не преуспеваю с вами, Джонни. А это плохо.

Когда толстый владелец фирмы удалился раскачивающейся походкой, Джонни с горечью выругался. При этом он не был бы против того, чтобы Мерчисон услышал его слова. Джонни был космическим разведчиком, разыскивая в поясе астероидов полезные ископаемые. Несмотря на невероятные трудности, он разыскал обширные месторождения астролюстрита, который находили лишь на единичных астероидах.

Астролюстрит был тем самым минералом, который упорно разыскивали продавцы красоты. Он удалял морщины, разглаживал кожу, придавал ей красивый блеск, словом делал все, кроме чистки зубов и тонизирования пищеварительного тракта. Этого минерала вечно не хватало, но открытие месторождения Джонни изменило положение дел. На аукционе за его услуги, именно Мерчисон пообещал Джонни самую большую премию и самую высокооплачиваемую работу.

Премия ушла на оплату долгов, которые Джонни накопил за долгие годы косморазведки. А работа встала у него поперед горла. Вместо того, чтобы стать капитаном космического флота или главой команды разведчиков, Джонни, в котором коварный Мерчисон неожиданно открыл таланты администратора, был унижен переводом на должность менеджера Центра Красоты. Работой Джонни, который ничего не знал о бизнесе на красоте, стало следить за тем, чтобы все шло гладко, и клиенты выходили из Центра красивыми и довольными.

С тех пор Джонни избегал встреч со старыми приятелями. Он швырнул бы эту работу в лицо Мерчисону с подробными инструкциями, куда ее следует засунуть, если бы не одно затруднение. У Джонни были родственники, самому молодому из которых исполнилось шестьдесят, а самому старому восемьдесят пять лет. Они зависели от Джонни, и он понимал, что без него они бы просто голодали. Поэтому он принял предложенную работу.

И что хуже всего, он добился в ней успехов. Джонни сделал открытие: для того, чтобы управлять бизнесом, не нужно ничего о нем знать, нужно всего лишь обладать талантом подыскивать людей, которые действительно разбирались в нем. Помощники Джонни знали о красоте много такого, о чем он даже не подозревал. А у Джонни был талант заставлять их работать и не позволить перегрызть друг другу глотки.

Когда Мерчисон удалился, Джонни описал пальцем в воздухе восьмерку. Этим жестом он включил звонок, и в визоре появилась стройная фигуры Арчи Мейсона.

— Да, мистер Гейнор?

— Дизайнера ко мне.

— Сию минуту, мистер Гейнор.

Дизайнер был высоким молодым человеком, который изучил искусства, историю искусств, теорию искусств, эстетику искусств и философию искусств. К Джонни, который едва ли знал о существовании всего этого, он испытывал вежливое презрение.

— Да, мистер Гейнор, — повторил он фразу Мейсона, но более надменно.

— Мне нужен новый проект красоты, — сказал Джонни. — К тому же, я хочу, чтобы через час он уже был в машине.

— Но, мистер Гейнор, это же невозможно…

— Не трудитесь придумывать оправдания, — прервал его Джонни. — Все просто. Полосы.

— Полосы, мистер Гейнор?

— Совершенно верно. Я хочу, чтобы у клиенток были полосатые лица. Красные с белым, или в любых других цветовых сочетаниях, какие вы сумеете придумать.

— Но, мистер Гейнор, они же станут похожи на столбы древних брадобреев!

— Я вижу, вы уловили идею, — сухо ответил Джонни. — Кроме того, я хочу, чтобы эти полосы шли от волос до подолов платьев. Можете начинать.

— Но, мистер Гейнор!.. — воскликнул дизайнер и удалился.

Через час у всех новых клиенток были полосатые лица. Джонни захихикал, когда подумал о том, что скажет старый Мерчисон…

Арчи Мэйсон, помощник Джонни, знал много чего помимо красоты. Он знал, например, что его зарплата далека от того, чтобы он мог платить за роскошь. Он рассмотрел свое положение и понял: чтобы заработать больше денег, следует рискнуть. И он рискнул. Прямо из своего кабинета он связался по визору с «Ракетой» Слоуном, на лице которого не было ни малейших следов красоты и деликатности, нравившихся Арчи.

«Ракета», вообще, был очень похож на космического дьявола, который способен напугать любого ребенка, а иногда пугал даже Арчи. Но «Ракета» тоже считал, что нужно рисковать, чтобы делать деньги, так что они с Арчи были два сапога пара.

— Мы достали свиней, — сказал «Ракета», и на его космически-дьявольском лице появилось что-то вроде удовлетворения.

— Они уже в пути?

— Нет, — буркнул «Ракета», и признаки удовлетворения исчезли с его лица. — Мы блокированы. Патрульные корабли.

Лицо Арчи стало встревоженным.

— Значит, мы в опасности?

— Придержи коней! Я сказал, блокированы, а не окружены. Мы увезли их, но не можем доставить на Марс, как планировали. Придется следовать обходным маршрутом и спрятать их на время.

— Но где?

— В твоем Центре.

— Прошу прощения?..

— Ладно, прощаю, — проворчал «Ракета».

— Да нет. Я хотел сказать, что не понимаю вас.

— Ты прекрасно все понимаешь. Вы ведь украшаете собак, не так ли?

Арчи медленно кивнул, уловив идею. Не очень давно, по предложению одной восторженной клиентки, Джонни включил в список услуг дизайн животных. Теперь любая женщина могла привести в автоматические салоны Мерчисона свою любимую Фифи и быть уверена, что она появится с подстриженной шерсткой, украшенным ленточкой хвостиком, вычищенной попонкой и шкуркой, сияющей от астролюстрита, чтобы всем своим видом быть под стать хозяйке. А поскольку собаки бывают очень разных размеров, то и машины могли приспосабливаться в очень широких пределах, так что не возникнет никаких трудностей принять животных, которых собрался доставить «Ракета».

— Боюсь… — начал было Арчи, но «Ракета» прервал его грубым выражением, которое использовалось на внешних границах Системы.

Арчи вспыхнул, но «Ракета» продолжил:

— Ты ведь тоже инвестировал кое-какие денежки в это дельце, дружище. Хочешь потерять их или вернуть с довеском?

— Кончено, вернуть.

— Тогда приготовься встречать наших свинок.

Визор отключился, и Арчи, потрясенный, сполз в кресло. Свиньи, разумеется, не были свиньями. Просто их так нежно назвал «Ракета». Это были муравьеды с Венеры, небольшие, носатые, довольно симпатичные зверушки, которые могли стать прекрасными домашними любимцами для их счастливых владельцев.

Была лишь одна маленькая трудность. На Венере их естественные враги не давали им сильно размножиться. На Земле муравьеды попросту жили недолго. А вот на Марсе, ничем не сдерживаемые, они стали бы размножаться в геометрической прогрессии, и через несколько лет могли наводнить всю планету. Их ввозили, разумеется, но за пошлину в несколько миллионов кредиток. Ведь каждое животное требовалось зарегистрировать и обеспечить надежным, законопослушным владельцем, который не позволил бы ему размножаться.

И, насколько знал Арчи, находилось много марсиан с достаточно высоким социальным положением, которые отдали бы глазной зуб за обладание таким зверьком. Поэтому и цены на ввезенных контрабандой животных были высоки, и Арчи вложил все свои деньги, чтобы доставить их на Марс. Поступая так, он думал, что ему не остается больше ничего, кроме как ждать прибыли. Он никогда не задумывался, чтобы придется принять личное участие в контрабанде.

Он содрогнулся при мысли, что становится преступником, на которого может начать охотиться полиция. Но в следующий момент успокоил себя. Муравьеды были послушными существами. Они прошли бы через автоматический салон красоты и вышли бы из него, достаточно похожими на собак, чтобы одурачить любого. Их бы перекрасили в черный цвет, добавили фальшивые бородки, чтобы они походили на слегка переросших скотч-терьеров, и завершили маскарад темными очками. В настоящее время столько собак носили темные очки, что на это уже давно никто не обращал внимание. Что же касается морд, то их скроет дополнительная шерсть. Все это Арчи мог устроить запросто, отрегулировав нужные машины и не сообщая никому, что и зачем делает.

Теперь он уже без всякой дрожи подумал о полиции. О бедной, бессильной полиции, посрамленной и запутанной находчивым преступником Арчи Мейсоном.

Несколько дней спустя Мерчисон, как обычно, рыгнул и радушно произнес:

— Джонни, вы — гений.

— Несомненно, — хмуро кивнул Джонни.

— Кто бы мог придумать украсить лица цветными полосами?

— Я мог придумать.

— И больше никто! — воскликнул Мерчисон. — Когда я услышал об этом, то первым моим побуждением было взять вас за ухо и вышвырнуть вон из фирмы. Но затем я поразмыслил еще. «Джонни Гейнор, — сказал я себе, — проницателен. Джонни Гейнор знает свое дело. Так давайте же подождем и посмотрим». — Он снова рыгнул, прежде чем продолжить: — И вот я жду. И что происходит дальше?

— Вы принимаете еще одну «неофелинку» и отрыгиваете газ, — по-прежнему хмуро буркнул Джонни.

— Мой добрый старина Джонни… Первая же женщина, пройдя через новый процесс, смотрит на свое лицо и издает вопль:

— О, Боже мой!.. Это божественно!

— Идиотка, — вставил Джонни.

— И все решают, что это божественно. Все мчатся к нам, чтобы иметь полосатые лица. Мои конкуренты рвут на себе волосы. Почему они не подумали об этом первыми? Почему у них нет такого человека, как Джонни Гейнор?

— Я сделал это, так как считал, что поднимется волна негодования, сравнимая с бурей на Солнце. Я хотел, чтобы меня уволили.

— Как будто я этого не знаю! — усмехнулся Мерчисон. — Но я никогда не уволю вас, Джонни. Я вас слишком ценю. Вы останетесь на этой работе до конца своих дней.

Джонни уже в сотый раз что-то пробормотал про себя, и тут появился Арчи Мейсон с измученным лицом, в сопровождении какого-то джентльмена. То, что Арчи не позвонил заранее и не связался по визору, был настолько неординарно, что и Джонни, и Мерчисон от удивления встали. Однако одного взгляда на джентльмена было достаточно, чтобы все прояснить.

— Меня зовут Викерс, — мрачно сказал джентльмен. — Капитан Викерс, как вы можете понять по моей форме.

— Капитан Ударных Сил Внутренней Системы, — сказал Джонни. — Хотите приукрасить себя, капитан?

Капитан Викерс был высоким человеком с широким лицом, украшенным шрамами былых приключений. У него, несомненно, имелось много достоинств, но в их перечень не входило чувство юмора. Он нахмурился и стал еще более ужасающим, чем «Ракета», так что глядящий на него Арчи чуть не упал в обморок.

— Шутки в сторону, господа, — отрезал он. — Мне стало известно, что в космопорте по соседству были незаконно выгружены ввезенные контрабандой венерианские муравьеды. Их сперва повезли в противоположном от вас направлении, затем развернулись и проследовали к вашей фирме. Из этого следует умозаключение, что муравьедов хотят замаскировать.

Джонни и Мерчисон уставились друг на друга. Джонни тоже сделал умозаключение, что, если Викерс сказал правду, значит, у контрабандистов есть в здании тайный союзник. И Джонни задал себе вопрос, уж не решил ли Мерчисон, не совсем удовлетворенный размерами своей прибыли, добавить к услугам фирмы еще и контрабанду?

— Я свяжусь со своими людьми, — сказал капитан Викерс, подошел к столу Мерчисона, где стоял визор, и стал в него говорить, когда собеседник в визоре прервал его.

— Муравьеды уже проходят обработку, капитан! — взволнованно воскликнул патрульный сержант.

— Найдите мне хоть кого-нибудь из контрабандистов! — прорычал капитан Викерс.

— Есть, капитан!

Викерс связался с другими подчиненными.

— Я хочу, чтобы вы полностью очистили здание от посетителей к тому времени, когда начнется стрельба. А вы оставайтесь в этой комнате, — обратился он к Джонни и остальным, — пока все не закончится.

— Я могу немного ускорить процедуры для тех, кто уже их начал, — сказал Джонни, облизывая губы при одной мысли об этом.

— Но это невозможно! — потрясенно заявил Мерчисон. — Это убьет их!

— Не убьет. Признаю, что им это не совсем понравится, но они выживут. А приказ космического патруля-есть приказ.

Капитан Викерс мрачно козырнул и ушел. Мерчисон уставился на своего законопослушного менеджера и сказал:

— Джонни, вы не можете так поступить.

— Конечно, могу, — ответил Джонни и потянул надлежащий рычаг. — Глядите, как они это воспринимают.

В целом, воспринимали все это клиенты ужасно. Джонни включил контрольные визоры, и они втроем наблюдали за отчаянными лицами женщин, которым Джонни ускорил процедуры. Пластмассовые пальцы массажировали им черепа с двойной скоростью, и вместо радости женщины гримасничали от боли. Роботы жестко втирали им в тела химикалии и чуть было не вырывали волосы на голове, а воздушные волны горячего воздуха чуть не сбивали с ног этих жертв красоты и моды.

— Все это для их же пользы, — заметил Джонни. — Они должны убраться отсюда прежде, чем начнется стрельба.

— Никакой стрельбы не будет, — раздался неприветливый баритон и, повернувшись к двери, Джонни увидел одну из самых уродливых старых ведьм, на которых имел когда-либо несчастье смотреть. Старая ведьма, державшая заряженный пистолет в одной руке, другой сняла шляпку, а вместе с ней почти все свои волосы, обнажив череп с коротким ежиком.

Арчи побледнел.

«Ракета»! — прошептал он.

Сначала Джонни ошибочно принял его слова за слабенькое ругательство типа: «О, Боже!». Но второй взгляд на бледное лицо Арчи поведал ему правду. Именно Арчи, а не Мерчисон, связан с контрабандистами.

— Не стройте из себя героев, — предупредил их «Ракета», — и не пытайтесь включить связь. Я знаю все ваши уловки.

— Хорошо, — согласился Джонни. — В таком случае, вам известно, что здание окружено, и вам все равно не удастся уйти. Тогда почему бы вам не сдаться и не решить проблему по-хорошему?

«Ракета» усмехнулся, делаясь еще больше похожим на космического дьявола.

— Спасибо за разъяснение, дружище, но этот путь не для меня. У меня другие планы.

— Все выходы охраняются, — заметил Мерчисон.

— Не все, толстячок, не все. Я хочу, чтобы твои товарищи кое-что сделали для меня.

— Что бы это ни было, мы не станем этого делать! — настойчиво сказал Мерчисон, четко выговаривая каждое слово. Но все его подбородки дрожали.

— Если только я не заставлю вас. Я хочу, чтобы вы оставались здесь…

— На это мы согласны, — тут же вставил Джонни.

— И открыли один выход, — продолжал «Ракета».

— Мы не можем… — начал было Мерчисон.

— Можем, — прервал его Джонни, — но это будет непросто. Можно, я закурю сигарету и все обдумаю?

Не дожидаясь ответа, он протянул руку, а затем применил старую уловку.

— Смотрите! Сзади! — закричал он.

Как и ожидалось, «Ракета» не поддался на его трюк. Зато Арчи подскочил, как испуганный марсианский гриль-олень, и «Ракета» машинально повернулся к нему с пистолетом в руке. В это время робот услужливо потянулся из стены с сигаретой к Джонни, его стальные пальцы ткнули «Ракету» в бок.

«Ракета» задохнулся от удара и выронил пистолет. Тут же он нагнулся за ним и одновременно понял, что Джонни только этого и ждал. «Ракета» не был дураком. Он увидел, как Мерчисон ринулся на него, стремясь задавить своей тушей, и быстро отступил назад. Дверь захлопнулась за ним прежде, чем Джонни успел приблизиться.

Тогда Джонни повернулся к своему помощнику.

— Ну, Арчи, можешь начать признаваться, — начал он.

Арчи так и поступил, но не на словах. Он упал в обморок так аккуратно, будто занимался этим всю жизнь, и попал прямо в кресло.

— Грязная космическая крыса! — выругался Мерчисон, все еще дрожа от первого в своей жизни физического приключения. «Неофелиновая» отрыжка несколько испортила эффект, но Джонни, тем не менее, одобрительно посмотрел на босса.

— Как вы думаете, что он имел в виду, когда велел нам открыть выход? — задумчиво спросил он.

— Не важно, Джонни. Он блефовал.

— Я так не думаю, — покачал головой Джонни.

— У каждого выхода стоит патрульный, — принялся спорить толстяк. — И мы знаем, что в здании нет никаких тайных выходов.

— Верно. Значит, у одного из выходов стоит купленный полицейский.

— Клянусь Плутоном, вы правы! — задыхаясь, выпалил Мерчисон. — Джонни, мы должны предупредить капитана Викерса.

— Только не по телефону или визору, — сказал Джонни. — Их можно подслушать. Вы должны сделать это лично.

— Я? Джонни, вы же знаете, как я отношусь к ходьбе пешком.

— А мне нужно запереть все выходы. И если уж вы не любите просто ходить, то сочтете совсем невозможным сделать это. Так что боюсь, старина Мерчисон, вам придется поработать ножками и предупредить капитана Викерса.

Толстяк впился в него взглядом, опять неожиданно рыгнул, а затем неуклюже поковылял из кабинета, что-то бормоча себе под нос. Джонни усмехнулся.

На самом деле, Джонни не опасался, что «Ракета» может прослушивать их связь — на это у него вряд ли было время. Он просто хотел удалить отсюда Мерчисона.

Затем он подошел к пульту управления. Поскольку Джонни не знал, кто из патрульных подкуплен «Ракетой», то не хотел рисковать. К этому времени все женщины уже покинули здание, и Джонни заблокировал все двери и включил механических защитников. У дверей выросли руки, которые не подпускали к себе никого изнутри. Эти защитники были установлены для клиенток, которые прошли обработку и попытались бы сбежать, не заплатив, что случалось не так уж и редко, и хорошо, что Викерс и его люди не знали о них.

Экраны визора показали ему двадцать различных сцен, происходящих в разных частях учреждения Мерчисона. При помощи сканеров Джонни разыскал Мерчисона, который стоял в коридоре, вытирая лоб, и капитана Викерса, раздававшего приказы в армейском духе.

Джонни несколько лет ждал подобного шанса и не мог его упустить. Он нажал ряд кнопок.

Пол под Мерчисоном и Викерсом внезапно пришел в движение. От неожиданности оба упали, и их унесло через открывшиеся в стенах отверстия в машины красоты. Затем Джонни уделил внимание остальным полицейским.

Включив динамики, он с удовольствием послушал мучительные крики Мерчисона. Викерс, у которого имелось лишь смутное представление о том, что сейчас с ним произойдет, страшно ругался. Как приличествует офицеру и джентльмену. Джонни опять усмехнулся. Знал бы Викерс…

Эскалаторы принесли их в секцию демонтажа, и механические руки стали снимать с Мерчисона одежду. «Этот знает, что сейчас последует, — ухмыльнулся Джонни. — И Викерс уже начинает догадываться. Но у них нет ни малейшего шанса выбраться оттуда».

Когда на них не осталось одежды, начался мягкий массаж, а затем процедура избавления от лишнего веса. Особенно в ней нуждался Мерчисон, потому что автоматические весы включили эту процедуру на максимально разрешенное время, и она все еще продолжалась, когда Викерс уже проходил через следующую фазу.

Они были обработаны, высушены, одеты. На них умело наложили косметику, пластмассовые пальцы ловко соорудили им прически и закрепили их специальным составом. А следом за ними через те же процедуры проходила шеренга патрульных офицеров и космических преступников, включая и отчаянно отбивающегося «Ракету». Оружие у всех было умело отобрано механическими руками, приученными удалять драгоценности и кошельки у не желающих расстаться с ними владелиц.

Рядом с людьми один из муравьедов мельком увидел в зеркале себя, замаскированного под скотч-терьера, и несчастно замычал.

Рядом с Джонни пошевелился и застонал помощник. Джонни обнажил зубы в хищной усмешке. Перепуганному Арчи она показалась оскалом людоеда, и он вжался в кресло.

— Ну что ты, Арчи, мой мальчик, — ласково прошипел Джонни. — Я не собираюсь тебя кусать. Просто поведай мне свою историю.

У Арчи не было никакого желания сопротивляться, и он рассказал все, что знал.

— Прекрасно, — крякнул Джонни. — Ты знаешь всех членов банды «Ракеты»?

— Нет! Нет!

— Но я думаю, ты все равно поможешь нам найти его парня среди патрульных. Посиди спокойно, пока я составлю один документик, а затем пойдешь со мной.

Когда Джонни закончил, Мерчисон и Викерс уже прибыли в зеркальную комнату. За ними постепенно появлялись другие жертвы салона красоты Мерчисона. Джонни бросил на них лишь один взгляд, и был смущен при виде того, что сам же и натворил. Он отвернулся от полосатых лиц Мерчисона и капитана Викерса. Рядом с ним тяжело вздохнул Арчи.

— Вы сделали все это? — мрачно спросил Викерс, и его рука автоматически метнулась к поясу, где недавно висело оружие.

— Мне пришлось это сделать, — вздохнул Джонни. — В ваших рядах предатель. Ну ладно, сейчас мальчик Арчи покажет нам его.

— Я уже сказал вам… — начал было Арчи, и в тот же момент один из патрульных бросился к выходу.

Викерс преградил ему дорогу, а когда беглец метнулся в сторону, Джонни подставил ему подножку. Предатель проехался мордой по полу. Когда он приподнялся, из стены выдвинулись механические руки и стали поправлять размазанные полосы на его лице.

— Арчи его не знал, но он об этом не догадался, — сказал Джонни Викерсу. — Теперь вы можете его арестовать?

— Могу, — все еще мрачно басил Викерс. — А заодно могу арестовать и вас.

— Чуть позже, — ответил Джонни. — В настоящий момент я оставлю вас наедине с вашим позором. Можете смыть полосы и удалить художественное оформление, которое вам не понравится, а потом приходите ко мне. Я буду ждать.

Спустя полчаса в его офисе появились Мерчисон и капитан Викерс. Вид у них был почти прежний, только Мерчисон явно похудел, а Викерс тяжело дышал, словно только что закончил изнурительную пробежку — или готовился к ней.

Именно он начал беседу.

— Что вы собираетесь сказать нам прежде, чем я начну рвать вас на клочки? — зловеще прорычал он.

— Только одно слово — фотографии, — очень вежливо ответил Джонни.

— Фотографии? — повторил Мерчисон.

— Совершенно верно. Я записал на видео все то, что с вами происходило, и сделал с него фотографии наиболее интригующих мест для потомства.

Викерс побледнел и сел. Мерчисон побледнел и вспотел.

— Зачем все это, Джонни? — промямлил он. — Я же никогда ничего вам не сделал!

— Вот именно, не сделали?

— Но, в конце концов, капитан Викерс уж точно ничего вам не сделал!

— Мне не понравились его манеры, и я решил, что их стоит немножко исправить. Думаю, мы это сделаем прямо сейчас, — мечтательно улыбнулся Джонни. — Можете себе представить, что сотворят из моих фотографий некоторые межпланетные газетенки?

— Но почему, Джонни? За что?!

— Простой шантаж, мой толстый друг и начальник.

— Вы что же, хотите и меня шантажировать? — прохрипел, наконец, Викерс.

— Косвенно. Только для того, чтобы воздействовать на этого пухлого джентльмена. Заявляю вам, что если он не снимет меня с этой работы, на которой я тут застрял, то, клянусь Плутоном, я нажму кнопку и отправлю фотки людям, которые быстро решат, что с ними сделать.

— Хорошо, Джонни, я избавлю вас от этой работы, — процедил Мерчисон, стиснув губы в тонкую линию.

— Но это еще не все, — с улыбкой продолжил Джонни. — Вы должны сделать меня капитаном космического грузовика определенного тоннажа и дизайна, и дать гарантии, что я пробуду на этой работе весь установленный срок. — Он взял со стола и протянул ему пачку бумаг. — Я уже составил контракт. Капитан Викерс может быть свидетелем, кроме того, у нас еще может быть несколько свидетелей, которые поставят свои подписи на контракте, но не станут его читать.

— Никогда! — закричал Мерчисон. — Вам никогда не сойдет это с рук! Я не позволю!

— Значит, вы не станете возражать против публикации фотографий? Некоторые получились весьма симпатично. Если их обнародуют, вы не сможете скрыться не то что ни на одной планете — ни на одном спутнике!

— Публикуйте их и отправляйтесь ко всем чертям!

— Я боялся, что вы так и скажете, — с сожалением произнес Джонни. — Так что мне не остается ничего другого, как обратиться за помощью. Для этого мне и пришлось шантажировать капитана Викерса.

— И что вы хотите, чтобы я сделал? — мрачно поинтересовался у него Викерс.

— Я хочу, чтобы вы убедили мистера Мерчисона подписать контакт. Если вы сделаете это, то получите все фотографии. Даю вам слово.

Джонни почти мог видеть, как в голове капитана заскрипели шестеренки. Викерс начал думать.

— Только не совершите ошибки, капитан, — предостерег он. — Вас контролируют роботы. Одно неверное движение, и фотографии автоматически отправятся адресатам. Убедите Мерчисона подписать контакт, и получите их.

— Но как я это сделаю?

— Понятия не имею, капитан. Откуда мне знать, как вы убеждаете признаться космических преступников?

Еще более мрачный, нежели обычно, Викерс повернулся к Мерчисону.

— Идите-ка сюда, мой дорогой, — прошептал он. — Нам нужно кое-что обсудить.

— Погодите! Погодите! — закричал Мерчисон.

— Я сказал, иди сюда! — Викерс рванулся вперед и схватил толстяка за воротник.

— Отпустите меня… Я подпишу. — Подбородки затрепетали, затем стали твердыми. — Пусть все проклятия в Системе падут на вас, Джонни! Пусть вас поразят все эпидемии Плутона!

— Не надо такого драматического отчаяния, — отмахнулся Джонни. — Всего лишь поставьте подпись. И после этого — никаких репрессий.

— Что? — воскликнул Викерс.

— Никаких репрессий, — повторил Джонни. — Я хочу, чтобы вы дали слово офицера космического патруля.

Мысль о репрессиях, очевидно, все же вертелась в голове капитана, так что это был сокрушительный удар, но он все же дал слово. И молчал, пока засвидетельствовал подпись Мерчисона.

— Что же касается Арчи, — добавил Джонни, — мне жаль этого бедного идиота. Дайте ему мою прежнюю должность, Мерчисон. И отправьте муравьедов обратно на Венеру. Они пока что в охлаждаемом помещении, но наверняка станут и там размножаться — и тогда вам придется за это отвечать.

— Оставьте при себе ваши бесплатные советы, — проворчал Викерс. — Где фотографии?

— Я и не думал, что вам так не терпится увидеть их, — усмехнулся Джонни, махнул рукой, и дверца шкафа скользнула в сторону.

Оба мужчины бросились к нему, отпихивая друг друга, и каждый схватил свои фотографии, словно это была бесценная тайна.

— Красиво, не правда ли? — приветливо, как всегда, спросил Джонни.

Поскольку Викерс был уже бледен, то по его лицу прошли все цвета радуги. Оно стало красным, зеленым, желтым и, наконец, фиолетовым. Затем он выхватил зажигалку и прямо на полу офиса развел небольшой костер. Пламя мгновенно слизнуло фотографии. Мерчисон последовал его примеру.

— Жаль, — протянул Джонни, уже мечтая о космическом грузовике, и пошел к двери. — Вы разочаровали меня.

— Разочаровали? — повторил Мерчисон.

— А я-то надеялся, что вы оставите мне по экземплярчику на память, чтобы я мог повесить их на стенах своей каюты в грузовике. С автографами! — добавил он и поспешно выскочил за дверь.

Thrilling Wonder Stories, December 1949

УИЛЬЯМ МОРРИСОН, ГАРРИ НИКС

парапр

ЗВЕЗДНЫЙ РАБ

Марко и его соотечественники работали на солнцепеке, в то время, как охранники стояли поодаль в тени и выкрикивали приказы, которым следовало повиноваться быстро и усердно. Неопределенно и беззвучно, как и его товарищи по несчастью, Марко чувствовал пульсацию жары окружающей среды, где они трудились, и хозяев, командующих ими. Но буйное и таинственное окружение не вызывало никаких вопросов ни у кого из его группы, а работа на лордов возбуждала в Марко какую-то непонятную гордость, неосознанное желание трудиться, от которое его уродливые губы сложились в застывшую улыбку. Иногда кто-то из работающих спотыкался и падал от жары и истощения, и тогда охранники вытаскивали его из зоны работ, и он мог полежать, пока не восстановятся силы и он не сможет присоединиться к остальным. Но Марко не волновался и даже не подозревал, что вся его группа считалась расходным материалом.

Ночью разгрузка корабля продолжалась, прерываемая лишь короткими периодами отдыха, которые позволяли охранники. Тогда работающим разрешалось сесть, опершись на стволы странных, неземных деревьев или на фюзеляж корабля, одного из тех, что доставили их в этот чужой мир. И Марко, улыбаясь своей уродливой улыбкой, видел силуэты товарищей на фоне ночного неба, и чувствовал отвратительную радость при мысли о том, что он и его товарищи — с телами, деформированными по нормальным человеческими стандартам, руками и ногами слишком длинными, а головами слишком крупными, — жили только для того, чтобы угождать своим маленьким хозяевам, которые одновременно были настолько величественными, что имели право на слова и поступки, и единственные могли считаться людьми.

Ночью, во время одного из периодов отдыха, прислонившись спиной к обшивке корабля, Марко подслушал беседу между командиром экспедиции и лейтенантом.

— Я заметил, сэр, — сказал молодой лейтенант, — что еще с вечера низшие начали разгрузку корабля. Но это же не вы отдали такой приказ?

— Этот приказ отдал я, — твердо сказал командир. — Только не говорите, будто вы не знали, что мы остаемся.

— Остаемся? — недоверчиво переспросил лейтенант. — Остаемся здесь, капитан? Но мы же упустили цель, сэр. Вы же сами сказали, что мы заблудились в космосе.

— Тоже верно. Но как знать, может, это перст судьбы — если вы верите в подобное. Видите ли, лейтенант, утренняя разведка ближайшей территории показала, что эта планета почти так же пригодна для жизни, как и Земля. Так зачем нам и дальше рисковать не только с дефектной навигационной системой, но и с планетой, о которой мы все равно почти ничего не знаем? Нет, лейтенант, мы создадим колонию здесь.

— Но если эта планета похожа на Землю, — а я согласен, что это так, — только на ней нет людей, то не слишком ли мало нас ждет здесь приключений? — разочарованно спросил лейтенант. — Я хочу сказать, сэр, не слишком ли здесь будет уныло?

— Уныло? — рассмеялся капитан. — Я очень сомневаюсь в этом. Нам предстоит много работы. Мы, офицеры, должны выполнить задание правительства, и с помощью низших сделаем это.

— Да, кстати, капитан, о низших. Когда разгрузка будет закончена, мы же убьем их, сэр, не так ли?

— Вам известна моя политика, — голос капитана стал строгим.

— Никого нельзя убивать без крайней необходимости.

— Но это и есть крайняя необходимость, сэр. Нас только пятьдесят человек, мужчин и женщин. И низших тоже пятьдесят. Но вы же знаете, как они размножаются.

— А вы хотите, чтобы мы использовали роботов? — спросил капитан. — Лично я бы предпочел, чтобы роботы лучше оставались ржаветь. Они не столь полезны, как низшие.

— Но эти существа могут быть опасны, сэр.

— Не волнуйтесь, лейтенант. Мы сумеем ими управлять. Вспомните, наши предки экспериментировали целых пять веков, и именно в наше время были получены прекрасные результаты. У них есть физическая сила, а также желание подчиняться. У нас есть разум. Это своего рода равенство, не так ли?

— Но я все равно думаю, что лучше избавиться от них, сэр, прежде чем они превзойдут нас численностью.

— У нас есть разум, — повторил капитан. — Поэтому мы — суперы — должны повелевать. И мы никогда не должны убивать без крайней необходимости.

Марко услышал все это и понял, о чем говорили эти двое. Но мозг его мог понять лишь общий смысл разговора капитана и лейтенанта. И когда он продолжил разгрузку оборудования, то чувствовал, что согласен с обоими, и все, что сказали суперы, было бесспорно правильно.

Когда Марко продолжил работу, к нему вернулось прежнее желание. Он хотел не просто хорошо относиться к суперам, независимо от их звания или уровня ответственности. Он хотел не просто выполнять их приказы и защищать от опасностей. Любому человеку показалось бы это невероятным, но у Марко была своя мечта. Больше всего в этой маленькой Вселенной он хотел спасти супера от смерти, а если понадобится, и отдать за супера собственную жизнь. Эта мечта была у него с тех пор, как Марко помнил себя, и всякий раз, когда он о ней думал, она казалась ему еще более жизненно важной. Но он хранил ее в тайне и работал, не привлекая внимания.

Разгрузка закончилась только под утро, и низшие соорудили себе лежанки из мертвых листьев странных деревьев. В то время, как суперы спали на удобных кроватях, Марко и его сотоварищи приняли судьбу, не ощущая никакой несправедливости. Марко любил суперов, лелеял свою мечту, но о себе вовсе не заботился.

Когда остальные уже уснули, Марко лежал с открытыми глазами. Из окрестных джунглей доносились не слышанные ранее звуки — странные крики, вопли и визг, которые, как предположил Марко, издавали какие-то животные. Звуки казались уродливыми — а все уродливое было плохо для суперов. Сам Марко не боялся. У него была мечта, но не было способности планировать ее развитие.

На рассвете женщины-низшие стали готовить завтрак в наскоро сооруженной кухне. Начался новый день. Когда суперы поели, наступил черед низших. Войдя в столовую, Марко увидел капитана, его жену и лейтенанта, который разговаривал с капитаном прошлой ночью.

— А, Марко! — сказал капитан. — Я хочу, чтобы ты взял четверых из своей бригады и пошел с лейтенантом. Ночью я слышал крики каких-то животных, и думаю, нам следует очистить от них окрестности. Ты же умеешь стрелять из лучевого оружия, не так ли?

— Умею, — ответил Марко, мысленно усмехнувшись при мысли о том, что стоит на грани похвальбы. — Я умею стрелять!

Жена капитана, женщина с желтыми волосами и высоким голосом, шагнула вперед и ткнула рукой в Марко.

— Ты что, в самом деле, — сказала она мужу, — доверишь этому… этому монстру оружие и позволишь стрелять в животных?

— Позволю, — резко ответил ей муж.

— Если не возражаете, сэр, — вмешался лейтенант, — боюсь, что я согласен с вашей женой…

— Возражаю, — отрезал капитан. — Если низшие могут помочь, почему же не использовать их? И кстати, лейтенант, не вы ли говорили, что они быстро размножаются? Так что не страшно и потерять нескольких.

Таким образом, Марка послали на поиски животных. На Земле низших учили стрелять из лучевого оружия, но впервые это умение могло пригодиться. Марко и четыре его сотоварища шли впереди, расчищая дорогу для лейтенанта от кустов и перепутанных веток, а лейтенант медленно ехал за ними в бронированном автомобиле. И если кто-то из низших отставал или просто казался молодому офицеру медлительным, тот выкрикивал команду: «Быстрее там!», и низший бросался вперед, больше боясь выговора от супера, чем любых неизвестных опасностей.

Марко заметил, как в траве несется стайка крошечных зверьков, которые то и дело прыгали и парили в воздухе, распушив хвосты. Они были слишком маленькие, чтобы издавать слышанные Марко ночные звуки, и казались совершенно безопасными. Но было похоже, что они от кого-то бегут, поэтому Марко стал еще более внимательным.

Поскольку не было никакой явной опасности, лейтенант, напротив, утратил страх. Он ехал в своем бронированном автомобильчике, глазея по сторонам, и на лице его было такое выражение, словно он не знал, что делать дальше. И он также не замечал, что низшие, подгоняемые его приказами, ушли далеко вперед. Лейтенант не знал, какая опасность нависла над ним, пока гигантская лапа не ударила с силой взрыва, опрокинув автомобиль на бок.

Марко обернулся. Серое чудовище с разинутой, полной гигантских острых зубов пастью, стояло на задних лапах, а шестью короткими передними рвало броню поверженного автомобиля. На бегу Марко видел, как ошеломленный лейтенант шарит в автомобиле в поисках потерянного лучевого пистолета. Чудовище оторвало кусок брони и, когда тот просвистел над головой Марко, он стал стрелять в жуткую тварь. Остальные низшие тоже открыли огонь, и раненое чудовище закричало высоким, пронзительным, почти неразличимым для человеческого уха криком. Оно выпустило автомобиль и бросилось на нападавших.

Началась игра со смертью. Первый низший угодил под лапу чудовища и издал короткий предсмертный крик. Остальные, не прекращая стрелять, развернулись и в ужасе ринулись прочь. Таким образом, Марко получил возможность спасти суперу жизнь, и стал действовать, не раздумывая. Стреляя из собственного ружья, он поднял ружье упавшего низшего. Ведя огонь из двух стволов сразу, он бесстрашно двинулся вперед, в то время, как чудовище билось и извивалось, а лучи попадали ему в центр туловища. Затем, как рухнувшая башня, нападавший хищник свалился на землю и корчился, пока не замер у самых ног Марко.

Марко подошел к изуродованному автомобилю и обнаружил, что лейтенант без сознания. Тогда он забросил молодого офицера на плечо и побрел к месту посадки, чувствуя, что наконец-то исполнилась его мечта. И все же… Все же исполнилась она не совсем!

Появление Марко с лейтенантом на плече вызвало на корабле тревогу. Капитан принял Марко в собственном кабинете, и все сгорали от нетерпения узнать, что же случилось.

— Дикий, — объяснил Марко. — Дикий порвал машину.

— Ты хочешь сказать, что зверь уничтожил автомобиль лейтенанта? — спросил капитан.

Марко кивнул.

— Он сильный.

Капитан с сомнением покачал головой.

— Проведи нам туда, Марко. Я должен сам все увидеть.

И Марко повел капитана и еще нескольких офицеров через джунгли к месту нападения. Шагая рядом с капитаном, Марко чувствовал себя ближе к нему, чем когда-либо прежде, ближе, чем к лейтенанту, жизнь которого он спас.

Суперы исследовали тушу зверя, и капитан поднял изумленный взгляд.

— Эта штука прорвалась через броню? — спросил он.

— Он рвал броню, — кивнул Марко.

— И какой она была высоты, когда жила? — спросил капитан.

Марко встал на цыпочки и изо всех сил вытянул руку вверх.

— Больше, капитан. Гораздо больше.

У него не хватало роста, чтобы показать истинные размеры зверя.

Один из офицеров наклонился над свирепо выглядевшей головой и попытался отрезать ножом крошечное ухо. Но нож не мог проделать на шкуре даже царапины.

— Да она словно из стали! — воскликнул офицер.

— Попробуйте мой алмазный нож, — предложил капитан.

Синтетический алмаз с острой кромкой оставил неглубокую царапину на серой шкуре.

— Да, — сказал офицер. — Та еще зверюга.

Через несколько дней мертвое животное было исследовано в лаборатории экспедиции. Анализы показали, что ткани существа были не такими стойкими к химикатам, как к механическим повреждениям. Тогда его разрезали алмазной пилой, тонкие срезы были размолоты в алмазной мельнице, и спектрографические исследования выдали интересные результаты.

Марко подслушал отчет аналитика, хотя и не понял его.

— В тканях высокий процент тантала, вольфрама, молибдена и других металлов, которые в человеческом организме играют очень незначительную роль. Металлы — точнее, их органические соединения — обладают экстраординарной прочностью. Можно назвать их производными карбида…

— Это не важно, — резко сказал капитан. — Как мы можем справиться с ними?

— Это сложно, — признался ученый. — Мы могли бы потравить их, отравив мелких животных, которыми они питаются, но таким образом мы отравили бы и наши будущие запасы продуктов питания. Структура их клеток указывает на восприимчивость к вирусным инфекциям, но вирусы, естественно, могут распространиться и на другие, более ценные формы жизни. Боюсь, единственный реальный выход — стрелять в них из лучеметов, пока они не умрут.

— Но это означает, что их придется выслеживать одного за другим.

— Да, капитан. Опасности при этом нельзя избежать.

— Ну, по крайней мере, у нас есть низшие.

— Но, сэр, я по-прежнему думаю, что низшие не могут обращаться с лучевым оружием, — сказал лейтенант, который к этому времени оправился от шока. — Как и сказала на днях ваша жена.

— Замолчите! — отрезал капитан. — После того, как Марко спас вашу жизнь, вы думаете, что им нельзя доверять?

Марко и другие низшие были довольны новым заданием. Те, кто участвовал в первой вылазке, уже знали об опасностях, но даже они были преисполнены благодарности за возможности выполнить приказания супера. Один супер ехал за колонной низших через джунгли, а Марко, в награду за прежние заслуги, был определен на один из флангов, где существовала наибольшая вероятность нападения хищников.

В стычках между людьми и зверями, которые последовали в течение пары следующих недель, несколько низших стали жертвами хищников, и сам Марко неоднократно был на волосок от гибели. Но, в конечном итоге, численность хищников стала уменьшаться и, наконец, их вообще не осталось в округе. Иногда сам капитан возглавлял охотничий отряд, но он не подвергался никакой опасности, и уничтожение хищников было закончено до того, как Марко выпал еще один шанс спасти жизнь суперу.

Лейтенант, оказавшийся помощником капитана, был спасен и жил лишь благодаря Марко. Но тот инцидент был исчерпан, а мечта Марко оставалась по-прежнему. Более того, она стала даже более сильной и жгучей, и Марко чувствовал, что должен сделать что-то еще более значительное. Да, он должен спасти жизнь суперу, и не простому суперу, а самому главному — капитану!

После завершения охотничьих экспедиций, низшим было дано новое задание, смысл которого они не могли уловить. Уже обученных стрельбе из лучевого оружия низших начали обучать военной тактике, разработанной суперами с поспешностью и явным страхом. Все этот продолжало бы озадачивать Марко, даже если бы он заметил огни в небе. И когда он услышал, как капитан и лейтенант обсуждают сложившееся положение, он все равно не мог понять его сути.

— Телескоп показывает, — сказал капитан, — что это определенно самый маленький космический корабль, какой мы когда-либо видели. И что бы за существа ни находились на его борту, они, несомненно, знают о нашем присутствии.

— Но почему это не может быть корабль, построенный на Земле уже после нашего отлета, капитан?

— Это невозможно, лейтенант. Во всяком случае, мы должны ожидать нападения. И быть к нему подготовленными.

— Но нас так мало, капитан! И все наши люди заняты на строительстве поселения.

Капитан усмехнулся.

— Да, нас мало, — сказал он. — И колонизация не может ждать. Так что низшие — наши единственные помощники. У них не хватает воображения, чтобы бояться. Во всяком случае, они ведь охотились за хищниками безо всякого страха, не так ли?

— Да, сэр, вынужден признать, что так. Вы хотите сказать, что мы снова должны использовать их?

— Совершенно верно. Мы настроим лучевые ружья на дальнюю дистанцию и обучим низших стрелять по удаленным мишеням.

— Капитан, у меня появилась мысль. Давайте отправим домой чрезвычайное сообщение.

— Нет, лейтенант. Мы теперь сами по себе. Нам дали людей, низших и оборудование, чтобы создать собственный новый мир, и Земля не может вмешиваться в наши проблемы. К тому же, предположим, что мы отправим сообщение с просьбой о помощи, чтобы спасти эту планету для потенциальных военных целей. И что потом? Если наш предполагаемый враг перехватит посланную с Земли помощь или военные силы Земли нападут на него, вот тогда-то и начнется полномасштабная космическая война. Я уверен, лейтенант, вы согласитесь, что нам следует бороться в одиночку.

Наступила длинная пауза, затем лейтенант сказал:

— Да, капитан, я согласен с вами.

В результате Марко и другим низшим была поручена новая, сложная игра с лучевым оружием, игра, в ходе которой от Марко требовалось думать, планировать и самостоятельно принимать решения. Тренировки длились несколько недель, а затем игра превратилась в серьезное дело, потому что высоко в небе появился флот крошечных корабликов, которые выпустили вниз целый дождь странных ракет.

Ракеты взрывались, ничего не повреждая, но из них вырывались газы, причинявшие значительные неудобства. Марко, как и любой низший, а также и любой супер, должен был теперь носить маску и защитную одежду. Работы в колонии были полностью остановлены, а ее жители готовились к нападению врагов.

Аналитик принес капитану отчет о природе вражеского оружия.

— Газы оказались слаборадиоактивными, и они, вероятно, решили, что эта радиация нас истребит. Но на самом деле, ее уровень слишком низок, в пределах нашей выносливости. В качестве меры против дальнейших нападений, мы должны продолжать носить защитную одежду. Но я подозреваю, что основная опасность миновала.

— По логике следует, — сказал капитан, — что, раз они использовали против нас такой низкий уровень радиации, значит, сами они более восприимчивы к ней, нежели мы. Другими словами, они должны были судить о нашей восприимчивости по своей собственной.

— Да, капитан, — согласился с ним аналитик. — Этим они нам невольно подсказали, какое оружие нужно использовать против них. С этого времени мы должны начать против пришельцев собственную радиационную войну.

Игра опять изменилась для Марко. В нем по-прежнему горело желание спасти капитану жизнь, и с течением времени оно росло. Но он и другие низшие были заняты теперь стрельбой зарядами в цель. Пока Марко становился настоящим мастером стрельбы, лейтенант все больше нервничал.

— Капитан, — как-то обратился он. — Марко со своей бригадой стал в этом деле лучше, чем большинство офицеров. И мне все это не нравится, сэр.

— Запомните, лейтенант, что только у нас есть мозги, — рассмеялся капитан. — А главное — это развитое мышление. Не беспокойтесь о низших. Даже животные могут достигнуть совершенства в чем-нибудь простеньком, если оно повторяется достаточно часто. Перед нами стоит вопрос жизни и смерти. Так что не стоит тревожиться из-за того, что наши помощники хорошо обучены.

Лейтенант с сомнением покусал губу, но не стал возражать.

Ночью вернулись маленькие корабли. Их огни метались по небу, как светлячки, а низшие по команде офицеров спокойно и методично стреляли по ним. Они подбили два корабля и насытили окружающую атмосферу радиоактивным порошком, который должен в конечном итоге уничтожить все экипажи после их возвращения на основную базу.

— Теперь должен наступить конец, — подвел черту капитан.

Но Марко втайне надеялся, что это еще не конец. Игра, в которую они играли, означала, что в конечном итоге они защищали суперов — а в том числе и капитана! И Марко горячо надеялся, что ему еще выпадет шанс сразиться с вражескими кораблями.

Разведчики, посланные на поиски подбитого корабля, вернулись со странной мешаниной шестеренок и неорганического коллоида. Взволнованные суперы были довольны находкой.

— Наверное, это часть корабельных механизмов, — высказал предположение лейтенант.

— Что? — удивился капитан. — Черт побери, лейтенант, вы что, не видите, что это робот? Этими кораблями управляют роботы!

— Это кажется маловероятным, сэр. Их способы атаки были уж слишком примитивными.

— Да, примитивными! Включите же, наконец, мозги, лейтенант! Они использовали роботов, потому что не могли иначе. Существа, запустившие эти корабли, наверное, слишком слабые, чтобы выдержать гравитацию планеты — и, естественно, наш уровень радиации, — и не могли сами пилотировать корабли. Может быть куча того, что мы еще не понимаем, но будьте уверены, никакое существо не сможет пережить тот уровень радиации, который мы создали им!

— Эти звучит успокаивающе, — сдался лейтенант.

— По крайней мере, всему этому есть доказательства, — продолжил капитан. — Я думаю, что мы еще переживем одно-два нападения роботов, прежде чем радиация все это остановит. Так что давайте попробуем возобновить работы в колонии.

И действительно, еще одно нападение не заставило себя ждать. Но оно было не похоже на то, что ожидали суперы.

Радары засекли космической корабль совершенно абсурдных размеров, находящийся на расстоянии тысячи миль, слишком далеко для точной наводки. Радарные перехватчики были направлены на корабль, и суперы стали готовиться к массированной бомбардировке. Но вместо этого в противоположном направлении появился еще один такой же корабль. Воздух наполнил унылый гул, по-видимому, совершенно безопасный, однако, раздражающий и непонятный.

Двадцать четыре часа кряду оба корабля издавали гул, немного изменяя диапазон.

Потом они перелетели на другие места на таком же расстоянии. И продолжали гудеть.

Капитан был озадачен и растерян.

— Вы можете объяснить происходящее, лейтенант? — спросил он.

— Никак нет, сэр, — ответил лейтенант. — Все это не имеет смысла.

Еще через двадцать четыре часа корабли вновь поменяли местоположение, а гул стал значительно тише.

— Интересно, — сказал капитан, — но они не испускают никакой радиации. Может, они занимают определенные точки пространства, чтобы как-то воздействовать на всю планету? По крайней мере, такое возможно?

— Это не имеет смысла, — повторил лейтенант.

— Что значит «не имеет смысла»? Да подумайте хоть немного! — закричал капитан. — У вас же мозги, прошедшие евгеническую культивацию! Используйте же их! Вы что, не можете представить, что после неудач с прямыми нападениями на нас они могут воспользоваться каким-то неизвестным излучением?

— Нет, сэр.

— Что с вами случилось, лейтенант? Почему вы не понимаете, что они пытаются сделать эту планету непригодной для жилья? Справедливо предположить, что, если бы они увеличили дозу облучения, то планета стала бы бесполезной для них самих. Но может, они хотели создать здесь военную базу и, потерпев поражение, просто пытаются сделать так, чтобы планету не смогли использовать мы. Это что, не имеет смысла?

— Но где же эффект, сэр?

— Пока еще нет ничего, что можно назвать эффектом, — загадочно ответил капитан. — Но все еще впереди.

Строительство колонии и разведка окружающей местности какое-то время продолжались без нападений с неба. Затем капитан попросил руководителей групп предоставить отчеты о проделанных работах. Когда отчеты были готовы, он быстро просмотрел их и выругался.

— Видел я в свое время неаккуратно выполненные работы, — высказал он лейтенанту, — но с этим ничто не сравнится! Похоже, что эти отчеты писали идиоты! Что случилось с нашими офицерами, лейтенант?

— Все хорошо… — лейтенант выглядел так, словно был не уверен в себе, а возможно, боялся. — Все идет нормально, сэр…

— Позовите кого-нибудь, — велел капитан. — Неважно кого, любого. Они все достойны порицания.

Лейтенант открыл дверь и махнул рукой. В каюту нехотя вошел офицер. Это был высокий, слишком широкоплечий для супера человек, но, казалось, у него совсем не осталось сил. Лицо его было бледным, голова перевязана. За офицером шел Марко и поддерживал под локти, чтобы тот не упал.

— Что произошло? — спросил капитан. — Что с вами?

— Не знаю… сэр, — с трудом проговорил офицер. — Голова закружилась…

— Он упал, — внезапно сказал Марко. — И поранил себя.

Марко вывел офицера из комнаты. Капитан уселся на место, откинулся на спинку кресла и посмотрел на лейтенанта.

— Вы заметили что-нибудь необычное? — спросил он.

Молодой лейтенант, казалось, был занят своими мыслями.

— Нет, сэр.

— Вы хотите сказать, — проревел капитан, — что не заметили, какой у этого человека был взгляд? Да что происходит с моими людьми? Ведь у него точно такой же взгляд, как у низших\.

— Мне очень жаль, — пробормотал лейтенант.

В каюту без стука вошла жена капитана и опустилась в кресло возле его стола. Устало вздохнув, она задумчиво улыбнулась.

— Все кончено, — прошептала она. — Колония готова.

— Что?! — закричал капитан. — О чем ты говоришь? — Он подскочил к ней и потряс за плечи. — Ты что, с ума сошла?

— Сам посмотри, — пробормотала она, махнув рукой на дверь, ведущую наружу. — Видишь?

Тревожная улыбка дрожала на ее губах. Руки беспокойно шевелились на коленях.

Капитан пошел к двери, перед глазами все крутилось, в голове больно стучали молотки, и все тело было каким-то жестким и неуклюжим. За дверью он увидел, как суперы бесцельно слоняются по сторонам, некоторые сидят, прислонившись спиной к деревьям, а прочие лежат в высокой траве. Но, несмотря на это, низшие работают по-прежнему, управляя машинами и пользуясь инструментами. Отчаянным криком капитан подозвал к себе Марко.

— Почему остановилась работа? — спросил он, когда Марко подошел.

— Работа не останавливалась, — улыбаясь, ответил Марко. — Мы работаем, капитан.

— Ну, да, вы работаете. А суперы?

— Больны, — ответил Марко. — Суперы больны.

— Больны?

Капитан вдруг понял, что так оно и есть. Но почему? Отчего? Он не мог понять причин этой странной болезни.

— Низшие работают, — повторил Марко. — Низшие не заболели.

— А почему вы не заболели? — обиженно спросил капитан, но Марко лишь молча улыбнулся. — Как вы, низшие, вообще можете работать, если суперы не отдают вам приказы? Откуда вы знаете, что делать?

— Знаем, — твердо ответил Марко. — Суперы учат. Хорошие учителя. Мы учимся. Низшие учатся.

«Что пытался сказать Марко? — подумал капитан. -Низшие достаточно обучились, чтобы работать самостоятельно? Суперы им больше не нужны? Но как, как все это произошло?»

— Корабли прилетают, — продолжал Марко. — Не страшно. Низшие воюют с ними. Низшие любят суперов.

Капитан вернулся к себе в каюту, сел и положил на стол гудящую голову, в которой отчаянно стучали молоточки. Он долго просидел в таком положении, складывая логическую цепочку событий: корабли — бессмысленное нападение — вот причина нынешних проблем. Корабли чем-то облучили их, и облучение повлияло на их мозги. Превосходные, мощные мозги суперов…

Услышав какой-то звук, капитан резко поднял голову. Он увидел свою красавицу-жену, сидящую в кресле и, очевидно, спящую с открытыми глазами. В углу сидел молодой лейтенант и беззвучно плакал, закрыв лицо руками. И все остальные тоже были здесь. Капитан увидел своих друзей и подчиненных. Все они пребывали на разных стадиях вырождения, беспомощные, а некоторые уже опустившиеся до уровня животных. Низшие же продолжали возводить колонию. Но почему? Почему именно они, результаты евгенических экспериментов в течение многих поколений, оказались неуязвимыми для странного облучения? Как это может объяснить наука? И чем все закончится? А может, это еще не конец?

Голова раскалывалась. Эта боль раздражала капитана, из-за нее он не мог привести в порядок мысли. А может, это начало его превращения в идиота? Что же делать ему, главе будущей колонии? Как он может все бросить?

К капитану подошел Марко.

— Низшие добры к суперам, — произнес он. — Не бойся.

Неожиданно капитан понял, какое будущее ждет эту планету. Здесь будут всем править низшие. Да они уже управляют всем! В то время, как суперы будут постепенно тупеть, низшие станут развиваться и улучшать свой разум. Не ограничиваемые ни в чем суперами, они, в конечном итоге, завоюют планету и через несколько поколений станут настоящей расой господ, содержащих полностью зависящих от них потомков суперов. Такое будущее совершенно не понравилось капитану.

— Низшие добры к суперам, — повторил Марко, ожидая одобрения от капитана.

— Да будь ты проклят, Марко! — безумно завопил капитан. — Мне не нужна твоя доброта!

Он бросился к своему столу, рванул ящик и выхватил из него пистолет. Но Марко оказался быстрее. Прыгнув на капитана, он стал вырывать у него пистолет. Раздался выстрел, пробивший в потолке каюты дыру.

На крики капитана в каюту вбежали низшие, хотя его жена и лейтенант никак не отреагировали. Все вместе они скрутили капитана и связали ему руки.

Марко переполнил бьющий через край восторг. Ум его функционировал теперь лучше, чем прежде, он выучил слова, которых прежде не знал, узнал новые факты, понял новые идеи, недоступные ему раньше. А впереди еще предстояло много чего узнать. Но, тем не менее, он страстно хотел помочь бедным беспомощным суперам, даже теперь, когда исполнил свою мечту — спас, наконец, жизнь капитану.

Капитан извивался, пытаясь вырваться, но низшие бережно усадили его на пол. Марко подошел и положил руку ему на плечо.

— Все хорошо, капитан, — сказал он. — Низшие будут добры к суперам.

Super Science Stories, 1951 № 6

НАРКОМАНЫ

Нужно знать, что Палмер любил свою жену, как и прежде, иначе вы не поймете, в чем тут дело. «Все это для ее пользы», — дюжину раз повторил он себе на протяжении предыдущего дня. Этим он успокаивал свою разбушевавшуюся совесть. Он не думал, что становится кем-то вроде убийцы.

Она сидела возле искусственного камина, милого пережитка старины, читая какую-то книгу, точно так же, словно была дома на Марсе, а не на этом безжизненном камне. Она быстро приспособилась к одиночеству и странностям этой жизни — к отсутствию друзей, к необходимости экономить воздух, к странному ощущению искусственной силы тяжести, которая временами чуть колебалась, если в топливе станционного генератора попадались примеси. Она привыкла, практически, ко всему, кроме мужа.

Казалось, она почувствовала его взгляд, потому что обернулась и улыбнулась.

— У тебя все нормально, дорогой? — спросила она.

— Естественно. А у тебя?

— Так же, как можно было ожидать.

— Значит, не очень хорошо…

Она не ответила. «Она не хочет этого, но действительно завидует мне, — подумал он. — Ну, тогда мне нужно сделать так, чтобы ей нечему было завидовать». Он посмотрел через толстое окно из прозрачного металлопластика на великолепие звезд, ярко горящих и незамутненных взвесью или атмосферой.

Истории о несчастных смотрителях маяков, живущих на астероидах, были не применимы к этой особой космической скале. Здесь была замечательная, невероятно милая жизнь. По крайней мере, для него это был выход. И одновременно, это был выход для его жены.

Он стал бы горячо отрицать, если бы его обвинили в том, что он считает жену противной. Но все люди после определенной рюмки меняются, а Палмер бы гораздо хуже, чем пьяницей. Он был наркоманом марак, а пристрастившиеся к мараку люди считают всех вокруг замечательным, кроме тех, кто не разделяет их пристрастие к этому препарату. Таких они считают жалкими, развращенными существами, попросту лишенными разума.

Конечно, жизнь на астероиде не являлась выходом для большинства наркоманов, но только не для Палмера. «Я считаю свою жену, — подумал он в который уж раз, — жалкой личностью, которую я безумно люблю, так что мой долг сделать ее счастливой. И нужно поторопиться с этим. Она наверняка умрет в ближайшее время, так почему бы ей не прожить последние дни в мире и счастье, которые может принести только марак?»

У самой Луизы имелся бы ответ, если бы он задал ей такой вопрос. Но он был слишком осторожен и не спрашивал ее об этом.

Она отложила книгу в сторону и снова повернулась к нему.

— Джим, дорогой, — спросила она, — как ты думаешь, мы не могли бы приобрести телевизор?

— Он не станет работать без мезотронного детектора.

— Даже радио принесло бы какое-то разнообразие.

— От него тут не будет пользы. В это время года слишком много статичных помех от Марса и Земли.

«В этом и прелесть марака, — подумал он. — Марак меняет настроение и дает человеку спокойствие, при этом увеличивает его способности и помогает решить абсолютно все проблемы. Разумеется, мне не нужны ни радио, ни телевизор, я даже не начал читать ни одной книги в библиотеке. Они мне просто не нужны…

За толстым окном мелькнула тень, заслонив на мгновение огни звезд. «Это тень смерти, — подумал Палмер, но даже ей он сумел улыбнуться. — Даже смерть замечательна». Когда она придет, то обнаружит его счастливым. Он не станет дрожать, как вздрогнула при виде этой тени Луиза.

Он улыбнулся жене, вспоминая те шесть лет, что они прожили вместе. Это была короткая совместная жизнь, но она была такая… замечательная. Они только раз серьезно поссорились на втором году брака, после чего помирились и опять стали жить дружно. А затем, два года назад, он стал принимать марак, и после уже не был способен ссориться с кем бы то ни было. Марак был образцовым наркотиком, и Палмер не мог понять, почему кто-то должен бороться с ним.

Луиза попыталась с ним спорить после того, как узнала об этом, но Палмер превращал каждый спор в мирную беседу, которая пере-подняла его чистейшим благодушием. Он оставался таким, когда жена попыталась подсунуть ему в еду лекарство против марака. Именно это частенько сбивало ее с толку и злило, но глядя на нее, он лишь улыбался. Представьте себе жену, приходящую в ярость только из-за того, что ее муж слишком благодушен.

«Но больше она никогда не станет сердиться, — подумал Палмер. — Только не после того, что случится сегодня вечером, потому что в ее жизни произойдут большие перемены».

Она взяла другую книгу, и Палмер тут же пожалел ее. Он знал, что ее не интересуют никакие книги. Она просто встревожена и ищет что-нибудь, что может отвлечь ее, пока тени снаружи не убьют ее раз и навсегда. Она не понимала, как Палмер может быть таким спокойным и довольным, и даже не пытается вообще ничего сделать.

Она отбросила и эту книгу и начала брюзжать… да, брюзжать — самое подходящее слово.

— Ты просто дурак, Джим! Сидишь себе здесь, такой весь довольный и самоуверенный, без единой мысли в башке, и ждешь, когда они придут, чтобы убить и тебя, и меня. И выглядишь счастливым, даже когда я говорю об этом.

— Я счастлив от всего, дорогая.

— И даже от мыслей о смерти?

— Жизнь, смерть — какое это имеет значение? Что бы ни случилось, я просто неспособен быть недовольным.

— Если бы не этот проклятый препарат, мы остались бы живы. Ты бы придумал способ убить их прежде, чем они доберутся до нас.

— Нет такого способа.

— Должен быть. Ты просто не можешь думать об этом, находясь под воздействием препарата.

— Вот ты не принимаешь препарат, — сказал Палмер не без доли сарказма. — Почему бы тебе не придумать такой способ?

— Потому что я не такая образованная, как ты. Потому что у меня нет твоих научных знаний, и вся эта аппаратура, стоящая здесь повсюду, бесполезна для меня.

— Но ничего и не надо делать, — продолжил Палмер.

Она стиснула кулаки.

— Если бы не этот чертов препарат…

— Но ты же знаешь, что он не мешает мыслить. Испытания показали это.

— Испытания, проведенные самими наркоманами!

— То, что они могут проводить испытания, уже доказывает, что с их мозгами все в порядке.

— Но это не так! — закричала она. — Я же вижу это по тебе. Да, я знаю, что ты можешь складывать и вычитать, можешь подчеркнуть два слова, означающие одно и то же, но это еще не мышление. Настоящее мышление — это способность решать насущные трудные проблемы, которые не ликвидировать только карандашом и бумагой. При настоящем мышлении всегда возникает стимул, понуждающий использовать мозги на полную катушку. И именно его разрушил проклятый препарат. Он уничтожил твои стимулы.

— Но я по-прежнему исполняю свои обязанности.

— Только потому, что они стали для тебя привычкой, — выкрикнула она. — Ты и со мной разговариваешь, потому что я для тебя — привычка. Если бы ты позволил дать тебе лекарство…

Он засмеялся от нелепости ее предложения. Излеченный наркоман уже никогда не сможет стать снова зависимым. Лекарство вырабатывало постоянный иммунитет против марака. Именно это заставляло наркоманов так упорно бороться против всяких попыток излечения. А она думает, что сумеет убедить его словами?

— И это ты говоришь о неспособности мыслить! — возразил ей Палмер.

— Знаю, все знаю, — горячо ответила она. — Да, я дура, потому что уговариваю тебя, хотя прекрасно понимаю, что невозможно убедить наркомана отказаться от м арака.

— Тут ты права, — кивнул Палмер и добродушно рассмеялся.

Она считает, что он не способен заняться настоящей проблемой. Ну, так сегодня вечером он займется ей. Потом она примет его точку зрения и больше не будет недовольной. После того, как она сделает то, что он задумал, ей самой будет непонятно, почему она так выступала против него.

Палмер почти погрузился в привычную дремоту, когда заметил, что она пристально глядит на него. Тогда он встрепенулся и услышал, что жена говорит:

— Мы должны оставаться в живых как можно дольше. Хотя бы ради того, чтобы работал маяк.

— Конечно, моя дорогая. С этим невозможно спорить, — пробормотал Палмер.

— А чем дольше мы остаемся в живых, тем больше шансов, что нас найдет какой-нибудь корабль.

— На это вообще нет шансов, — бодро отозвался он. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Бесполезно обманывать себя, моя любовь.

«Этим занимаются все ненаркоманы, — подумал при этом Палмер. — Они не могут взглянуть фактам в лицо. Они вечно цепляются за соломинки с глупым, слепым оптимизмом, не принимая во внимание никакие факты».

Палмер знал, что надежды нет. Он может рассматривать все спокойно, рассудительно, видеть неизбежность смерти — и даже получать при этом удовольствие.

— Давай проверим, возлюбленная, — сказал он, — не утратил ли я способность анализировать ситуацию. Мы с небольшим маяком находимся в группе астероидов где-то между Землей и Марсом. Корабли могут наткнуться на нее и погибнуть, и наша задача состоит в том, чтобы предотвратить аварии в будущем. Маяк посылает стандартные, высокочастотные сигналы, которые позволяют космонавтам определять направление и расстояние до нас. Обычно от нас ничего и не требуется. Но в тех редких случаях, когда сигнал прерывается…

— Это будет конец.

— В тех случаях, — продолжал Палмер, не обращая внимание на то, что жена перебила его, — я должен покинуть наше убежище, оборудованное всеми возможными удобствами, и быстренько произвести ремонт маяка. В обычных условиях жизнь смотрителей маяков неимоверно скучна. Как известно, это сможет свести человека с ума, поэтому на эту работу принимаются такие счастливые супружеские пары, как мы, умеющие жить мирно, без ссор и стычек.

— Кроме того, — с горечью добавила она, — даже счастливые пары не выдерживают на такой работе больше года.

— Но, дорогая, — весело сказал Палмер, — ты не должна никого винить. Кто же мог знать, что откуда-тот прилетит метеор и столкнет нас с орбиты? И кто мог знать, что этот метеор столкнется сперва с внешними астероидами и… Смотри! — прервал он себя.

Он показал на окно, за которым пролетающая тень на секунду остановилась. В свете, льющемся из окна, он мог подробно рассмотреть это существо. Оно выглядели совершенно безопасным, даже смешным и милым, и его истинный облик открылся бы только в момент убийства. Лицо у него было невыразительно, в сущности, у него вообще не было лица. У него не было ни глаз, ни носа, ни рта. И почти незаметными из-за необычного местоположения и тусклого коричневого цвета были клыки на животе, аккуратные ряды которых могли вытягиваться и снова втягиваться, словно какие-то змеи.

Палмер заметил, что Луиза снова вздрогнула, и заговорил, просто чтобы поддержать беседу:

— Интересно, не так ли? Это горные существа, как тебе известно. Им требуется очень мало кислорода, и они извлекают его из песка и окружающих скал.

— Не надо о них.

— Ладно, если не хочешь. Тогда поговорим о нас… Видишь ли, дорогая, никто не ожидает, что мы потеряемся. И даже когда Служба Маяков начнет нас искать, им потребуется много времени, чтобы найти нас. У нас есть еда, вода и воздух. Если бы не эти существа, мы могли бы продержаться до появления спасательного корабля. Но спасатель не найдет нас, если маяк не будет работать. До сих пор нам везло. Маяк работал замечательно. Но рано или поздно он выйдет из строя, и мне придется выйти наружу и починить его. Ты понимаешь меня, не так ли, дорогая Луиза?

Она кивнула, затем спокойно сказала:

— Маяк должен постоянно работать.

— И вот тогда эти существа доберутся до меня, — с явным удовлетворением закончил Палмер. — Я успею убить одного-двух, хотя не стремлюсь вообще никого убивать. Но ты знаешь, любимая, что их там несколько дюжин, а в неуклюжем скафандре так трудно попасть в животных, двигающихся столь стремительно.

— Но если ты не наладишь маяк, если они убьют тебя… — она внезапно перестала кричать и заплакала.

Он с состраданием глядел на нее и гладил по волосам. И все же, под влиянием препарата он наслаждался даже ее слезами. Он не уставал повторять себе и ей, какое это замечательное средство. Мужчина — или женщина, — которые принимали его, могли по-настоящему получать удовольствие от жизни.

И нынче вечером она начнет наслаждаться жизнью вместе с ним.

Хронометр работал замечательно, и они жили по земному, гринвичскому времени. В семь вечера они сели ужинать. Зная, что завтра они могут умереть, Луиза решила, что сегодня вечером стоит устроить особый ужин, и сама выбрала меню. Ей нужно было только потянуть рычаг, и еда скользнет в духовку, где будет готовиться в микроволновых лучах. Джим выбрал вино и бренди. Одной из особенностей марака было то, что он не мешал получать удовольствие от алкоголя. Так что принимающие марак наркоманы могли напиваться до пьяна. Но это было редким зрелищем, потому что марак сам приводил человека в состояние такого благодушия, что ему уже не требовалось спиртное, чтобы забыть о своих проблемах.

Так что нынче вечером Палмер пил умеренно, маленькими дозами, только потому, что это стимулировало его мышление. И он, наконец, сделал то, что давно собирался сделать. Он тайком бросил таблетку марака в бокал Луизы. Горчинка была чуть заметна, но, выпив это вино, Луиза тоже стала бы наркоманкой.

Так уж действовал марак. В этом не было ничего таинственного. Однажды испытав это восхитительное состояние, человек уже не мог обходиться без него.

Действие таблетки, которую Палмер принял утром, уже слабело. Но он так радовался, что все же решился на это, что был на седьмом небе от счастья. Еще полчаса он станет просто наслаждаться, поглядывая на Луизу и думая, что теперь, наконец-то, их больше не будут разъединять ее глупые мысли о том, будто бы надо что-то предпринять, чтобы спасти свои жизни. А затем препарат вступит в силу, и они вдвоем воспарят к звездам, чтобы больше никогда не спускаться на грешную Землю. А когда сломается маяк, они выйдут вместе, чтобы отремонтировать его, и тени окружат их.

Он дождался, когда Луиза повернется к нему спиной, и бросил таблетку в ее бокал, так что она ничего не заподозрила. Она выпила вино, даже не обратив внимание на вкус. Внезапно Палмеру захотелось поцеловать жену, и, к ее удивлению, он так и сделал. А затем вернулся на место и продолжил обедать.

Он ждал.

Час спустя он понял, что все же сумел сделать ее счастливой. Она смеялась, как не смеялась уже очень давно. Она смеялась над его шутками, над тем, как он держит бокал, и даже над тем, что она увидела в окне. Иногда ему казалось, что она смеется просто так, вообще ни над чем.

Палмер попытался вспомнить свою реакцию, когда он впер-вне попробовал этот наркотик. Он не был так агрессивно весел, не был весел так… истерично. Но, с другой стороны, этот препарат действует на разных людей по-разному. Да, Луиза не стала такой же уравновешенной, как он. Но самое главное — она счастлива.

Странно, что сам он почему-то не счастлив.

Палмеру понадобилось секунд пять, чтобы все прояснилось, пять секунд, за которые он преодолел путь от унылого удивления через испуганное осознание к ярости. Он вскочил, опрокинув стол, за которым они сидели. И увидел, что жена не удивлена его поведением, а глядит на него со скрытым удовлетворением.

— Ты вылечила меня! — закричал Палмер. — Ты подсыпала мне лекарство!

Он начал ругаться. Он вспомнил то время, в самом начале, когда Луиза пробовала вылечить его, но тогда он был начеку и с легкостью обнаруживал в еде странный металлический привкус лекарства. Но тогда он был под влиянием наркотика, поэтому не сердился, а просто смеялся над ней.

Теперь же ему было не до смеха. Он был так поглощен стремлением дать ей таблетку, что забыл поберечься сам, и попался в ловушку. Теперь он стал нормальным — нормальным по ее мнению — и никогда больше не испытает ту замечательную радость, которую давал ему марак. Он в полной мере осознал свое положение на этом ужасном астероиде. Потом бросил взгляд на окно и на то, что ожидает их снаружи, и настала его очередь содрогнуться.

И тут Палмер увидел, что Луиза все еще улыбается.

— Теперь ты наркоманка, а я излечен, — с горечью сказал он.

Она перестала улыбаться и спокойно ответила ему:

— Выслушай меня, Джим. Ты не прав, совершенно не прав. Я не давала тебе противоядие, а ты не дал мне наркотик.

— Но я сам бросил его в твой бокал!

Она покачала головой.

— Это была одна из таблеток, которыми я заменила твои. Это противоядие от марака из нашей домашней аптечки. И ты сам принял такую же. Именно поэтому ты сейчас такой подавленный. Ты больше не находишься под действием марака.

Он глубоко вздохнул.

— Значит, я еще не излечен?

— Нет. Я понимаю, что не смогу все время тайком давать тебе противоядие — у него очень резкий вкус. Позже ты сможешь снова принимать свой наркотик. Но какое-то время тебе придется потерпеть. Несколько дней, неделю — я не знаю. А пока что у тебя голова снова начнет работать нормально, и ты должен что-то придумать, чтобы спасти нас.

— Но тут ничего невозможно придумать! — яростно закричал он. — Я уже говорил тебе, что марак не мешает мыслить!

— А я тебе по-прежнему не верю. Давай, соберись, напряги мозги…

— И не подумаю, — жестко ответил Палмер. — Верни мне таблетки марака.

Она отступила от мужа на шаг.

— Я так и знала, что ты потребуешь их вернуть. Мне не хотелось рисковать, поэтому я выбросила их.

— Выбросила их? — на его лице появилась смесь испуга и недоверия. — Ты хочешь сказать, что выбросила таблетки наружу, и я застрял здесь без них? Луиза, хватит глупить. У нас нет никакого выхода. Но, по крайней мере, мы бы умерли счастливыми. А теперь…

Он посмотрел в окно. Там вовсю носились тени.

Раньше была лишь одна, а теперь две, три… он насчитал с дюжину и сбился со счету. Выглядело так, словно они чувствовали, что конец близок.

«У них есть причина быть счастливыми, — в отчаянии подумал он. — А может быть… — он отпрянул от этой мысли, но заставил себя продолжить, — может быть, раз счастье больше недостижимо, не стоит мучиться, а разом покончить со всем… И не придется ждать день за днем приближения мучительной смерти».

— Гляди, Джим! — воскликнула вдруг Луиза. — Они резвятся.

Палмер снова взглянул в окно. Твари явно веселились. Одна даже оттолкнулась от поверхности астероида и поплыла к своему собрату по воздуху. Палмер никогда не видел, чтобы они делали такое раньше. Обычно они цеплялись за камни, словно боялись навсегда улететь в космос. Еще одна тварь странно вращалась на месте, словно утратила чувство равновесия.

— Они наглотались таблеток! — воскликнула Луиза. — Там было больше ста доз. Волне достаточно, чтобы хватило всем тварям на астероиде!

Почти минуту Палмер глядел на прыгающих, резвящихся инопланетных наркоманов. Затем надел скафандр, взял лучевой пистолет, вышел наружу и, не торопясь, без малейшей опасности для себя, перестрелял их одного за другим.

«По крайней мере, они умерли счастливыми», — с мрачной завистью подумал он.

Galaxy Science Fiction, January 1952

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

— Ты меня любишь, Грант?

— Можешь не сомневаться в этом, детка, — нежно ответил Грант Хайес.

Честно говоря, он так устал от этого вопроса и отвечал уже без прежнего пыла, но не мог промолчать. Пока что не мог. По крайней мере, пока он хочет есть.

— Но ты же ничего не делаешь…

— Ты же знаешь, как я люблю тебя, Джильда, — небрежно бросил Грант, даже не потрудившись взглянуть на нее. Он посмотрел вместо этого в зеркало и усмехнулся тому, что там увидел. Затем пошарил глазами и поймал взглядом заголовок брошенной на столе газеты, подошел и лениво перевернул страницу.

— Ты уже целый час ни разу не поцеловал меня.

Грант Хайес больше не обращал на нее внимание. Мельком он проглядел объявление на внутреннем развороте и стал внимательно перечитывать его.

«Добейся славы, удача на твоей стороне!» — прямо-таки кричало на него с газетной полосы.

Грант почувствовал себя так, словно это объявление было адресовано лично ему. Глаза его блестели, пока он читал. Это было вовсе не предложение работы, утомительной работы без малейших перспектив для человека его способностей. Это была работа, которая вообще не являлась работой — именно то, чем он любил заниматься.

— Грант! — с раздражением воскликнула Джильда. — Ты не ответил мне!

Он бросил на нее взгляд, один-единственный взгляд, полный ненависти.

— Заткнись, старая кошелка, — нежно сказал он. — Я ухожу.

Под аккомпанемент ее воплей он захлопнул за собой дверь. Пути назад были отрезаны, мосты сожжены.

В приемной штаб-квартиры конкурса сидела лишь одна девушка. Она была лакомым кусочком, который не мог не понравиться, и знала это. И она также знала, для чего он пришел.

— Вот ваша анкета для конкурса, сэр, — сказала она.

— Откуда вы знаете, что я хочу?

— Просто по вашему виду. Вы выглядите, как истинный «Мистер Земля»!

— Пока еще нет, детка, но я буду им. Разумеется, если это стоящий конкурс.

— Еще бы, сэр! — возмущенно сказала девушка.

— Десять тысяч победителю?

— И еще десять просто за участие.

— Контракты в кино и все такое прочее? Это немножечко слишком хорошо, чтобы быть правдой. Обычно подобное проводится для девушек, а не для парней.

— А вы не думаете, что женщинам тоже хочется посмотреть на красивых мужчин? — голосом скромницы спросила она. — А если у женщин есть деньги, и они уже не могут придумать, что с ними сделать…

— Так за всем этим стоят дамочки с деньгами, — усмехнулся он. — Я предполагал нечто подобное. — Он глубоко вздохнул и заметил, что ее глаза преисполнились восхищения. — Мне бы хотелось пропустить предварительные туры и перейти сразу к финалу.

— Вы, мужчины, хотите сразу идти к финалу, но мы так не можем, — ответила ему девушка. — Мы, знаете ли, собираемся транслировать этот конкурс на весь мир.

— Милочка, вам не найти больше никого, хоть как-то способного конкурировать со мной.

Девушка подняла брови.

— Я могу сказать это о вас, но не очень хорошо, когда вы сами заявляете так о себе. Вы ужасно самоуверенны, не так ли?

— У меня есть на это право. И мне кажется, у вас тоже. Может, когда все это закончится, проведем как-нибудь вместе вечерок-другой?

— Боюсь, у вас не будет на это времени.

— Я выкрою для вас полчасика. Но к делу. Где там ваша анкета?

С первого взгляда он понял, что анкета очень проста. О нем хотели знать ровно столько, сколько требуется для предварительного знакомства.

— Вы пройдете медицинский осмотр, — сказала девушка.

— А это еще для чего? Я совершенно здоров.

— Многие мужчины заявляют, что они совершенно здоровы. Но все ли у вас зубы? Они в отличном состоянии? Вам вырезали аппендикс? Вы ломали ключицу?

— Неужели все это так важно?

— Очень важно. В конце концов, это конкурс красоты для мужчин, а не соревнование борцов-тяжеловесов. Мы хотим отобрать самый лучший экземпляр. — Она деликатно рассмеялась и спросила: — Вы еще не утратили уверенность?

— Ни в коем случае, — ответил Грант.

Но в глубине души он волновался. Их требования были безумными. А вдруг у него найдут дырку в зубе или какую-нибудь сломанную косточку, сросшуюся не совсем правильно? Десять тысяч долларов внезапно показались ему не такой уж легкой добычей.

— Один участник с Западного побережья уже получил звание «Мистер Государственный Служащий». Он был прекрасен. В нем все было, как надо. Что это был за экземпляр! Но внезапно он женился на богатой даме, с которой познакомился во время конкурса, и выбыл из соревнования. Так что, возможно, у вас все же остается шанс на победу.

Грант еще раз усмехнулся, почувствовав, как к нему возвращается уверенность.

— Они могли бы сэкономить свое время и выписать мне чек прямо сейчас, — заявил он. — Вот увидишь, детка, что я был прав!

С этой самоуверенностью он прошел медэкспертизу. Дантист изучил его зубы, ища недостатки, и ничего не нашел. Другой врач осмотрел его тело. Еще один просветил его рентгеном. Когда осмотр был закончен, все с восхищением поздравили его.

— Лучшие зубы, которые я когда-либо видел, — поздравил его дантист.

Грант усмехнулся, еще раз демонстрируя ему предмет восторгов.

— Ни одной микротрещины в костях, ни единого неправильно развитого мускула, — вставил другой врач. — Могу вас заверить, мистер Хайес, что я еще никогда не видел подобного экземпляра. Никогда. Никто из мужчин, которых я обследовал на прошлой неделе, и рядом не стоял с вами. Если бы у меня была хоть десятая доля вашего телосложения… — Он горестно вздохнул.

Грант обменялся с врачами рукопожатиями, в глубине души жалея их. Победа была у него в кармане. Он представил, как позирует на сцене в леопардовой шкуре, играя мускулами. Он представил, как ему на грудь вешают украшенную гербами ленту с гордыми словами: «Мистер Земля», в то время, как неистовствуют кино — и телекамеры, а полный зал восхищенных женщин и сгорающих от ревности мужчин взирает на него, не в силах оторвать глаз. Он представил, как ему вручают чек на десять тысяч долларов, и это будут семечки по сравнению с тем, что он получит позже. Будут и продюсеры, и участие в фильмах из жизни джунглей. И куда бы он ни пошел, повсюду его будут преследовать дамочки с сумочками, набитыми деньгами. И он будет полным идиотом, если не подцепит какую-нибудь миллиардершу, о которой мечтал. Да, он знал, чего хочет от жизни.

Но на заключительный этап соревнования требовалось время. На это Грант не рассчитывал. Он решил, что напрасно оставил Джильду. Ему не улыбалось жить одному даже короткое время, особенно теперь, когда он уже получил первые десять тысяч долларов.

Тогда Грант вернулся, небрежно принес извинения и сказал Джильде, что любит ее. И все стало по-прежнему, словно он никогда и не хлопал дверью.

Он выиграл региональное соревнование, но за ним были другие, затем национальный конкурс и, наконец, международный финал. Национальный конкурс оказался потруднее, но он прошел его. И понял, что финал будет еще более трудным. У него оказалось два соперника — австралиец и южно-американец, и его взволнованному взору они показались не хуже его самого.

— Ты проиграешь, Грант, — сказала ему девушка из приемной. — Мне кажется, победит наш австралийский друг.

— Ты что, разыгрываешь меня, детка? — спросил Грант.

— Честное слово. Лично я выбрала бы тебя — ты как раз моего типа. Но мне удалось тайком взглянуть на судейский листок, я видела комментарии, сделанные австралийскими судьями, поэтому я и говорю, что ты проиграешь.

Взгляд его стал жестким.

— Но это подлог! С самого начала все предрешено!

— Не будь дураком! Я тоже не согласна с тем, что они думают. Но им кажется, что австралиец лучше тебя. А тебя прочат на второе место.

— Идиоты!

— И я так думаю, — согласилась девушка. — Но, Грант, ты же понимаешь, что главное — это первое место, а все остальное пыль! Никаких вторых, никаких третьих мест и премий…

Грант промолчал, но его прекрасные глаза налились красным.

— Но ты не волнуйся обо мне, милый. Я за тебя!

— Спасибо, детка.

Но Грант тут же забыл о ней. Он думал об австралийце.

Финал должен был состояться на следующий день, так что Гранту оставалась лишь ночь. Он стал следить за отелем, где остановился его конкурент, и когда тот вышел на прогулку — Грант знал, что он всегда выходит поздно вечером на обязательную пятимильную прогулку, чтобы поддерживать форму, — Грант пошел за ним. На пустынной улице Грант догнал соперника. Удар дубинкой по голове бросил австралишку на колени, и тут же кулак в перчатке из свиной кожи прошелся по его зубам. Выбитый зуб упал на землю, потекла кровь.

«Австралишку больше никто не назовет прекрасным экземпляром», — подумал Грант, улыбнулся и скрылся в темноте.

Австралиец даже не появился на финальном шоу. Появилась газетная статья о том, что с ним произошло, но никто ничего не мог доказать, а боссы конкурса, стремясь защитить свое доброе имя, и не жаждали этого. Грант вышел на сцену с уверенностью, которая наконец-то тоже была совершенна.

Он понравился публике. Он мог судить об этом по реву, который царил в зале, пока он позировал, напрягая мускулы, а тело его сияло в лучах прожекторов. Оставшийся соперник не был и вполовину столь хорош. Судьи для видимости какое-то время совещались, чтобы показалось, будто они обсуждали обе кандидатуры, но на самом деле, там было не о чем спорить.

Грант Хайес получил звание «Мистер Земля». Публика приветствовала это сообщение ревом, который, правда, не расколол крышу зала, но обрушил с потолка большие куски штукатурки, которые стали причиной двух пробитых черепов.

Грант Хайес стал «Мистер Земля». Женщины и деньги… деньги и женщины… Он всегда стремился и к тому, и к другому, они и были для него всей жизнью. Ноздри его раздувались, когда он думал о них.

Он все еще думал о них, когда избавился от наиболее горячих поклонниц и прошел в комнату, чтобы переодеться. Щелкнул выключателем, но свет не вспыхнул. Вместо него раздался тихий голос:

— Не волнуйтесь, мистер Хайес, мы и так все отлично видим.

Грант был ошарашен.

— Это что, ограбление? — спросил он.

— Нет. Нам не нравятся ваши деньги. Мы хотим вас.

— Меня? Вы ошиблись. Я вас не знаю, кем бы вы ни были. Я никогда не слышал вашего голоса. И никогда не имел с вами никаких дел.

— Конечно же, нет. Наш интерес к вам совершенно безличный.

— Меня это не интересует, — твердо сказал Грант.

— А мы вам ничего и не предлагаем, — терпеливо ответил голос. — Мы провели много времени, изучая вашу расу, и хотели найти лучший экземпляр мужчины. Искать его самим было бы очень скучно и утомительно. Поэтому мы и устроили конкурс. В вашем мире замечательные методы ведения бизнеса, поэтому мы все устроили по почте, подписавшись женским именем, чтобы никто не удивлялся. Разумеется, у нас есть много чего, что можно продать на этой планете за деньги. Понимаете, насколько все это было просто? Вместо того, чтобы мы искали вас, вы сами стали искать нас. И нашли.

Из всего сказанного незнакомцами, Грант понял одно, и по лбу у него заструился холодный пот.

— Вы… Вы не люди!

— Зато вы превосходный человеческий экземпляр.

Грант ринулся к двери, но она была уже заперта. Он бросился на стену и обнаружил, что она покрыта чем-то мягким и упругим. Тогда он рухнул на пол, задыхаясь от рыданий, и понял, что биться о мягкий пол тоже бесполезно.

— Мы не могли рисковать попортить столь прекрасный экземпляр, — пояснил тот же голос. — Особенно после того, что вчера вечером произошло со вторым. Мы хотим вас, и вы будете наш. Бесполезно этому сопротивляться.

Ноздри Гранта уловили странный аромат, и он лишился сознания. Напоследок он услышал:

— Вами восхищались здесь, на Земле. Но еще больше вашим телом станут восхищаться на Марсе…

Так оно и случилось.

Science Fiction Quarterly, 1952 № 5

НОВАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Его называли Богом Вселенной, и он заслужил это. Этого должно было достаточно для любого разумного существа. Но никто, бывший когда-либо Богом чего бы то ни было, не был разумен, а Зарон был самым неразумным из всех Богов. Как и его менее известный предшественник на одной из незначительных планет незначительного светила, он тосковал по завоеванию новых миров, или еще лучше — новых Вселенных.

Макпэлнер, которого обучали лояльности с самого рождения, понял, что в его обязанности входит придумать, как удовлетворить столь благородное стремление.

Не нужно предполагать, что в лояльности Макпэлнера было что-то мистическое. Фактически, Макпэлнер мог довольно хорошо оценивать большинство событий. Лояльность же была чем-то посторонним, введенным в его систему, как в систему любого другого субъекта. Вообще лояльность к Зарону была цементом, скреплявшим обширную империю, которая обеспечивала порядок и делала другие, не менее замечательные, вещи. По крайней мере, такова была официальная точка зрения, поэтому лояльность внушалась разумным существам при помощи гипноза.

Все проделывалось с таким умением и эффективностью, что даже сами психологи, разработавшие эти методы, не сумели их избежать. Они презирали Зарона, но, будучи обработанными своими же методами, были так же лояльны к нему, как и все остальные. Макпэлнер, который специализировался на физике и математике, знал о Зароне меньше, чем кое-кто из его коллег, поэтому имел о нем более высокое мнение. Но даже те слабости Бога, которые он замечал, не мешали его лояльности. А теперь возник вопрос поиска новых Вселенных.

Кто-то другой мог бы подумать, что такие поиски абсурдны и нет смысла начинать заниматься ими. Но Макпэлнер встречал много абсурдных и безнадежных проблем, которые он спокойно решал весьма неожиданными способами.

Тем не менее, сперва он должен был точно узнать, что заставило Зарона выразить это небольшое желание. Как член Научного Штаба Армии, он решил, что лучше всех ему расскажет об этом Шеф Разведки генерал Рагнар. Генерал был в это время на другой планете, и Макпэлнер послал ему сообщение, что хочет с ним встретиться. Генерал, у которого на повестке дня не было ничего, кроме скучных, хотя и важных армейских дел, ответил, что с удовольствием повидается с ученым. Так что Макпэлнер сел в собственный транспортер, ввел надлежащие координаты, нажал нужные кнопки и через несколько секунд уже стоял перед генералом.

Со всем космическим пространством, лежащим фактически на кончиках его пальцев, генерал не ощущал необходимости в большом офисе. Так что у него был маленький, но чрезвычайно удобный кабинет. Когда он испытывал нужду в частной жизни, то делал стены непрозрачными. Когда хотел общаться, то делал их прозрачными и мог видеть то, что происходило на территории под его юрисдикцией.

В настоящее время он почувствовал, что им с Макпэлнером лучше встретиться наедине, и Макпэлнер был с ним согласен.

— Я хочу знать, генерал, как далеко на самом деле простирается наша Вселенная, — сказал он после обычных формальных приветствий. — Мы действительно завоевали все это?

— Все, что имеет хоть какое значение, — ответил генерал, нажал кнопку карты, и боковая стена исчезла, а перед ними начали разворачиваться звездные системы и галактики. — Вот, — сказал он, — наша вселенная. Предполагается, что это совершенно секретно, но фактически не имеет никакого значения. У нас нет врагов, которые могли бы использовать это знание в своих интересах.

— Все равно, я не скажу никому ни слова, — кивнул Макпэлнер.

— Лояльность требует молчания.

— Разумеется, — согласился с ним генерал Рагнар. — Во всяком случае, все, что здесь есть, является нашим. Расстояние во много световых лет не имеет значения, потому что, как вам известно, мы можем попасть, куда захотим, в мгновенье ока, используя четвертое измерение. Вы меня понимаете?

— Без малейших проблем.

— Откровенно говоря, Макпэлнер, я сам себя не понимаю. Как вы знаете, я никогда не считал себя ученым. Я всего лишь военный, и моя работа состоит в том, чтобы я знал, как делать то, что нужно, а не объяснять это. Со студенческих лет я помню некую аналогию, что-то такое о листке бумаги…

Макпэлнер улыбнулся.

— Позвольте мне объяснить, — сказал он. — Предположим, что мы двумерные существа, живущие на листке бумаги, у которого нет толщины, и что этот лист простирается бесконечно во всех направлениях. Если бы мы путешествовали по бумаге, то у нас заняло бы много времени, чтобы добраться до отдаленной точки. Но предположим, что лист свернут, а мы можем пройти сквозь бумагу. Тогда мы могли бы преодолеть световые годы за секунду. Вот так это все и работает, только живем мы не в двух, а в трех измерениях. Но пройдя через четвертое измерение, мы можем путешествовать гораздо быстрее скорости света. Теперь вам понятно?

— Конечно, спасибо, — поблагодарил генерал. — Но, как я уже говорил, благодаря методу, который вы только что объяснили мне, нам доступна каждая звезда и каждая планета. Мы исследовали практически все, что казалось интересным. Безжизненные планеты представляют интерес, как источники сырья. Обитаемые важны, как дополнительные территории проживания для подданных Зарона — и возможных врагов империи.

— Мне кажется, некоторые из них были довольно опасны, — вставил Макпэлнер.

— Некоторые являлись оппозицией, но это проблема была устранена. Больше нет никакой опасности, которая могла бы заинтересовать Зарона.

— Понятно, — медленно произнес Макпэлнер. — Мне его жаль…

— Но почему? Макпэлнер, я столь же лоялен, как и любой другой, и я готов отдать жизнь, чтобы защитить Зарона — я не моту не сделать этого, потому что это заложили в меня, — но я не вижу ничего, о чем можно было бы пожалеть. Лояльность не мешает мне ясно мыслить. Только помогите мне понять вас.

— Ну, не его вина, что он глуп, — сказал Макпэлнер. — Он по чистой случайности оказался во главе, когда создавалась империя, и он сумел извлечь из этого выгоду.

— Выгоду? Да он был бы более обеспечен, оставаясь обычным человеком. Во имя всех проклятий ада, мне лишь жаль, что судьба наградила нас слабоумным императором! Если бы только его можно было свергнуть, и он сам стал бы гораздо счастливее, и нам бы дышалось полегче…

— Все это верно, — заметил Макпэлнер, — но невозможно. Если бы кто-нибудь попытался его свергнуть, вся наша вселенская лояльность заставила бы нас защищать его. Каждый мужчина, женщина и ребенок в империи лоялен к нему.

— А что о неразумных существах? — с надеждой спросил генерал. — Им ведь мы не прививали лояльность. Как вы думаете, не могли бы они случайно…

— Боюсь, что на это нет никакой надежды, генерал, так что не будем напрасно тратить время. Итак, мы согласны, что ситуация сложилась неудачно, и все мы испытываем конфликт между требованиями здравого смысла избавиться от Зарона и нашей безусловной потребности бороться за него. Теперь вернемся к нашей проблеме. Что может Зарон завоевать такого, что могло быть названо новой Вселенной?

— Ничего.

— Какие-нибудь незавоеванные галактики? Или планеты?

— Нет ничего подобного. Не может быть никакого сопротивления, какое мы не смогли бы моментально сломить. Конечно, мы можем запросто ухлопать несколько миллиардов человек, но Зарону уже надоели подобные развлечения.

— А что насчет личных достижений?

— У него есть все, что он считает ценным. Несколько веков назад он стал бессмертным — единственным бессмертным во Вселенной. Фактически, в этом его главная проблема. Он живет так долго, что ему все надоело. Его невозможно заинтересовать чем-либо интеллектуальным, — категорично продолжал генерал, — потому что у него ум восьмилетнего ребенка. Ему можно предоставить все чудеса науки, но ему это не интересно, потому что он не поймет их. Но это не касается меня, — поспешно добавил генерал. — Мне нравится наука, только у меня не хватает времени изучить ее. Однако я хотел сказать, что одно время его заинтересовало увеличение размеров.

— Я знаю это, — сказал Макпэлнер. — Это ему тоже надоело?

— Он обнаружил, что, чем больше растет, тем более унылым становится его существование. Мы сделали его размером со среднюю луну, но ему это не понравилось, так что пришлось уменьшить его. Теперь он всего лишь вдвое крупнее среднего человека.

— А как насчет других форм?

— Это ему тоже надоело. Одно время нравилось, но потом он решил, что удобнее всего тот облик, к которому он привык с рождения. Кроме того, он заявил, что тот облик, в каком он родился, самой природой считается высшим из всех возможных. И никто не посмел напомнить ему, что он родился ребенком, а не взрослым.

— Да, проблема, — пробормотал Макпэлнер. — Если бы он интересовался научными задачами, мы могли бы что-нибудь сделать для него. Что-нибудь в области четвертого и более высоких измерений…

— Они только запутали бы его. Если не… идея, Макпэлнер. Можно ли как-нибудь персонифицировать научные проблемы? Превратить их во что-то вещественное? Тогда бы он понял, что наука всегда завоевывает новые Вселенные.

— Спасибо, — сказал Макпэлнер.

— Не стоит благодарности. Как я уже говорил, я ценю науку даже при том, что мне вечно не хватает времени, чтобы в ней разобраться. Но даже я вынужден разбираться в том, что затрагивает лично меня. Так что, по моим предположениям, если что-то и может быть сделано, то вы придумаете, что именно.

— Что-то конечно должно быть сделано, — согласился Макпэлнер. — Пока еще не ясно, что именно. Однако… — он оборвал себя на полуслове. — Эврика!

— Что вы сказали?

— Это древнее выражение, все еще актуальное среди ученых. Оно означает, что я придумал. Сейчас я объясню, что вы можете сделать, вам останется лишь попытаться!

Осталось объяснить Зарону, какую именно Вселенную он будет завоевывать. Макпэлнер и генерал как соавторы идеи, пошли вместе к нему на прием.

Бесконечные охранники, защитные устройства, психологические ловушки и прочие аксессуары Его Светлости, которые пришлось преодолеть, прежде чем они были допущены в Присутствие. Ие сказать, чтобы Зарон действительно нуждался во всем этом. Он был давно уже практически неуязвим для всего, кроме самого смертоносного оружия. Но все эти трудности и препоны были незаметными средствами выделения Его собственного величия и великолепия.

Ради этой встречи он увеличил себя в три раза и с невообразимым достоинством сидел на троне, с яркой короной на голове, на фоне крошечных сверкающих огоньков, олицетворявших Вселенную, которой он правил. Непреднамеренно, даже против его сознательного желания, Макпэлнер почувствовал, как горло сжалось от чувства лояльности, чуть не задушившего его. И одновременно он не мог понять, как объяснить этому слабому разуму, какую новую славу ему готовили.

Они с генералом низко поклонились.

— Встаньте, мои верноподданные, — раскатился вокруг грандиозный бас. — Встаньте и говорите.

Ему дали новый голос, переделали тело, исправили все, кроме мозга. «Ему могли бы исправить и мозг, — подумал Макпэлнер, — если бы он сам решительно не отказался от этого». Он слишком сильно любил свой слабый умишко, чтобы позволить хоть как-то изменить его. Все должны быть лояльны к нему, такому, как он есть.

Дрожа, Макпэлнер поднялся с колен.

— Ваше Суперпревосходительство, — с уважением произнес он, — мы услышали о вашем желании завоевать новые Вселенные. Как ваши верноподданные, мы стремились исполнить желание нашего Бога. И теперь мы думаем, что преуспели в этом. Мы предлагаем вам новую Вселенную. Или, если быть точными, бесконечность новых Вселенных.

— Как это?

Теперь Макпэлнер подошел к самой трудной части предприятия.

— Их нелегко достигнуть и также нелегко описать, — сказал он. — Если Ваше Суперпревосходительство простит меня за необходимые объяснения…

— Меня не пугают трудности. Давайте объясняйте.

Макпэлнер начал с классического примера с листа бумаги и четвертого измерения. Выслушав, Его Суперпревосходительство сказал:

— Эта новая Вселенная, которую вы мне предлагаете, является листком бумаги?

Макпэлнер откашлялся.

— Ваш ум быстро все схватывает, Ваша Пресветлость! — сказал он. — В некотором смысле Вселенная — как листок бумаги. А теперь предположим, что мы вытаскиваем плоский лист. А затем предположим, что мы расширяем его в третье измерение, делаем из него толстую книгу, добавляя множество листов бумаги.

— Вместо одного листа бумаги — много. Мне понятно.

— Разум Вашего Суперпревосходительства пронзает темноту моих объяснений. Дальше мы подобным образом расширяем трехмерный объект в четвертое измерение, добавляя к нему множество других трехмерных объектов.

Макпэлнер допустил, что это трудная концепция, и не был удивлен затруднениями Его Суперпревосходительства. Наконец, Зарой сказал:

— Дайте мне таблетки интеллекта. Сейчас было бы неплохо обострить мой ум.

При помощи таблеток и дополнительных объяснений он, наконец, все понял. Он должен быть протянут, но не в обычных трех измерениях, а в новом — четвертом. Он должен стать совершенно иным существом.

— Ваше Суперпревосходительство все очень быстро схватывает, — восхитился Макпэлнер. — В настоящее время мы используем четвертое измерение лишь как средство для путешествий. Сами будучи всего лишь трехмерными существами, мы и не можем действовать никак иначе. Мы можем влиять на него не больше, чем плоская фигурка с листка бумаги может влиять на наш собственный мир.

— А протяжение в новое измерение безопасно? — спросил Его Суперпревосходительство.

— Да, Ваша Пресветлость. Сначала мы экспериментировали с неодушевленными предметами, а затем с живыми существами.

— А с разумными существами?

— Неимоверно проницательный вопрос. Да, и с ними тоже. Но мы не позволяли им оставаться там надолго. Ведь войти в эту новую Вселенную означает самому стать полностью независимым. Эту привилегию мы сохранили лишь для Вашего Суперпревосходительства. Поэтому, прежде чем экспериментировать с разумными существами, мы вводили им яд замедленного действия. Они прожили достаточно долго, чтобы доказать, что эксперимент прошел успешно, а затем умерли, чтобы не конкурировать с Вашим Суперпревосходительством.

Зарон сидел молча и, казалось, пытался думать.

— Есть преимущество, о котором я не упомянул, — застенчиво продолжил Макпэлнер. — В настоящее время Ваше Суперпревосходительство почти неуязвимо. Почти, но не абсолютно. Простершись же в четвертое измерение, вы станете абсолютно неразрушимы любыми трехмерными существами. И даже если бы та ваша часть, которая останется в нашем измерении, будет разрушена, то вы ничуть не пострадаете. Ведь если такое трехмерное существо, как я, потеряет двумерную часть тела, не имеющую толщины, то я даже ничего не почувствую. Точно так же и четырехмерное существо не узнает о трехмерной потере.

— Я стану абсолютно неразрушимым, — задумчиво протянул За-рон. Несмотря на всех своих живых и механических охранников, несмотря на внушенную всем лояльность, он все еще боялся убийства.

— Абсолютно, — кивнул Макпэлнер.

Это был решающий аргумент. Макпэлнер ожидал болезненных размышлений и длинных споров. Но Зарон лишь сказал:

— В таком случае, я совершенно спокоен. Мне больше не нужно будет бояться даже недостатка преданности моих подданных. Я готов.

Когда рука Макпэлнера уже лежала на выключателе, который должен создать силовое поле и добавить еще одно измерение Богу Вселенной, которое спроектирует Его Суперпревосходительство в новые Вселенные, ученый вдруг почувствовал приступ растерянности.

— Возможно, — сказал он в панике, — существует какая-то опасность, которую мы упустили из виду.

— Нам нечего бояться, — заверил его генерал. — Мы провели все контрольные эксперименты.

— А если ему потребуется еда или оружие?

— Все уже послано. Все четырехмерные существа, существующие в настоящий момент, имеют низкую степень развития разума. Даже ниже, чем у Зарона. Так что у него не возникнет с ними никаких трудностей.

— Но что, если…

— Слишком поздно для размышлений, — нетерпеливо отрезал генерал. — Жмите же на выключатель!

Макпэлнер нажал кнопку, ток промчался по проводам, создавая вокруг них электромагнитное поле. Могущественные силы сконцентрировались на Боге Вселенной.

Макпэлнер смотрел, как он изменяется. Величественная фигура, казалось, начала раздуваться изнутри, непостижимым образом росла и все же занимала меньше места, чем прежде. Дрогнуло его лицо, стремительно прошло массу странных изменений и вдруг совершенно исчезло. Потом исчезло тело, затем ноги, осталась только одна большая ступня, вернее, ее нижний срез, который беспокойно перемещался, любопытно искажаясь.

— Он завоевывает другие Вселенные, — торжественно произнес генерал.

Волна эмоции медленно прошла по лицу Макпэлнера, и странный свет засиял в его глазах.

— И теперь, — запинаясь, попытался выговорить он, — т-т-теп-перь…

— Что теперь, Макпэлнер? — спросил генерал.

— И теперь мы свободны, — неожиданно закончил Макпэлнер.

— Свободны от него и его безумных прихотей.

Они ошеломленно уставились друг на друга.

— Уж не является ли это нелояльностью? — спросил генерал Рагнар.

— Нет, генерал, — ответил Макпэлнер. — Я бы не мог быть нелояльным, даже если бы захотел. Зарон жив и здоров, и мы знали, что так и будет. И он всегда будет жив и здоров. Но я подсознательно понял, что исполнение этого плана освободит нас от него. Я не осмеливался признаться в этом даже самому себе, но, так или иначе, должно быть осознавал это.

— Но он… он все еще Наше Суперпревосходительство, — замялся генерал.

— И всегда им останется, — кивнул Макпэлнер. — Но он ничего не будет знать о нас. Понимаете, раз он стал для нас бесконечно большим, то мы для него бесконечно малы.

— Не понимаю, — помотал головой генерал.

— Что мы, трехмерные существа, знаем о двумерных мирах? У них нет никакой толщины, поэтому они вне нашей досягаемости. И таким же образом, мы — вне Его досягаемости. Мы видим лишь трехмерное поперечное сечение ступни Зарона. Возможно, когда-нибудь увидим что-то еще, но разве ступня Зарона может видеть нас?

Генерал покачал головой.

— Возможно, когда-нибудь появится и глаз…

— Всего лишь трехмерное поперечное сечение четырехмерного глаза, — возразил Макпэлнер. Если он вообще увидит нас, то различит лишь тени, и четырехмерный мозг станет считать нас нереальными. Нет, мы вне досягаемости Зарона.

— Но тогда выходит, нам нужен новый император?

— Тоже нет, поскольку старый все еще с нами. Мы также прекрасно обойдемся без нового, как и без вмешательства старого. Но мы по-прежнему лояльны ему и не сможем это изменить. Значит, мы будет всегда почитать ту часть Зарона, которую все еще можем видеть, пусть даже это и всего лишь срез его ступни.

— Но ведь абсурдно быть преданным ступне, — возразил генерал.

— Более абсурдно, чем быть преданным остальным частям Зарона? — парировал Макпэлнер. — Но абсурдно это или нет, лояльность есть лояльность, и мы никогда не избавимся от нее.

И оба, ученый и генерал, чувствуя, как преданность сжимает им горло, и одновременно испытывая громадное облегчение, какого они не знали прежде, опустились на колени и воздали почести Высшей Ступне Своего Божества.

Startling Stories, July 1952

БЕГЛЕЦ

Крохотное пятнышко появилось на видеоэкране и стало расти с ужасающей быстротой. Вспышки пламени заиграли вокруг взлетающего космического корабля, взрыв швырнул его в сторону, когда корабль повернул в безумной попытке улететь. Негодяй Роган стиснул губы, глаза его зло сощурились, а сердце заколотилось в груди, потому что он понял, что это значит.

Настал день расплаты, которого он так долго боялся…

— Платон!

Платон вскочил на ноги и сунул книгу под подушку, затем схватил учебник и раскрыл его наугад. Глаза его выхватили бессмысленные слова, и Платон стал повторять их так, словно они могли спасти его от расплаты, которой боялся Негодяй Роган.

В дверях, нахмурившись, появился директор школы.

— Платон, ты разве не слышал звонок на Собрание?

— На Собрание? — Платон открыл глаза пошире, словно удивившись. — Нет, сэр, не слышал. Я так углубился в занятия, сэр… — Он закрыл учебник и положил его к остальным. — Простите, сэр. Я готов понести наказание.

Директор школы посмотрел на него, стоявшего с видом мученика.

— Можешь не сомневаться, Платон. А теперь будь достоин своего имени и будь умницей. Марш на Собрание!

И Платон побежал, досадливо морщась. Как же он страдает от своего несчастного имени! Даже раньше, когда он не знал, что настоящий Платон был философом, даже тогда, когда он еще не понимал, что такое философ, он видел удивленное выражение глаз тех, кому было знакомо его имя, и ненавидел их за это. «Покажи мне свой ум, Платон!» Ну почему ему не дали имя, как всем остальным? Ведь есть очень много обычных, банальных, мужественных имен, из которых можно выбирать. Джим, Джек, Джордж, Том, Билл — все это лучше, чем Платон. И бесконечно лучше, чем прозвище, которым его наградили: «Платон, сонный философ».

Платон тихонько проскользнул на свое место на Собрании, чтобы не прерывать монотонное жужжание учителя. Значит, все думают, что его имя забавно, не так ли? Так пусть смеются над ним. Сейчас ему всего лишь десять лет, но настанет время, когда он будет вести себя, как мужчина. Когда-нибудь он сам, а не такой вымышленный герой, как Комета Картер, станет высаживаться на странных планетах неизвестных солнц в поисках Рогана и других преступников, ищущих убежища на широких просторах Галактики.

Когда-нибудь… и тут у него в голове вспыхнула мысль, подобная взрыву.

А почему не сейчас?

Действительно, почему? Он умен, он может позаботиться о себе. Даже его наставники признавали это, когда не придирались к нему за его фантазии. Взять хотя бы тренажер космического корабля, который однажды привез в школу отставной пилот-космонавт, чтобы объяснить ученикам, как управлять кораблем и избегать бродячих метеоритов. Он сел за управление, и даже сам пилот-космонавт был удивлен, как уверенно он принял на себя роль пилота.

Он действительно может быть пилотом. Он в этом уверен. Дайте ему стоящую проблему вместо глупых вопросов о квадратных корнях или о том, кто открыл третий спутник Марса, и он всем покажет…

— Таким образом, — продолжал учитель, — вы будете готовы принять свои обязанности…

«Фиг вам, — подумал Платон. — Я собираюсь убежать».

А куда? Существует столько звезд, столько планет и астероидов.

Платон сидел, углубившись в свои мысли. Планеты, на которых невозможно жить без скафандра, отпадали сразу. Трудно раздобыть скафандр его размеров. Задача состояла в том, чтобы выбрать место, где физические условия от силы тяжести до давления атмосферы и ее состава напоминают те, что существуют на Венере или Земле. Ио это место должно быть полно захватывающих опасностей.

— Вставай, сонный философ, — раздался мальчишеский голос.

— Все уже закончилось.

Платон поднял голову и понял, что учитель перестал жужжать с кафедры, и все ученики уже встали и начали расходиться. Тогда он тоже встал и ушел.

Платон неподвижно лежал в темноте, его мозг был слишком возбужден, чтобы он мог уснуть. И через некоторое время, когда все в спальне успокоились, он потянулся за источником своего вдохновения. Он надел самодельные очки и включил встроенный в них инфракрасный фонарик, свет которого не был виден никому в спальне, кроме него, затем достал из-под подушки книгу и углубился в чтение.

Корабль прыгал в космосе, как скачущий конь, попав в сети четырехмерной пространственной деформации. Негодяй Роган бросился к своим испуганным подчиненным.

— Клянусь всеми дьяволами Угольного Мешка! — закричал он. — Не родился еще тот, кто сумеет взять меня живым! Сражайтесь и умрите, как мужчины, вы, жалкие трусы…

Но они не умерли, как мужчины. Фактически, они вообще не умерли, и Платон разрешил появиться на его губах легкой усмешке. Хотя он считал себя фанатом Кометы Картера, но даже он не был удовлетворен прочитанной историей. Когда они попадали в ловушку, то из нее обязательно находился выход. Комета Картер, который всегда был настоящим героем, внезапно выказывал слабость разума, давая своему смертельному врагу невероятно простой способ бегства, который сам Комета Картер невероятно просто упустил из виду.

Платон никогда бы не допустил такой глупости. Он сам теперь был Кометой Картером, быстрее соображающим, более умным Картером, который даст Негодяю Рогану воздаяние за множество прошлых прегрешений. Он мчался по космосу на десятикратной скорости света, сжимая световые годы в секунды полета. Он…

Ему едва хватило время снять свои замечательные очки, как он тут же уснул.

В течение дня он продолжал строить планы. До космодрома было сто сорок миль. Ночью, высунув голову из окна, можно было увидеть далекие корабли, как огненные пунктиры, мчащиеся во тьму, словно метеоры наоборот. Если он сбежит ночью из комнаты, то может сесть на поезд-глайдер и поехать туда. Это было так просто.

Конечно, нужны будут деньги. Он может взять билет с пятидесятипроцентной скидкой, но он все равно будет дорогой. И еще проблема с едой. Ему придется прятаться, пока космический корабль не взлетит и возвращение станет невозможным. И он подумал о том, что будет сидеть в каком-то темном закутке неподвижно в течение долгих часов, с пустым желудком…

Платон не собирался морить себя голодом. Даже Комета Картер, вероятно, не отправился бы ловить Рогана, хорошенько не перекусив перед этим. Так что Платону нужны были деньги на дорогу и на еду.

Книга… Конечно, не могло быть и мысли о ее продаже. Во-первых, это был дешевый, потрепанный роман. Другие ученики просто посмеялись бы, если бы он предложил им купить его. А вот очки с инфракрасной лампочкой и настоящий космический приемник, который он собрал сам — они должны принести ему достаточно денег, чтобы хватило на еду и дорогу.

Свою первую сделку он совершил этим же вечером с молодым выскочкой из соседней спальни, у которого была такая же страсть, как и у Платона. Он любил рассказы о приключениях, особенно серию радиопередач, и учителям это не нравилось. Он прилетел с Земли всего лишь шесть месяцев назад и с трудом приспосабливался к жизни, царившей на Венерианских станциях, особенно ему не хватало космического приемника, по которому он мог бы слушать любимые передачи с соседней планеты. И он согласился заплатить десять кредитов за приемник, который предложил ему Платон.

Возникла небольшая трудность с очками с инфракрасной лампочкой. Покупатель, которого нашел Платон, оказался весьма подозрительным.

— Где ты их украл? — спросил он.

— Я их не крал, — терпеливо объяснил ему Платон. — Я сделал их сам.

— Чушь! Ты где-то их спер, и если об этом узнают…

— Ладно, — сказал Платон, — не хочешь, не бери. Я могу продать их кому-нибудь другому.

Он дал юному скептику примерить очки и немного почитать при свете лампочки. Платон почти ничего не знал о психологии продажи товаров, но обладал тем, что можно было называть платонической проницательностью, и чувствовал, что как только покупатель опробует товар, то уже не захочет расстаться с ним.

Этот метод сработал, и Платон стал богаче на пятнадцать кредитов, вместо десяти, на которые он надеялся.

У него было еще несколько ненужных вещичек, и он быстренько распродал их все. В конце концов, в космосе они ему не понадобятся.

В середине следующего дня, когда прозвенел звонок, оповещающий об окончании урока Планетарной Географии, и нужно было идти в другой класс на Физиологию Животных, Платон улучил минутку и сбежал. Охранник в воротах подозрительно посмотрел на него, но Платон не удостоил его и взглядом, бормоча себе под нос:

— Вечно директор выбирает меня. Не понимаю, почему он не может послать со своими поручениями кого-нибудь другого…

Это сработало лучше, чем пропуск с подделанной подписью директора.

Пропуск пригодился, когда Платон покупал авиабилет. Билетер тоже подозрительно уставился на него, но Платон был к этому готов. Он заранее приготовил записку, тщательно скопировав на нее с инструкций подпись директора.

Чтобы еще больше запутать возможных преследователей, Платон попросил билет не до Космовокзала, куда направлялся, а до Венусберга, лежащего в противоположном направлении. Цена обоих билетов была почти одинакова, до Венусберга билет стоил даже на три кредитки больше. Оказавшись на глайдере, Платон сможет объяснить проводнику, что билетер ошибся и дал ему билет в другом направлении. Так как компания ничего не теряла, Платон не видел причины, почему бы проводник стал возражать.

Этой частью плана Платон особенно гордился и сказал себе, что таким образом он совершенно собьет преследователей со следа. Следует помнить, что мальчику было всего лишь десять лет.

В глайдере он сел рядом с женщиной средних лет, которая носила очки и была окружена всевозможными пакетами. Она радостно улыбнулась ему, как и всем вокруг, и Платон вжался в сидение. Если ему чего-нибудь и не хотелось бы в этой поездке, так это чтобы кто-нибудь отнесся бы к нему по-матерински.

Но он не сумел избежать этого.

— Ну, малыш, — сказала женщина, — а ты не слишком мал, чтобы путешествовать в одиночку? Едешь в первый раз?

— Да, мадам, — нервно ответил Платон, боясь следующих вопросов, которые прочитал на ее лице.

Он поспешно уставился в сторону и стал тяжело дышать.

— Вот это да, какое здесь все маленькое, — пробормотал Платон так, чтобы она услышала.

Можете себе представить, чтобы тот, кто путешествовал в космосе с Кометой Картером, испугался полета на простом глайдере? Но его уловка сработала.

— Тебе, наверное, страшно, не так ли? — спросила женщина.

— Это еще хуже, чем космический полет!

— А вы были в космосе, мадам?

— Боже благословенный, я бывала в космосе больше раз, чем тебе лет! Признаю, что всегда трудно переношу старт. Зато потом наступает невесомость… Кем ты собираешься стать, когда вырастешь?

У них было распланировано все его будущее, но Платон знал, что никогда не станет тем, кем они хотели бы, чтобы он стал.

— Космическим исследователем, — смело ответил мальчик.

Женщина рассмеялась.

— Все дети похожи друг на друга, как бы вам ни казалось, что вы другие. Мой мальчик был точно таким же в детстве. Но он переболел этим. Космический исследователь…

Платон ничего не ответил. Поездка должна была продлиться всего лишь полчаса, и проводник уже шел по проходу. Платон с трудом оторвал от него взгляд. Он боялся, что проводник посмотрит на его билет, скажет: «Ты сел не на тот глайдер, сынок», и передаст его на Космовокзале начальнику станции, чтобы его отправили обратно.

Платон нервничал, поэтому не сразу сумел достать из кармана билет. Как он и ожидал, проводник сказал: «Ты сел не в тот глайдер».

— О, Боже, какое несчастье! — тут же воскликнула женщина.

— Тебя ждут в Венусберге?

— Да, мадам, — со слезами ответил Платон.

Выдавить из себя слезы ему было не трудно, он изучил эту уловку еще в школе.

— Какая жалость! Как же ты попадешь туда?

— Не знаю. У меня были деньги только на один билет.

— Разве компания не исправляет свои ошибки, проводник? — спросила женщина.

— Только не ошибки, которые совершают сами пассажиры, — неприятным голосом произнес проводник. — Прости, парень, но тут я ничего не могу поделать.

Глаза женщины вспыхнули и, когда проводник отошел подальше, она сказала:

— Какой мерзавец. У него нет никакой жалости. Он же видит, что это ребенок.

На мгновение Платон подумал, что она собирается предложить ему деньги на билет от Космовокзала до Венусберга, но как он тут же убедился, ее чувства не простирались настолько далеко.

— Знаешь, что тебе нужно сделать, когда приедем? Ты должен позвонить своим родным в Венусберг, и они телеграфируют тебе деньги на проезд. Так что через несколько часов ты уже будешь дома.

— Спасибо, мадам, — сказал Платон, не чувствуя никакой благодарности.

Чего стоит ее показное сочувствие, с негодованием подумал он, если оно обойдется ей даром. Как и большинство людей, она щедра лишь на советы.

А кому нужны их советы?

В космовокзале он застенчиво махнул ей рукой на прощение, повернулся и исчез в станционной толчее.

На стартовой площадке сердце у него упало. Как он и боялся, вход на гудронное шоссе хорошо охранялся. Как же он окажется безбилетником на космическом корабле, если не может даже подобраться к нему поближе?

Платон бродил по внешней стороне, глядя через проволочную ограду под током на толпы пассажиров, космонавтов и корабли за ней. Это были гигантские, яркие, замечательные корабли, и он впервые сознал, как далеко они летают, и какими быстрыми должны быть. Прямо как метеоры. Возле кормы каждого корабля имелась вакуумная яма, готовая поглотить радиоактивные выхлопные газы.

Глаза Платона остановились на старой лоханке с тускло блестящим, покрытым шрамами корпусом. Такой же корабль, пронеслось у него в голове, как тот, на котором заставили лететь Комету Картера, когда он…

Старый грузовой корабль совершил большой круг, его двигатели отчаянно ревели, пытаясь держать его прямо. «Вот это попал», — подумал Комета Картер. Это была грязная месть, запланированная Негодяем Роганом, жуткая смерть, которую он приготовил со своими компаньонами. Через несколько мгновений пульсирующая радиация электроидных лучей достанет до груза джоулита, и когда затихнет межпланетное эхо взрыва, Комета Картер будет всего лишь серией фотонных частиц, и его тело, превратиться в радиацию, которая помчится со скоростью света к далеким уголкам Вселенной…

Но, конечно, этого не произошло. А если бы и произошло, ну, это могло случиться только на такой лоханке, на которую смотрел сейчас Платон.

— На что смотришь, малыш? — спросил охранник, заметив, что тот уставился через ограду.

— На корабли, — достаточно честно ответил Платон, и затем добавил, чтобы сбить его со следа: — Вот это да, я бы испугался полететь на таком. Нет, сэр, вы не заманили бы меня в него и за миллион кредиток.

— Они не для таких, как ты, — рассмеялся охранник. — Эти корабли летят к другим звездам.

— К другим звездам? Черт побери! И даже тот, «Мэри Т.»…

— Та лоханка? Это межпланетный грузовоз. Но даже он не для тебя. А теперь беги отсюда и займись своими делами.

Платон с радостью убежал от него. К сожалению, он понял, что это не поможет ему проникнуть за ограду.

А затем у него появилась мысль, рожденная страхом. Он не может отличить межпланетные корабли от межзвездных. А что если ему действительно удастся проникнуть на корабль, спрятаться там, — а потом окажется, что он летит всего лишь на Землю, откуда его с позором отошлют обратно?

От этой мысли он содрогнулся. Но, к счастью, она же стимулировала его ум. В конце концов, существует ведь такая штука, как газеты, а школа, как бы неприятна она ни была, научила его читать.

Платон купил газету и сразу же открыл раздел транспортных новостей. Как он и надеялся, там были перечислены все корабли. Он отметил некоторые названия, места назначения которых были указаны.

Оставался еще вопрос, что делать с охранниками. И внезапно он понял, что этот вопрос невозможно решать на пустой желудок. Прошло уже много часов с тех пор, как он пообедал.

На космодроме была дюжина ресторанов, и он внимательно изучил меню и цены, прежде чем выбрать. Если бы та старуха была такой добросердечной, какой притворялась, то ему не пришлось бы беспокоиться о ценах. Как бы там ни было, теперь он знал, что денег у него хватит лишь на два дня, а после этого желудок мог жаловаться, сколько угодно.

В меню он выбрал только такие блюда, которые никогда не пробовал в школьной столовой, настоящие растения и мясо, с дополнительными синтетическими добавками, придающими аромат. Он не сказал бы, что они ему понравились, но, по крайней мере, это был его выбор, указывающий на то, что он окончательно порвал с прошлым. Земная говядина оказалась на его вкус слишком жесткой, тушеные венерианские водоросли слишком острыми.

Но Платон доел все. Потому что было бы слишком расточительно выбрасывать еду. И тут он впервые подумал, а чем его будут кормить на космическом корабле? Предположим, корабль, в который он проберется, пробудет в полете пять лет, не садясь ни на какие планеты. И откуда тогда там возьмется еда для него на все это время? От этой мысли он вздрогнул. О таких трудностях никогда не упоминали прочитанные им книги.

Поев, Платон продолжал сидеть на стуле. Он так и не понял, что уснул, пока его за плечо не встряхнула чья-то рука.

Тогда он проснулся.

— Здесь не место для сна, мальчик, — сказал официант.

— Простите, сэр. Я устал и случайно уснул.

— Ты уже долго сидишь здесь. Кого-то ждешь?

— Да, сэр. Должно быть, что-то его задержало.

— Мне кажется, я заметил, что ты пришел сюда три часа назад. Не слишком ли долго для ожидания?

— И я так думаю, сэр. Понять не могу, что случилось.

— Ну, ты не можешь продолжать торчать здесь. Я знаю, что делать. Я передам тебя медсестре в нашем Бюро находок, она присмотрит за тобой. Пойдем со мной.

Платон ошеломленно последовал за ним. Но когда ноги его пришли в движение, мозги тоже включились. К настоящему времени, конечно, уже организованы его поиски. Они наверняка проследили его до станции и, несмотря на его умную уловку с билетом, нашли, каким рейсом он полетел. Значит, они будут ждать его в Бюро находок, готовые схватить сразу, как он появится там.

Но не для того он убегал, чтобы так просто попасться. Когда они вышли из двери, Платон внезапно побежал. Позади он услышал удивленный крик официанта, но не стал останавливаться и отвечать. Через несколько секунд он уже затерялся в толпе.

Теперь он знал, что если вообще собирается улететь на корабле, то надо действовать быстро. Что бы сделал Комета Картер на месте Платона — если бы Комета был в лучшей форме? И тут же Платон понял, что. Он увидел, как по улице идет посыльный в униформе, и, немножко нервничая, подошел к нему.

— Могу я с вами поговорить? — спросил Платон с вежливостью, которой его обучили в школе.

— О чем, малявка? Я занят.

— Ну, я хочу получить автограф капитана Хэльверсона. Он на «Симфонии Космоса».

— И как именно?

— Меня, конечно же, не пустят просто так в ворота. Так я подумал, что если бы на мне была униформа посыльного…

Паренек впился в Платона взглядом.

— Ты в своем уме? Да я не позволил бы тебе надеть эту форму и за кучу кредиток.

Платон нервно сглотнул и в отчаянии сказал:

— У меня нет кучи кредиток, у меня только восемь, и я готов отдать их. Полчаса, это все, что мне нужно. Это последний шанс, и я не могу его упустить. Капитан летит на Ригель и вернется только через пять лет. А мне очень нужно…

Его голос повысился до тонкого, слезного писка.

— И ты предлагаешь мне восемь космически-паршивых кредитов? — недоверчиво спросил у него посыльный.

Платон кивнул.

— Это все, что у меня есть. Мы только переоденемся на несколько минут — вот и все. Пожалуйста, я должен увидеть его. Я знаю, что он не откажет и даст мне автограф.

— Ну, ладно, — неожиданно согласился посыльный. — Но возвращайся быстрее. Я буду ждать тебя у ворот.

Пока они обменивались одеждой, Платон дрожал от лихорадочного волнения. Но он знал, что, когда пойдет мимо охраны, то должен быть совершенно спокоен. Одежда была ему велика, хотя посыльный был некрупным парнишкой, так что Платон не должен сделать ни единого лишнего жеста, чтобы не вызвать подозрения у охранников.

— Ну, спасибо, — сказал он посыльному. — Ты не знаешь, что это значит для меня.

Затем, сделав над собой такое мысленное усилие, что оно причинило ему настоящую боль, Платон подошел к охраннику и небрежно сказал:

— Телеграмма с Земли для капитана Хэльверсона.

Охранник лишь мельком взглянул на него. И Платон прошел в ворота.

Он снова всех обманул. Выйдя из поля зрения охраны, он направился не к «Симфонии Космоса», а к «Длинному Рейнджеру», направляющемуся на Альдебаран.

— Телеграмма с Земли для капитана Бринджэра, — пробормотал он, прилагая все усилия, чтобы выглядеть безразличным, словно доставка телеграмм на корабли была для него скучной рутиной. И он оказался на борту корабля!

Там было все не так, как он ожидал. Гладкие стены были такими же, как в его спальне в школе. Каюты оказались тесными, хотя для кого-то его размера они и вполне подходили. И проход, хоть и ярко освещенный, был всего лишь простым узким туннелем. От главного прохода отходили другие туннели, и Платон колебался, куда идти, пока не понял, что беспорядок поможет ему оправдаться, почему он сует повсюду нос. Он пошел в один из туннелей, пока не оказался у двери с надписью: «МАШИННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ».

Он вошел внутрь и нашел механика.

— Телеграмма с Земли для капитана Бринджэра. Мне сказали, что он где-то здесь.

— Не здесь, — ответил механик. — Поищи в грузовом отсеке.

Платон вернулся назад и выбрал другой коридор, читая по пути все таблички и надписи на стрелках.

«ГЛАВНАЯ КАЮТ-КОМПАНИЯ» — не то. «КАЮТА КАПИТАНА» — еще хуже. Платон вовсе не стремился отыскать капитана и потерять свое единственное оправдание, почему он находится здесь.

Затем он увидел стрелку с надписью: «СКЛАД ПРОДОВОЛЬСТВИЯ» и понял, что можно дальше не искать. Это было то место, где можно спрятаться и поесть, пока корабль не взлетит, и команда не найдет его. А потом его должны принять в экипаж…

Платон открыл дверь на склад продовольствия очень осторожно, стараясь двигаться бесшумно, что оказалось совершенно излишним — внутри не было ни души. Платон спрятался между двумя чемоданами и перевел дух. Он добился своего. Он успешно сбежал и через несколько часов уже будет в космосе, летать меж звезд и отважно бороться с опасностями.

Зевок почти стер улыбку с его лица…

Платон проснулся от чувства беды. Над ним стояли капитан и директор школы. Директор сказал:

— Ну, ладно, Платон, ты испытал приключения, а теперь нужно заплатить за них. Пора возвращаться домой.

Платон не мог двинуться с места. Это было невозможно. Ведь он был так умен, так изобретателен, так ловко сбивал их со следа разными способами… Они не могли найти его!

— Напрасно ты купил билет не на ту станцию, — слегка удивленно сказал директор. — Это был единственный случай, когда проводник вернул его, и он, естественно, привлек наше внимание. До этого мы даже и не подозревали, что ты уехал на глайдере.

Теперь никогда ему не побывать на странных планетах неизвестных светил. Никогда не носиться по космосу, как Комета Картер. У него никогда не будет приключений, из-за которых жизнь покажется стоящей для того, чтобы ее прожить.

Неспособный больше совладать с собой, Платон разрыдался. Это было неуместно для мужчины, но он ничего не мог с собой поделать. Слезы сами текли по щекам, смывая все его разрушенные иллюзии. Больше у него уже никогда не будет такой мечты. Теперь мечтать об этом бесполезно. Теперь за ним будут следить еще тщательнее, и он не сумеет сбежать.

Сквозь слезы он услышал, как капитан удивленно сказал:

— Я и не знал, что они могут так плакать.

— Разумеется, они могут плакать, — ответил директор школы. — Они едят, спят и плачут почти также как я и вы, капитан. И что хуже всего, у них даже есть свои мечты. Именно поэтому я иногда задаюсь вопросом, не является ли ошибкой посылать их в школу.

— Но они же должны учиться…

— Должны, — мрачно ответил директор. — Но не человеческим же мечтам, когда они — всего лишь андроиды.

Galaxy Science Fiction, November 1952

БОГОСЛОВИЕ

Брэдли боялся в жизни лишь одного. Он должен избежать регенерации. Чтобы сделать это, он готов воспользоваться любой возможностью, хотя и не отличался храбростью — даже если это означало, что он должен стать богом!

И казалось, Брэдли избежал регенерации. Теперь оставалось побеспокоиться лишь о том, чтобы не умереть.

За десять минут до этого он кубарем летел в воздухе, беспомощный и отчаявшийся. А до того…

Он вспомнил, как сердце колотилось у него в горле, пока он полз по коридору ускоряющегося корабля. Он слышал голос Малевского, слабо пробивающийся из-за стены, испытывал желание вскочить и бежать со всех ног, и одновременно боялся, что его тут же подстрелят, если увидят. Так что он успешно воспротивился искушению и остался в живых. Никто не заметил, как он вполз в спасательную шлюпку.

— Это твой единственный шанс, — сказал он сам себе. — И ты должен воспользоваться им. Если они вернут тебя в порт, все будет кончено.

Удача была на его стороне. Как раз передавали результаты матча Марс-Земля, и большая часть команды собралась возле визоров. Брэдли улучил момент, когда новости стали совсем уж неутешительными, и пару минут после того, как шлюпка отделилась от основного корабля, никто не понял, что произошло. А когда правда дошла до их взбудораженных мозгов, им пришлось, с трудом развернув корабль, рыскать вокруг, а к тому времени шлюпка уже вышла из зоны действия локаторов. Он был свободен.

Секунду Брэдли ликовал, но потом до него дошло, что свобода в космосе могла быть сомнительным подарком. Ему предстояло добраться до цивилизованного космопорта, убедить местные власти, что он потерпел кораблекрушение и почему-то отстал от остального экипажа, а затем быстро раствориться в толпе, надеясь, что его не станут искать. Во всем этом был большой риск, но придется пойти на него. Все лучше, чем торчать в космосе и наблюдать, как кончается еда и кислород.

Это был лучший план из всех возможных, но все пошло не так, как надо. Не успел он осознать, как угодил в лапы гравитации планеты, которую умудрился просмотреть. Спасательная шлюпка была разрушена действием противоположных сил планеты и ее собственных двигателей, Брэдли вылетел наружу в скафандре и стал падать, сначала медленно, потом все быстрее, быстрее и быстрее…

Когда он достиг критической скорости, внезапно раскрылись автоматические парашюты, падение замедлилось, и он поплыл в воздухе. Упал он более-менее мягко, сначала на ноги, но тут же свалился на бок. Удар сотряс весь его организм, но не причинил реального ущерба.

Брэдли медленно поднялся и стал нащупывать воздушный клапан. От удара при приземлении что-то случилось с трубками скафандра, и воздух больше не циркулировал, как надо. Скафандр заполнился влагой от его собственного дыхания, и весь стал мягким и липким, а лицевая пластина шлема тут же запотела.

Если бы он собрался с мыслями, то попытался бы вспомнить, кислородная ли атмосфера у этой планеты, и если да, то достаточно ли его содержания, чтобы поддерживать человеческую жизнь. Не то, чтобы у него был какой-то выбор, но хорошо было бы знать… С мыслями он не собрался, но воздушный клапан отвинтил, и стал нервно прислушиваться, как шипит выходящий несвежий воздух и входящий наружный.

Потом Брэдли сделал глубокий вдох. Вдох его не убил. Вместо этого его кровь помчалась по жилам с новой энергией. Влага постепенно испарилась с лицевого стекла и он стал видеть, что творится вокруг.

И тут же понял, что он не один. Перед ним в почтительных позах стояла группа людей с расширенными глазами, наполненными страхом и изумлением. Кто-то хрипло вскрикнул и указал на его шлем. Должно быть, очистившееся стекло испугало их.

Воздух был замечательно вкусный. Брэдли хотелось сорвать шлем, наполнить этим воздухом легкие, подставить разгоряченное лицо слабому ветерку и распрямить сдавленную скафандром грудь. Но эти люди…

Наверное, они увидели, что он упал с неба на землю и остался невредим. Они принесли еду и цветы, и внезапно упали перед ним на колени…

Внезапно Брэдли все понял. Они считают его Богом.

От мысли от этого он почувствовал слабость. Для Малевского и команды корабля он был преступником, дешевым воришкой и карманником, почти что убийцей, избежавшим этого лишь благодаря удаче и толстому черепу своей жертвы. Они испытывали к нему такое презрение, что даже не потрудились более тщательно охранять. Они считали его полным трусом, не способным ни на что, кроме как попытаться с ними договориться.

Они не поняли, насколько Брэдли боялся того, что ему грозило. Регенерация, отказ от прежней личности? Это не для него! Они так и не поняли, что, загнанный в угол, он рискнет бегством, несмотря на опасности.

А здесь он стал Богом!

Брэдли поднял руку, чтобы вытереть пот со лба, но не успел коснуться шлема, как понял, что делает, и быстро опустил руку вниз.

Наблюдавшим за ним людям этот жест, очевидно, показался полным двоякого значения. Это был жест принятия еды, цветов и их прочих подарков, и одновременно приказ отойти. Они поклонились и отошли от него подальше, оставив подношения на земле.

Они были совсем как люди, настолько похожими на людей, что лица мужчин показались Брэдли сильными и решительными, а женские весьма привлекательными. А раз они были людьми, то и еда их должна ему подойти. Впрочем, у него опять-таки не было никакого выбора.

Он подождал, пока они ушли из поля зрения, затем с трудом отвинтил и снял шлем, а потом поел. Еда была приятного вкуса. Ветерок овевал лицо, а лес вокруг что-то шептал ему. Еда была хорошо приготовлена, наверное, потому, что предназначалась Богу.

А он был Богом. Возможно, Богом его стали считать из-за космического скафандра, особенно пучеглазого шлема. Он не мог рисковать стать обычным смертным, но это означало, что ему придется все время таскать на себе скафандр. Или, по меньшей мере, шлем. «Шлем — это оптимальный выход», — решил Брэдли. По крайней мере, тело его будет свободным, но в то же время он будет производить на окружающих впечатление тем, насколько отличается от них.

Управляя воздушным клапаном, он мог делать лицевую пластину прозрачной или запотевшей, придавая таким образом драматическое выражение своим чувствам. Он будет играть в эту игру до тех пор, пока не изучит их язык. Так было безопаснее, чем пытаться объясниться с ними словами и жестами, которые они могли неправильно истолковать.

«Интересно, — подумал он, — сколько пройдет времени, прежде чем Малевский найдет в космосе разбитую спасательную шлюпку, проследил ее траекторию и поймет, куда он подевался. Это будет его концом. Но до тех пор…»

До тех пор Брэдли побудет Богом, новеньким Богом для этих туземцев. Подняв шлем, Брэдли засунул в него голову, и громко и долго смеялся при мысли о том, что подумала бы его мать, увидев сейчас своего сына.

С туземцами же придется держаться наособицу. Они, конечно же, боялись его, боялись, что это божественное существо начнет лезть в их дела, дела простых смертных. Однако, любопытство и, возможно, желание показать себя в более выгодном свете скоро заставит туземцев вернуться. Пока же хорошо было бы осмотреться и понять, где он приземлился.

И Брэдли осмотрелся. Вокруг стояли деревья с острыми зелеными ветками, острыми зелеными прутьями и острыми красными листьями. Брэдли содрогнулся, представив, что осталось бы от него, если бы он упал прямо на них. Деревья стояли прямо и неподвижно на ветерке, овевавшем его лицо. Он не увидел никаких птиц, но заметил маленьких черных существ, прыгавших друг за другом с ветки на ветку, словно играя в какую-то сложную игру. Брэдли тут же подумал, уж не такая ли это игра, в какую играл он с Малевским?

Больше никаких животных не попадалось в поле зрения. А если бы какие и обнаружились позже, то они не могли быть слишком опасными, потому что туземцы жили здесь явно в покое и мире. И уж наверняка не было ничего, с чем не смог бы справиться пистолет, который Брэдли захватил с собой перед тем, как покинуть корабль.

Рядом тек странный ручей, или речка, как ее там ни назови. Она вытекала из-под земли, дюжину футов бежала по камням, а затем вновь ныряла под землю. Кругом были и другие подобные ручьи, и Брэдли понял, что их журчание и было теми звуками, которые он сперва ошибочно принял за шелест листвы.

Но главное, у него теперь хватало воды, а еду будут приносить туземцы. Что еще нужно человеку?

Правда, это была не та жизнь, о которой Брэдли мечтал. Тут не было ни марсианского виски, ни наркотиков, ни ночных забегаловок, ни картежников, хлопающих его по спине и называющих «приятель», ни заманчивых блондинок, строивших ему глазки. Однако это было лучше, чем та жизнь, которой он жил до сих пор, гораздо лучше. Он может тут делать все, что захочет.

Туземцы понравились Брэдли с первого взгляда, но одновременно он их и опасался. Не считая того, что они ошибочно считали его Богом, они вовсе не были дураками. Сколько раз уже случалось прежде, что представителей более высокоразвитой цивилизации местные племена сначала принимали за Богов, но позже первый восторг туземцев сменялся разочарованием и презрением? В глубокой древности жил Кортес, когда на Земле еще попадались неизведанные места. Позже примерно то же произошло на одной из лун Юпитера, а потом на нескольких планетах в других звездных системах. Исследователей переставали считать Богами, когда раскрывалась правда. Тогда их начинали считать убийцами, грабителями, дьяволами.

«Будет очень плохо, если меня разоблачат, — подумал Брэдли. — Я здесь один против всех и не сумею отбиться. Я здесь чужак и нуждаюсь в друзьях. Нет, меня не должны раскрыть».

— Нужно оставить шлем, — свирепо пробормотал себе под нос Брэдли. — Скоро они вернутся, и если увидят меня без шлема…

Он быстро водрузил себе на голову шлем, продолжая бормотать. Он не боялся, что его подслушают. Туземцы не знали его языка и приняли бы его бормотание за Божественные Откровения. Он может говорить все, что угодно, и рядом не будет никого, кто сумеет его понять. Брэдли лишь понадеялся, что не превратится в эксцентричного безумца, как многие отшельники, проведшие в одиночку в космосе много лет.

Шлем был первой неприятностью, но оказались и другие. Брэдли понял, что больше не может говорить в своей естественной манере, с заискивающими интонациями и прихныкиванием при каждом слове, как он привык говорить, чтобы полиция и собратья-преступники относились к нему с высокомерным презрением и вскоре переставали его замечать. Но Бог должен говорить медленно, с силой и достоинством. И Бог должен ходить величаво, как Бог. И вообще оказалось, что у Бога есть бесчисленные обязанности.

Брэдли подумал о матери. Сколько он себя помнил, она постоянно распоряжалась: «Джорджи, вытри нос», «Джорджи, вынь руки из карманов», «Джорджи, сделай то, Джорджи, не делай этого»… Прекрасный способ говорить с Богом. Даже после того, как Брэдли вырос, мать продолжала обращаться с ним, как с ребенком. Она никогда не упускала случая проверить его шею, уши и ногти, чтобы удостовериться, что он обращается с ними должным образом. Брэдли так и не научился причесываться так, чтобы угодить ей. Она сама причесывала его, и когда он сделал неудачную попытку учиться в колледже, и даже позже, когда он уже работал.

И она защищала его, как львица, когда он на первой работе запустил руку в кассу и думал, что это сойдет ему с рук и пропажа мелочи окажется незамеченной. Конечно, в том, что этот произошло, была ее вина. Мать никогда не позволяла ему иметь свои деньги, скупо выдавала мелочь из его же собственного жалования, словно ребенку на леденцы. Вероятно, она продолжала считать его ребенком, хотя он был уже взрослым.

Однако Брэдли не мог жаловаться на мать. Она яростно и упорно отвергала сыпавшиеся на него обвинения. Например, когда коммивояжер обвинил ее Джорджи в том, что тот обчистил его карманы, или когда девушка-эмигрантка с телестудии обвинили бедного, невинного Джорджи в том, что он избил ее, именно мать встала на суде и рассказала судье и присяжным, каким милым, добрым, беспомощно невинным ягненком был ее Джорджи. И не ее вина, что ей никто не поверил.

Теперь Брэдли был совершенно свободен и не мог ждать от нее никакой помощи. И мать даже никогда и не мечтала, что ее Джорджи мог занять то, что называется «ответственным положением».

Но, к сожалению, именно сейчас, когда он настолько повысил свой уровень, он остался без всяческих поощрений. С одной стороны, оставаясь возможность, что туземцы раскусят, кто он такой, и убьют его. С другой — что Малевский разыщет его и вернет на Землю для наказания, которого он боялся больше всего.

Брэдли правильно сделал, что вовремя надел шлем. К нему уже приближалась группа туземцев, нагруженных огромным количеством еды и цветов. Она была больше, чем предыдущая группа. Очевидно, его уже обрисовали в выгодном свете.

Брэдли принял величественную позу и стал ждать приближающихся туземцев. Он увидел удивление на их лицах. Когда они заметили перемены в его одеянии, и занервничал, когда они остановились и стали перешептываться между собой. Плохо будет, если это им не понравится.

Но они вроде бы не стали возражать. Один из них, внушительного вида старик с зелеными волосами, перемежающимися красными прядками, выступил вперед и произнес речь, полную мелодичных звуков, которые не были ни вполне гласными, ни совсем согласными. Брэдли понятия не имел, что означают отдельные слова, но в целом смысл речи был достаточно ясным. Когда она закончилась, туземцы подарили ему цветы и провизию.

Брэдли откашлялся, а затем, самым глубоким и внушительным голосом, на какой только был способен, ответил:

— Дамы и господа, для меня является большим удовольствием принять ваши дары. Обещаю вам, что, в случае избрания, я не сдержу ни одно из своих обещаний.

Это было его первое выступление перед туземцами, и оно так понравилось Брэдли, что всякий раз, когда он видел в течение нескольких следующих дней, — а туземцы посылали к нему делегацию дважды в сутки, утром и вечером, — он всякий раз выступал снова, с изменениями, перечисляя все те блага, которые совершит, если они изберут его своим мэром.

А поскольку ему все это понравилось, то Брэдли не возражал пару раз в день ненадолго надевать шлем.

Поскольку контакты с туземцами были короткими, изучение их языка продвигалось очень медленно. Брэдли научился отличать названия цветов от названий еды, хотя сам не был способен произнести ни единого слова. Кроме того, он узнал названия некоторых растений и частей тела, а так же пару-другую имен. Красно-зеленого волосатого старика звали как-то похоже на Янйюуу. Брэдли также запомнил имя одной привлекательной девушки — Эуууйя.

Сначала все было чрезвычайно мирным и спокойным. Но примерно через неделю после прибытия — Брэдли не вел счет дням, — он узнал о кой-каких опасностях, с которыми здесь можно столкнуться.

Как-то раз во время утренней церемонии что-то вышло из леса. Сначала Брэдли показалось, что это переместился куст. Тварь была зеленой с красноватыми пятнами, точь-в-точь как похожие на иглы листья, и она медленно просачивалась к ним между деревьями. Первой ее заметила Эуууйя и с криком указала на нее рукой. «Да она размером с тигра, — подумал Брэдли, — и наверняка еще опаснее». Шлем мешал, и ему было трудно не спускать глаз со стремительно движущегося существа. Он видел мерцающие глаза, два ряда тусклых зеленых зубов и мускулы, перекатывающиеся под зеленым мехом.

Несколько туземцев достали духовые трубки и выпустили в хищника град стрелок. Но стрелки отскакивали от меха, а тварь без препятствий продвигалась вперед. Наконец, Брэдли достал пистолет и от волнения чуть было не уронил его. Когда он смог прицелиться, его рука дрожала, и палец не сразу попал на «собачку».

Тварь прыгнула на старика Янйюуу, когда Брэдли, в конце концов, выстрелил. Тело хищника испарилось, осталась лишь часть головы и сильные лапы, летящие по воздуху. Затем они упали на землю, и в воздухе остался лишь зеленоватый пар, который долетел до старика, нескольких девушек и в итоге до самого Брэдли. Все завопили, кроме Брэдли, который убрал оружие и облегченно выругался себе под нос. Затем ветер развеял пар, и на земле осталась лишь часть головы и шесть оторванных лап.

Все стали кланяться и выкрикивать какие-то благодарственные слова. «Это было легко», — подумал Брэдли. К тому же, это поможет ему оставаться Богом. Хищники, представляющие для туземцев такую грозную опасность, были для него сущим пустяком, благодаря пистолету с тысячей тепловых зарядов, способных испарить любую броню. Хищник не сумел бы даже приблизиться к ним, если бы сам Брэдли не сыграл труса. Будь на месте Брэдли Малевский, хищник не успел бы даже выйти из леса. Но Брэдди не был Малевским.

Но туземцы-то этого не знали. Теперь положение Брэдли укрепилось еще сильнее, так что он мог расслабиться и наслаждаться жизнью местного Бога.

Но Брэдли не понимал, что самая большая опасность еще впереди. И он узнал об этом после вечерней церемонии.

Прибывшая к нему группа оказалась более многочисленной, чем прежде. Очевидно, для того, чтобы оказать ему почести, они бросили все остальные дела. Янйюуу, похоже, стал при Брэдди жрецом. Он произнес чрезвычайно длинную речь, прозвучавшую как рапсодия, но в конце ее не оказалось никаких пожертвований еды и цветов. Вместо этого Янйюуу стал отступать, и все остальные сделали то же самое, глядя на Брэдди так, словно ожидали, что он последует за ними.

Почему бы и нет? Брэдли последовал приглашению. В такой манере, с поклонниками, пятившимися из уважения перед ним, они дошли до того, что показалось Брэдли обычной небольшой хижиной. Перед хижиной был вкопан странной формы столб с вырезанными узорами. Внутри было темно, но когда глаза Брэдли привыкли к темноте, он увидел кое-что лежавшее в углу. Это была странного вида деревянная голова.

И внезапно Брэдли все понял. Деревянный столб был старым Богом, которому поклонялись туземцы, пока не пришел Брэдли и не показал им, что действительно может совершить Бог. Теперь прежний Бог был унижен и обезглавлен, а хижина, являвшаяся его храмом, перешла к Брэдли.

Все это совершенно ему не понравилось. Предположим, он тоже подведет их — а это вполне вероятно, поскольку он не знает, каких чудес они ждут от него. И тогда его тоже свергнут и — он попытался избавиться от этой мысли, но все же закончил ее — обезглавят.

Но в настоящий момент думать об этом не хотелось. Дары были еще более щедрыми, чем прежде. И, в дополнение к еде и цветам, появилось кое-что новое. Кувшин, наполненный теплой жидкостью со сладковатым запахом.

Этот аромат едва проникал через клапаны шлема, но позже, когда поклоняющиеся туземцы удалились, и Брэдли смог, наконец, снять шлем, оказалось, что вся хижина провоняла им.

Жидкость не могла быть вредной. До сих пор все то, что ему подносили, не было вредным. Брэдди сделал глоток — и с удовольствием вздохнул. Это был алкоголь, вкус и аромат которого напомнили ему сразу обо всех напитках, которые он пил на дюжине планет. Это был первоклассный напиток, натуральный, а не синтетический, и он мог бы дать сто очков вперед любой синтетике.

Не осознавая опасности, Брэдли быстренько осушил кувшин.

Он почувствовал себя хорошо. Так хорошо ему не было с тех пор, когда мать испекла ему на день рождения специальный именинный пирог. Сколько ему тогда было лет — восемь, девять? Неважно, что это случилось много лет назад, ведь главным в том событии было то, что мать впервые позволила ему попробовать напиток взрослых мужчин, и ему стало хорошо. Вот так же хорошо Брэдли почувствовал себя сейчас. Он надел шлем и закрепил у выпускного клапана зеленый цветок, который колебался при каждом выдохе Брэдли, и, шатаясь, вышел из хижины.

Ему повезло, что было уже темно. «Я пьян, — сказал себе Брэдли. — Никогда раньше я так не напивался. И никогда не чувствовал себя так хорошо. И мать никогда не чувствовала себя так хорошо. И Малевский тоже не чувствовал себя так хорошо…»

В темноте он заметил какую-то неясную фигуру и сказал:

— Привет, друг и поклонник! Ты когда-нибудь видел пьяного Бога?

Фигура поклонилась и не поднимала головы, пока он не пошел себе дальше.

— Пьяный или трезвый, но я все равно Бог, — гордо сказал Брэдли и вдруг запел, громко и выразительно, так что его голос гремел в шлеме:

— Видишь, девушка идет,

Улыбаясь во весь рот,

И всем в городе известно,

Что она всегда дает…

Но спустя какое-то время он устал от этих туземцев. И ноги его тоже устали от них. Тогда Брэдди уселся под остроконечным деревом и торжественно произнес:

— Я в жизни не чувствовал себя так хорошо. Я в жизни не чувствовал себя таким счастливым — и это не вранье. Мне так хорошо…

Но внезапно ему перестало быть хорошо. Он почувствовал легкие спазмы в животе. Трезвая мысль разъедала его пьяное счастье, как яд. И пришел страх. Сегодня их Бог был героем, сегодня ему простят все. Но будет ли нужен туземцам пьяный Бог? Нет. Опьянение делало Бога слишком уж человечным. Пьяный Бог — слабый бог, а поклонники должны верить в его силу. Так что, если он ценит свою жизнь, то не должен больше напиваться.

— Мне больше нельзя напиваться, — печально и торжественно пропел Брэдли сам себе и уснул.

Когда Брэдли проснулся, его принялись мучить похмелье и воспоминания. Он был не из тех мужчин, что наутро забывают, что творили накануне вечером. Он всегда все помнил. И он помнил, что с пьянками нужно завязать.

Утром ему принесли только еду и цветы, но на вечерней церемонии его снова премировали кувшином с ликером в качестве дополнительной награды за победу над хищником. И впервые Брэдли принял активное участие в церемонии. Он поднял кувшин обеими руками и произнес серьезным тоном:

— Во имя нации Кэрри я отказываюсь от алкоголя.

Затем он вылил ликер на землю, а после разбил кувшин.

И с этих пор разбивание кувшина стало частью церемонии поклонения ему. А Брэдли оставался трезвый и недовольный. Со временем недовольство исчезло, а трезвость осталась, и он вел себя, как подобает Богу.

Брэдли ясно видел, что туземцы совсем не глупы. Первые кувшины, которые ему приносили, были красивыми, отлично инкрустированными. А когда туземцы поняли, что их все равно разобьют, то качество кувшинов резко ухудшилось. Теперь ему приносили неуклюжие, едва обожженные кувшины, которые делали специально для того, чтобы разбивать. «Интересно, — подумал Брэдли, — неужели все племена так же обманывают своих богов?»

Да, они были вовсе не глупы. И Брэдли пришло в голову, что, если они достигнут такого уровня цивилизации, какой имел он сам, то очень быстро обгонят его. Примерно через две недели после того, как он сошел с небес, чтобы стать их Богом, Брэдли заметил, что они у него учатся. Один из молодых туземцев появился днем, одетый в деревянный шлем. Этот шлем был явно скопирован со шлема Брэдли, хотя смотровые окошки его не закрывали ни стекло, ни пластик, так что лицо юноши оставалось открытым. Мифический земной герой — Прометей — принес людям с небес огонь. Брэдди принес Шлем. Он стал Брэдли Шлемоносцем.

Но даже в этом он недооценил своих поклонников. Сначала Брэдли подумал, что шлемы предназначались просто для украшения. Но однажды он увидел, как с группы деревьев слетел рой существ, напоминавших летающих ящериц. Брэдли даже не знал, что здесь водятся такие существа, и когда он увидел их, то понял, как удачно, что они редко встречаются. У них были острые зубы и еще более острые когти, и они ринулись к голове Брэдли с такой свирепостью, что сердце его сжалось от страха. Пистолет Брэдли был плохой защитой против них. Он сумел поймать парочку тварей на прицел, но остальные носились вокруг слишком стремительно, и Брэдли не мог в них попасть.

К этому времени уже все туземцы носили деревянные шлемы, и Брэдли увидел, как острые когти ящериц стали отрывать от них щепку за щепкой. Но ящерицам — или птицам — это нападение не сошло даром. У нескольких туземцев были с собой кожаные меха, из которых они тут же выпустили в сторону ящериц какой-то серые туман. И там, где туман касался нападающих тварей, ящериц, казалось, парализовало прямо на лету. Они рухнули на землю и разбились насмерть. Остальные ящерицы сбежали, но с полдюжины их остались лежать на поле боя.

Они наверняка были несъедобны, поскольку были отравлены ядом, но Брэдли с удивлением увидел, что туземцы все же нашли им применение. Они унесли трупы ящериц на поле, где росла какая-то зерновая культура, и оставили их там гнить в качестве удобрения.

Но такие инциденты были редки. По большей части, жизнь здесь текла мирно, и Брэдли поймал себя на том, что она все больше нравится ему. И он серьезно задался вопросом, что подумала бы о нем мать.

«Она была бы горда», — подумал Брэдли. Теперь он понял, что она тратила на него все свои силы. На него махнули рукой все, кроме нее. Возможно, она слишком уж защищала его, но лишь потому, что сама в детстве нуждалась в защите. Теперь он увидел мать в новом свете. Ее отец умер слишком рано, а вскоре после рождения Брэдли умер и муж. Она столкнулась с жестокой жизнью и хотела уберечь от этого сына. Но она плохо понимала, что делает. Она не научила его сопротивляться искушениям. Украсть мелочь на выпивку, лечь с симпатичной девушкой, чтобы потом бросить ее — Брэдли не сопротивлялся ничему этому. Он не сопротивлялся вообще ничему вплоть до того дня, когда вылил на землю полный кувшин ликера, а затем разбил сам кувшин.

Но разве он может винить во всем мать? Все это были его собственные ошибки.

И будет его ошибкой, если он окажется не в состоянии противиться новому искушению, которое уже возникло перед ним в образе Эуууйя.

Она пришла в его хижину-храм для собственной маленькой церемонии. Можно было подумать, что она влюбилась в него, как в человека. «Может быть, она очарована моим шлемом, — подумал Брэдли. — Может, она решила, что это моя голова? Нет, конечно же, нет! Они сделали шлемы для себя, значит, знали, что его шлем тоже всего лишь вещь». Возможно, они знали о нем больше, чем представлял себе Брэдли.

Но все же они продолжали поклоняться ему. И Эуууйя приходила каждый день с небольшими подарками, будь то букетик цветов или что-то из местных деликатесов.

И в этом крылась опасность, которую он распознал с самого начала. Может ли Бог влюбиться в смертную, не теряя своей божественности? Наверное, может. Подобное уже происходило прежде. Однако местное племя могло отреагировать на это иначе. Брэдли заметил юношу, который постоянно крутился возле девушки, и понял, что этот конкурент не будет к нему благосклонен. Он может вознегодовать на поведение Бога. А что, если его соплеменникам тоже не понравится, как ведет себя Бог? Да ведь они отрубят ему голову!

Конечно, Бог может действовать иначе. Юноша со своим жалким оружием не мог иметь против него ни единого шанса. Фактически, Брэдли мог уничтожить любого туземца, оставшись с ним без свидетелей, заставить его исчезнуть, обратить в пар и не оставить следов. Разумеется, это было бы убийство, но если Богу не может все сойти с рук, то какой же он Бог? Это был бы жалкий, дешевенький божок. Да, Брэдли мог установить здесь свои правила.

Он мог бы поддерживать свою божественность небольшими убийствами и другими смертоносными чудесами до тех пор, пока туземцы не начнут ненавидеть его больше, чем любить. Это будет неизбежно. А когда его станут ненавидеть все, его не спасет даже оружие. И тогда…

— Ты лжешь, — в отчаянии сказал он сам себе. — Ты боишься не этого. Ты боишься своей слабости, того, что в тебе нет стремления убивать. Ты мог бы убить парочку туземцев, выйти сухим из воды и больше никого не убивать. Но тебя пугает сама мысль об убийстве больше, чем опасность быть разоблаченным. Ты не хочешь убивать, вот в чем твоя проблема. Всю жизнь в тебе жило чувство ответственности, просто ты не дал возможности ему развиться. А теперь вот оно вдруг развилось. Ты чувствуешь ответственность за этих людей, за Эуууйя и всех остальных. Именно поэтому ты не можешь использовать их в своих интересах. Всю жизнь ты изображал из себя бунтаря, а в глубине души всегда был почтенным, законопослушным гражданином.

Брэдли вздрогнул от этой мысли. Прежде он никогда не занимался самооценкой, а теперь оказалось, что он не соответствует собственным ожиданиям.

Но Эуууйя все равно оставалась лакомым кусочком, и Брэдли боялся, что, рано или поздно, он не сможет справиться со своими желаниями. Но ему помогла сама планета.

Брэдли никогда не видел такого, ничего вокруг этого не предвещало, он не слышал об этом на Земле и Венере, но видел на других планетах, где еще не завершилось формирование гор. Внезапно из земли вырвался столб горячего пара, вознеся в небо раскаленную пыль и куски красных скал. Пар оглушительно свистел, облако закрыло все небо, наводя ужас на племя.

Брэдли понял, что сейчас произойдет. Все туземцы в ужасе собрались у его хижины, и он не стал колебаться ни секунды. Он быстро надел космический скафандр, чтобы произвести на них большее впечатление, затем вышел к ним и сказал:

— Соберите все свое имущество и следуйте за мной.

Туземцы уставились на него, и Брэдди показал, что имел в виду, схватив руками в перчатках ближайшую утварь и передав ее какой-то женщине. Тогда туземцы поняли, быстро собрали все, что у них было, и Брэдди повел их в лес, под защиту деревьев. Через пять минут после того, как они ушли из деревни, из новорожденного вулкана стала вытекать лава, спалив все на сто ярдов вокруг. От искр стали тлеть вершины ближайших деревьев.

Но Брэдли увел всех оттуда вовремя, и они успели убежать от лесного пожара. Они шли весь день, пока не добрались до другого леса, где уже не было угрозы пожара, и там остановились на отдых. А на следующее утро туземцы начали снова строить деревню.

Должно быть, им было комфортно думать, что Бог привел их в безопасное место и помог начать все сначала. Брэдли действительно перебил в округе опасных хищников, затем стал помогать им, используя свои знания. Он показал им, как делать из камня инструменты для постройки хороших хижин. Затем научил их делать мечи и другое оружие, чтобы не полагаться на один только яд. Поистине, он был самым трудолюбивым Богом после Гефеста. И, занимаясь всем этим, он обнаружил, что ему некогда думать об Эуууйя.

Настал день, когда жизнь в новой деревне вошла в привычную колею. Только что закончилась утренняя церемония перед новым святилищем, но Брэдди не чувствовал удовлетворения. Что-то было не так в поведении Эуууйя, Янйюуу и всех остальных. Что-то изменилось…

И Брэдли испытал шок, когда понял, что именно переменилось. Начиная со старого Янйюуу, у всех туземцев больше не было первоначального страха перед ним, Брэдли. Разумеется, их место заняли уважение и приязнь, но приязнь и уважение более подобают старшему брату, чем Богу.

Брэдли не рассердился. Быть Богом оказалось утомительным делом. Быть другом могло быть более приятным. Да, такими переменами Брэдли мог быть доволен.

Но у него не было времени побыть счастливым. Этим же утром случилось то, чего Брэдли так долго боялся. Малевский появился внезапно, словно гром с ясного неба, и, не торопясь, подошел к нему, будто прогуливаясь, словно все время был тут.

— Миленькая у вас здесь церемония, — сказал он.

— Привет, Малевский, — ответил Брэдли. — Вообще-то я здесь ни при чем. Они сами придумали все это.

— Изобретательно. Почти столь же изобретательно, как способы, которыми они использовали вашу помощь. Это племя давно уже у нас в списках, как способное, но отстающее в развитии от остальной Системы, потому что они поздно начали эволюционировать. Было бы приятнее, если бы они развивались самостоятельно, и мы не хотели вмешиваться, ведь было бы нечестно оказать им небольшую помощь. Должен признаться, я был сперва в растерянности, когда мы обнаружили вас среди них. Но мы наблюдали за вами, и я должен признать, что вы превзошли все мои ожидания.

— Я полагаю, со всем этим теперь покончено, — потупился Брэдли.

— Да, покончено с тем, чтобы вы были Богом, — ответил Малевский. — Но вы же сами не верили, что это продлится долго.

— Туземцы, уже тоже не верят в это, — с сожалением кивнул Брэдли. — И мне кажется, они поняли, что я не Бог, даже раньше меня самого. Но для них это уже не имеет значения. — Он вздохнул и повернулся к новой деревне. — Не возражаете, если я… ну, устрою торжественные проводы прежде, чем мы улетим. Конечно, они ничего не поймут, но будет лучше так, чем, если я просто исчезну…

— Нет, у меня на это нет времени, — покачал головой Малевский. — Мне еще нужно написать доклад, и мы спешим улететь. Не хотите ли что-нибудь передать своей матери, Брэдли, прежде чем мы улетим?

Брэдли снова оглянулся и расправил плечи. Он привел сюда этих людей, многому научил их, но кое-чему научился и сам. Он понял, что действительно необходимо в жизни. Понял, что самый легкий путь не всегда самый лучший, что пьянство не является выходом, и что настоящая дружба и уважение стоят куда больше, нежели похвала важных шишек. Возможно, он понял уже достаточно, чтобы принять регенерацию…

Ему даже удалось усмехнуться Мальчевскому.

— Да, можете отправить ей сообщение. Передайте ей, что со мной все в порядке и что я научился сам вытирать себе нос. Я думаю, она будет рада это услышать.

— Наверняка будет рада, — ответил Малевский. — И она даже сможет поверить, когда услышит, что вы — исполняющий обязанности Губернатора этой планеты.

— И.о. Губернатора? — Брэдли застыл с открытым ртом, затем покачал головой. — А как же регенерация?..

— Вы назначены Губернатором на основе моего первого отчета о ваших действиях здесь, Брэдли, — заключил Малевский. — Что же касается регенерации… Ну, мы подумаем об этом, когда пришлем сюда грузовоз с необходимыми припасами и оборудованием. Сейчас же мы улетаем, а вы остаетесь.

И Малевский, посмеиваясь, направился к кораблю, оставив Брэдли ломать голову над его словами.

И только когда Малевский скрылся из виду, Брэдли все понял. Черт побери, они обманули его! Они бросили его здесь, где он был вынужден стать Богом и принять на себя все обязанности Бога. И именно благодаря этому он преобразился — совершенно преобразился!

Внезапно Брэдли захихикал так же, как Малевский, затем повернулся и пошел к деревне, где его ждали бывшие поклонники. Туземцы вышли к Брэдли навстречу с такими же дружественными улыбками, какой была и его собственная.

Space Science Fiction, 1953, № 3

ДОЛГОЙ ЖИЗНИ ТЕБЕ, АЛЬБЕРТ!

Альберт не чувствовал себя таким уж здоровым. Он ничуть не возражал против вина, приправленного стрихнином — оно даже возбуждало его аппетит, — но от пистолетных пуль его стали мучить прострелы. Поэтому он решил, что стоит показаться врачу.

Ужасные слова, которые Альберт Уильямс произнес после первых пятнадцати попыток убить себя, стали классикой и вошли в анналы не преступлений, но науки. Однако, к настоящему моменту единственной пользой от них было то, что они давали новые надежды его жене Лоретте, которая жила все последние недели в ужасе, переходящем в истеричное отчаяние, потому что время шло, а Альберт продолжал жить. И когда она услышала эти слова, то начала сомневаться, что Альберта вообще можно убить.

Жена не имела ничего особенного против него лично. Альберт не был, по ее оценкам, красавчиком, но и отталкивающим она бы его тоже не назвала. У него не было ни одной из тех неприятных привычек, которыми обладали мужья ее подружек. Он не отрыгивал за обеденным столом, не оставлял лужи воды вокруг ванны, не сыпал пепел на ковры. Он просто стоял у нее на пути.

Она вышла за него замуж, потому что нуждалась в поддержке, но вот тут Альберт и подвел ее. У него была и всегда будет работа, но эту работу нельзя назвать достаточно хорошей, и она никогда таковой не станет. Так что он никогда не станет содержать ее так, как ей того хотелось бы. Альберт был одним из множества тех, которых социологи называют «маленькие люди».

Так что он оказался слишком мелок для Лоретты. Особенно теперь, когда она встретила Боба Мередита.

Боб женился бы на ней, если бы Альберт не стоял у них на дороге. Лоретта знала, что он бы женился, потому что она заставила бы его. У Боба были деньги, которые можно было тратить и тратить. Лоретта не знала, чем именно он занимался — он уклонялся от ответа, а она не слишком и старалась узнать, — но денег у него было вполне достаточно. Даже если бы он оставил ее года через два, попал в тюрьму, был убит или просто сбежал, то и тогда одних только драгоценностей, которые он ей подарил, хватило бы на тот период, пока бы она занималась поисками нового состоятельного мужа. Она быстренько осмотрела себя в зеркало и решила, что она очень даже ничего, так что с мужьями не будет затруднений. Вот только перво-наперво ей нужно избавиться от Альберта.

Развод? Это был бы слишком долгий процесс с сомнительными результатами. А ей нравилась быстрота и уверенность.

Она начала с яда. Любая домашняя аптечка полна старых лекарств, которые давно уж никто не принимает, и ее не была исключением. В одном пузырьке, на три четверти полном, она нашла стрихнин. Чайная ложка не нанесет человеку ущерб, после столовой он почувствует лишь быстро проходящую боль. Нужно где-то полпузырька для вящей уверенности.

Но стрихнин горький, нужно подмешать его куда-то, где нельзя почувствовать этого вкуса. Вино могло бы помочь, но еще лучше будет эта синтетическая штучка, которую Альберт притащил домой из лаборатории, смесь алкоголя, сахара и каких-то добавок, невероятно ужасная на вкус даже без добавления в нее яда.

Лоретта нашла бутылку этого искусственного вина, и вечером, когда Альберт вернулся с работы, была готова.

Она встретила его у двери, приняла шляпу и пальто. Судя по всему, она была очень нежной женой.

— Хороший был день, дорогой?

— Удовольствие ниже среднего, — проворчал Альберт. — Новый эксперимент.

— И чем ты занимался?

— В основном, уборкой.

Такова была работа Альберта. Он был не ученым и даже не техником. Он был помощником, из тех, кого держали для всякой грязной работы, которую не хотелось делать другим.

— Я приготовила хороший ужин, — продолжала Лоретта.

— Я не хочу есть.

— Тогда тебе нужно что-нибудь для аппетита. И я знаю, что, Альберт, — улыбнулась она. — Вино, которое ты принес.

Альберт был не тем человеком, чтобы прислушиваться к нюансам ее тона.

— Слишком слабенькое винишко, — пробурчал он. — А виски у нас есть?

— Прежняя бутылка закончилась, а у меня не было времени купить другую. Но тебе же не нравится виски. Нет, Альберт, давай пить вино. Праздновать — так праздновать.

— Что еще праздновать?

— То, что ты возвращаешься домой каждый вечер и делаешь меня счастливой, — весело сказала она. — И ничего не говори. У меня уже все готово.

Альберт с удивлением подумал, что он сделал такого, чтобы заслужить любовь жены, но ничего не пришло в голову.

— Ладно, — сказал он. — Это лучше, чем ничего.

Они подняли бокалы. В бокале Альберто было вино, смешанное с половиной пузырька стрихнина.

— Долгой жизни тебе, Альберт! — по-прежнему весело сказала Лоретта.

И они чокнулись, как всегда поступали в кинофильмах про европейскую аристократию.

Альберт залпом выпил бокал и поморщился.

— Ужасно горькое, — сказал он.

— Это возбудит у тебя аппетит, — ответила Лоретта.

На это вино вполне сгодилось. У Альберта действительно проснулся аппетит, и он стал жрать. Как лошадь.

Лоретта стала ждать. Утром она, по-прежнему влюбленным тоном, спросила, как Альберт себя чувствует. Чувствовал он себя прекрасно. И вечером ему не стало хуже.

Лоретта вздохнула, столкнувшись с правдой жизни. Стрихнин никак не подействовал на Альберта. Что же делать?

На следующий день Альберт работал допоздна, и она пошла на свидание с Бобом. Боб и Альберт были совершенно разные, и эта разница, как ей казалось, свидетельствовала не в пользу Альберта. Это опять напомнило ей о том, что она может упустить, и Лоретта собралась с силами. В кладовке она нашла остатки старой пасты для крыс, которую давно хотела выкинуть, но все никак не находилось для этого времени. В пасте содержался фосфор, а на этикетке было написано страшное предупреждение с описанием, что с вами случится, если вы это проглотите. Фактически то, что кровь должна закипеть, напугало ее, но одновременно и вселило уверенность, что это средство окажется эффективным.

Возможность использовать его появилась уже на следующий день, когда Альберт сел перед телевизором смотреть свою любимый фильм. Когда его глаза были прикованы к телевизору, он мог съесть что угодно, не обращая внимания на вкус.

Лоретта намазала крысиную пасту на кусочки тонко нарезанного хлеба из отрубей, Положила сверху куски ветчины и подала это блюдо мужу.

Альберт съел всю тарелку, не отрывая глаза от экрана. Лоретта сама испугалась, увидев, что последний кусок хлеба стал пузыриться, но Альберт ничего не заметил. В фильме была масса перестрелок, и даже землетрясение средней силы не заставило бы его оторваться от экрана.

Но с ним ничего не произошло. Вообще ничего. Лоретта затряслась от испуга. Это было невероятно.

Она предприняла еще одну попытку, на этот раз со снотворным. Она добавила порошок в острую тушеную говядину, и с привычной любовью накормила мужа этим блюдом.

Альберт съел все мясо и вытер тубы. И опять с ним ничего не случилось.

К этому времени Лоретта уже пришла в бешенство, так что следующие предпринятые ею шаги были просто глупы. Однажды ночью, когда он спал, она накрыла ему лицо подушкой и придавливала ее десять ужасных минут. Альберт и не подумал сопротивляться. Когда она убрала подушку, он только почесал подбородок и перевернулся на другой бок.

Лоретта полночи пролежала с открытыми глазами, что делать с ее глупым мужем, который наотрез отказывается быть убитым. Что же он за чудовище, что за сумасшедший, раз продолжает жить, когда любой человек к этому времени уже бы умер, по меньшей мере, тремя разными смертями.

Затем, в один дождливый день, переходя через улицу, Лоретта нарочно поскользнулась и толкнула Альберта под несущийся грузовик. Водитель затормозил, но машина пошла юзом, и Альберта отбросило на тридцать футов. Потрясенный водитель грузовика почти лишился сознания. Альберт же встал, невредимый и раздраженный лишь тем, что испачкал костюм. Отсутствие его беспокойства по поводу себя самого чуть не довело Лоретту до обморока.

С тех пор, плюнув на все предосторожности, она перепробовала все, что только могла придумать. Подождав, когда Альберт пошел принять ванну, она притворилась, что играет, и погрузила его голову под воду. Когда она отпустила его, Альберт даже не запыхался. И, очевидно, ему понравились эти игры, в то время, как лицо Лоретты неоднократно белело от ужаса.

Она выбросила его из окна третьего этажа. Альберт поднялся на ноги, невредимый. Следующей ночью, когда он уснул, Лоретта начала дубасить его по голове скалкой. Скалка сломалась, тогда она принесла кухонный нож и попыталась пробить ему грудь. Нож скользнул по коже и прорезал в одеяле дыру.

Сердце Лоретты сдавило отчаяние. Что с ним не так, с этим дураком? Почему она ничего не может с ним сделать?

Наконец, после еще нескольких попыток, одинаково бесполезных, она решила, что лишь один инструмент смерти может поставить в этом деле точку.

Приобрести револьвер было не так-то просто, тем более, почтенной домохозяйке. Нельзя было просто пойти в магазин и купить его так же, как стол или стулья. Ей бы задали массу вопросов, а после, когда Альберта найдут застреленным, полиция легко раскопает это дело. Ей нужно достать револьвер так, чтобы не возбудить при этом подозрений.

И Лоретта решила, что тут ей поможет Боб. На следующем свидании она завела разговор на эту тему. Они были в его квартире, и стоял уже поздний вечер, когда женщина взглянула на часы.

— Мне ужасно не хочется тебя покидать, милый Боб, — сказала она, — но пора домой.

Милый Боб деликатно зевнул.

— Поспеши, если не хочешь, чтобы твой муженек раскудахтался.

— А, он ничего не увидит, даже если его ткнуть в это носом. Боб, ты не проводишь меня до дому?

— Послушай, детка, я до смерти устал, а завтра у меня важная встреча. А, как всегда, вызову тебе такси и заплачу водителю.

— Но что если водитель… Милый, я читала об этих такси в газетах. Знаешь ли ты, что большинство их водителей — бандиты.

— Ты с ума сошла, детка!

— Нет, в самом деле. И в нашем районе за последние недели случилось несколько нападений.

— Тебе вообще пора выбираться из тех трущоб, где ты живешь.

— Ты думаешь, я не хочу? Но с Альбертом бесполезно об этом говорить.

— Тогда не говори.

— Я и не говорю. Но о возвращении домой… ты можешь дать мне пистолет или что-то в этом роде? На тот случай, если таксист попытается напасть на меня? И покажи, как из него стреляют.

— Пистолет? — засмеялся Боб. — Детка, это не для тебя.

— Только на сегодняшний вечер, любимый! Я верну его тебе на следующем свидании.

Милый устал, поэтому не стал спорить, а сдался. Так Лоретта добыла пистолет.

Этой же ночью, возвратившись домой, она направила его в голову спящему Альберту. Это было чистое безумие. Потом она не смогла бы убедить полицию, что его застрелили грабители, но Лоретта достигла той точки кипения, когда больше уже не заботятся о подобных пустяках. Будь что будет, но она должна избавиться от Альберта.

Она нажала спусковой крючок. Раздались оглушительные выстрелы.

Альберт сел на кровати с ошеломленным видом и поднес руку к голове.

— Мне приснился какой-то кошмар. И голова что-то гудит, — сказал он, а затем добавил фразу, которая впервые подала ей надежду: — Я не очень хорошо себя чувствую.

После чего он снова лег и тут же заснул.

«Пули подействовали на него! — обрадовалась Лоретта. — Он чувствует себя не очень хорошо. Нужно повторить попытку».

Впервые за годы замужества у нее возникло чувство приязни к Альберту. Он вовсе не такой уж монстр! Он даст убить себя, в конце концов!

Этой ночью она крепко спала.

А вот Альберт, очевидно, спал неважно. Утром он был бледный, с мутными глазами.

— Я чувствую себя не очень хорошо, — снова сказал он ей.

— Ты слишком много работаешь, дорогой, — ответила Лоретта.

— Ты просто нуждаешься в хорошем отдыхе. Останься дома вместо того, чтобы идти в эту противную лабораторию, и я приготовлю тебе горячий пунш. Между прочим, дорогой, что у тебя болит? Голова?

— Болит. Стреляющие боли.

Сердце ее подпрыгнуло от радости. Стреляющие боли… Значит, пули подействовали.

Но следующие его слова озадачили ее.

— По всему телу. Я чувствую себя так странно.

— Наверное, ты заразился гриппом.

Сердце ее стало делать радостные прыжки с кувырками. Грипп — это то, что надо. После того, как все попытки убить его потерпели неудачу, крошечные микробы могут добиться цели. Грипп мог дать осложнение в виде пневмонии, а пневмония… хотя теперь существуют сульфидные препараты, и пенициллин и прочие лекарства, которые наверняка выпишет противный старикашка доктор. Она должна помешать этому.

Но тут у Альберта случился один из редких приступов упрямства. Он чувствует себя нехорошо и не желает рисковать. Он собирается пойти к доктору, нравится ей это или нет.

Лоретта решила, что пусть лучше ей это понравится, и пошла с ним, играя обычную роль заботливой жены.

Когда доктор позвал Альберта на осмотр, она хотела пройти вместе с ним, но старый «лекаришка» ее не пустил.

Осмотр закончился довольно быстро, после чего доктор захотел поговорить с ней.

— Миссис Уильямс, — сказал он, — с вашим мужем происходит что-то странное. Он говорит, что чувствует себя не очень хорошо, и я этому совсем не удивлен.

— Но он же не умрет, доктор? — спросила Лоретта с тайной надеждой.

— Нет-нет, не бойтесь. Я хотел сказать, что в его теле произошли какие-то необычные изменения. Вы не заметили чего-нибудь странного в его поведении за последнее время?

— Да нет, ничего такого, доктор. Он такой же, как всегда. — «Если не считать того, — мысленно добавила она, — что его не берут ножи, яды и пули».

— Вы в этом уверены? — продолжал настаивать доктор, и Лоретта почувствовала раздражение. И одновременно испугалась. «Он что-то заподозрил? Или, что хуже, он что-то обнаружил?»

— Альберт ничуть не изменился, — сказала она. — А что с ним, доктор? Это, правда, грипп? Вчера вечером он сказал мне, что чувствует себя не очень хорошо, но, кроме этого, не было ничего необычного.

— Нет, это не грипп, — помотал головой доктор. — Это нечто такое, что «необычное» здесь слишком слабое слово. Я бы сказал — беспрецедентное.

Лоретта повертела головой и увидела на столе шприц с погнутой иглой. Она тут же поняла, что произошло. Доктор хотел сделать Альберту какой-то укол, но не сумел.

А затем он стал задавать вопросы. И много ли он узнал?

«Про меня ничего», — в конце концов сообразила Лоретта.

— Где вы работаете, мистер Уильямс? — спросил врач.

— В лаборатории.

— О! Вы ведете исследования?

— Ну, нечто в этом роде. Я там не главный, а просто помогаю. Но они проводят некоторые новые эксперименты, и я в них участвую.

— Какие эксперименты?

— Ну, я точно затрудняюсь ответить, доктор. Эксперименты с рентгеном или что-то в этом роде.

— Мне необходимо узнать об этом получше. Как называется ваша лаборатория?

Все эти расспросы заняли довольно много времени, но, наконец, Альберт с Лореттой пошли домой, и, хотя Альберт заявил, что уже чувствует себя лучше, Лоретта принялась заботиться о нем. Ее прежнее опрометчивое поведение сменилось крайне осторожным. Она вовсе не хотела, чтобы с Альбертом что-нибудь произошло именно сейчас, когда доктор так заинтересовался им.

Альберту она заявила, что не стоит рисковать здоровьем. Альберт посмотрел на нее с благодарностью и мысленно спросил себя, чем же заслужил такую прекрасную жену.

На следующий день он все же отправился на работу, хотя Лоретта сделала все, чтобы он остался дома.

Она подумала о том, как бы достать еще патронов, но тут же решила отказаться от этого. Только не сейчас. Сейчас она не должна делать ничего, что показалось бы подозрительным.

Но дело повернулось так, что Альбертом заинтересовалось еще несколько врачей. И они были не единственными. Вскоре вся лаборатория носилась с ним. Альберту пришлось прекратить выполнять свои рабочие обязанности, хотя ему продолжали платить зарплату. Над ним проводили тест за тестом, и после каждого следующего все больше людей охватывало волнение.

Лоретта тоже начала волноваться. Напряжение тех недель, когда она делала попытку за попыткой убить Альберта, теперь сказалось на ней. Она все чаще чувствовала, как сердце начинает биться все яростнее и быстрее, нежели прежде. И теперь, когда происходило то, чего она не могла понять, она все время жила в страхе. За кем она замужем?

И когда ее нервы уже натянулись до предела, врач, наконец, все ей объяснил.

— Миссис Уильямс, — сказал он, — ваш муж уникален. Он единственный в своем роде.

— Но что такого он сделал, доктор?

— Он сам? Ничего. Но то, что сделали ему, чрезвычайно важно.

— Что ему кто-то сделал? Уж не думаете ли вы…

— Только не перебивайте меня, миссис Уильямс. Это и так сложно объяснить. Для начала позвольте мне заверить вас, что у вашего мужа отличное здоровье.

— О! Но это… это — чудесно!

— Но это еще не все. Он практически неуязвим для любых видов воздействия, какие нам только известны. Наркотики, огнестрельное оружие, яды, бактерии, вирусы, радиация… очевидно, все это не сможет подействовать на него.

— Но почему?

— Ну, мы пока что не совсем уверены… Как и прочие сотрудники лаборатории, он подвергался воздействию некоего необычного излучения. Однако, в других оно не вызвало никаких видимых изменений. По некоторым причинам, которые мы не можем понять, изменения произошли лишь в организме вашего мужа. Так называемая «стреляющая боль» возникла на последней стадии этих изменений. Теперь клетки его организма успокоились, наконец, в новой форме. Вы будете счастливы узнать, что болей больше не будет. По крайней мере, мы надеемся, что они не вернутся.

— Но я не понимаю, доктор. Вы сказали, что с другими ничего не произошло?

— Ничего такого, что мы смогли бы обнаружить. Возможно, в критический момент ваш муж съел что-то особенное. Может, принял какой-то наркотик, или даже смесь разных наркотиков. Возможно, он выпил какой-то особый коктейль в баре. Мы можем только размышлять над этим и попытаться повторить результаты в нашей лаборатории.

— Повторить? Вы имеете в виду, попытаться сделать то же самое с кем-нибудь еще?

— Конечно, миссис Уильямс. Если бы мы могли получить хотя бы намек на то, что съел или выпил ваш муж…

«Намек? — подумала она. — Я могла бы дать вам массу намеков. Без меня вы не допрете до них и за тысячу лет. Вы же никогда не предположите, что Альберт поел стрихнина, не так ли? И закусил его бутербродом с крысиным ядом? Нет, вы не додумаетесь до этого. Но так и было. Это облучение в лаборатории — и те яды, которыми я кормила его. Ну и нашла я времечко, чтобы попытаться его убить!..»

Доктор молчал, словно ждал от нее каких-то объяснений. Лоретта с трудом прокашлялась и сказала:

— Не ел он ничего такого, что не ест обычно, доктор. Но я не понимаю… почему это так важно? Вы имеете в виду, это нужно военным, чтобы солдат не могли убить?

— Не только военным, миссис Уильямс. Вы понимаете, на что способно тело вашего мужа? Мало того, что ему нипочем наркотики, пули и микробы, оно также может обходиться долгое время без сна, еды, воды и воздуха. Кроме того, похоже на то, что он никогда не состарится. Ваш муж, миссис Уильямс, единственный человек в мире, который никогда не состарится и не умрет. Ваш муж, моя дорогая леди, бессмертен!

«И виновата в этом я, — с ужасом подумала Лоретта. — Я попыталась убить его, а теперь он никогда не умрет. Я никогда не избавлюсь от него и никогда не смогу выйти замуж за Боба. Я теперь прикована к нему всю свою жизнь — и даже много столетий… Хотя что это я? Он-то будет жить долго, а я умру. Я не проживу столько, сколько он. Не могу сказать, буду ли я вообще жить… хочу ли я жить…»

Без единого вздоха Лоретта опустилась на пол. Доктор в тревоге склонился над ней, но она уже была мертва.

Для Альберта это получились очень печальные и неприятные похороны. Он уже был известен в определенных научных кругах, и его слава будет расти и расти, но ничто не восполнит ему утрату Лоретты. Он знал, что уже никогда у него не будет такой доброй, нежной и заботливой жены, которая будет так любить его. И никогда у него не будет жены, которую бы он так любил.

Разумеется, он не сможет жить в одиночестве. Он слишком привык к супружеской жизни. Так что он женился на другой женщине и был ей верным мужем даже после того, как она превратилась в седую старуху, а он по-прежнему оставался молодым. После ее смерти он нашел другую жену, затем еще одну…

Он был единственным в мире бессмертным. Никакие исследователи не додумались до стрихнина в вине и крысиного яды в бутербродах, как недостающих компонентов для бессмертия.

В пятисотый день рождения ему устроили грандиозную вечеринку. Там собрались все сильные мира. Межпланетные государственные деятели и политики разных стран, кроме того, ядерные физики, математики, психологи, самые знаменитые скульпторы и кинозвезды, конструкторы звездолетов и космические пилоты, и еще громадная толпа людей, о которых он никогда и не слышал.

Его жена тоже была с ним… он уже не помнил, четырнадцатая или пятнадцатая? Он просто сбился со счету. Но он хорошо помнил Лоретту. Это была единственная жена, о которой он по-настоящему тосковал.

И когда все собравшиеся подняли бокалы и провозгласили тост: «Долгой вам жизни, Альберт!», он вспомнил, что первой это произнесла она.

Слезы навернулись ему на глаза.

— Я чувствую себя не очень хорошо, — сказал Альберт, в бессмертном сердце которого жила бессмертная боль.

Science Fiction Adventures, 1953 № 7

Г'РИЛЛА

Несмотря на плохое зрение, Рода могла отличить свет от темноты, но это было почти все, что она видела. Поэтому ей казалось, что каждый раз она просыпается посреди ночи. Хотя на самом деле это происходило за час до того, как должен был зазвенеть будильник. Роде вечно в это время нужно было в уборную.

Она спустила ноги с кровати и, спрыгнув на пол, приземлилась на одну из кукол, которые всюду валялись на полу. К счастью это была мягкая кукла, так что Рода соскочила тихонько, без шума, который мог бы разбудить Джорджи. Джорджи было всего три года, и если бы он проснулся, то уж непременно поднял бы папочку с мамочкой, потому что Джорджи не верил, что людям нужно позволять тратить часть жизни на сон. «Джорджи и в туалет не верит», — самодовольно подумала Рода.

По крайней мере, не верит в его необходимость.

Она тихонько прокралась к двери, не потрудившись отыскать шлепанцы. В коридоре было темно, но она прекрасно знала дорогу и не останавливалась, пока не дошла до двери туалета. Ио тут ей пришлось притормозить.

Там что-то происходило. Свет был выключен, но бежала вода, а Рода знала, что мамочка с папочкой никогда, ложась спать, не оставили бы ее не выключенной. Значит, там кто-то был.

Рода приоткрыла дверь и тихонько позвала:

— Мамочка?

Вода перестала бежать. Но там никого не было.

«Странно, — подумала Рода. — Я думаю, мне это все приснилось. Я думаю, что приснилось… Но могу ли я видеть сон, если не сплю? Нужно спросить маму…»

Она все еще размышляла над этим, возвращаясь обратно в комнату и уже не заботясь о том, чтобы не споткнуться о валявшихся на полу кукол. И уже засыпая, она снова услышала бегущую воду. «Это сон, — лениво подумала девочка. — Мамочка говорит, что видеть сны полезно…»

Когда прозвенел будильник, Рода чувствовала себя слишком сонной, чтобы вставать. Мамочка с папочкой тоже хотели спать, но они были взрослыми, так что заставили себя подняться.

К тому же, будильник разбудил и Джорджи, а Джорджи был лучше, чем любое механическое приспособление, если требуется кого-нибудь разбудить. Он вскочил и побежал по дому, сначала вопя, как индеец, а затем как ковбой, и к тому времени, когда он застрелил пятого врага, никто в доме уже не спал. Роде тоже пришлось встать и пойти чистить зубы. При этом она заметила, что стена возле ванны была влажной, словно кто-то уже принял душ.

Когда она вошла на кухню, мамочка уже готовила завтрак. Мамочка была не выспавшейся и когда улыбнулась Роде, улыбка вышла совсем не веселой. Как будто не было никаких причин улыбаться, как будто ей было больно улыбаться. «Тогда почему он а улыбается», — подумала Рода. Ей казалось, что большинство пап и мам делают всякие глупости, но ее мамочка в последнее время перевыполнила по глупостям план.

Она вдруг начинала плакать безо всяких причин, и даже тогда, когда стали приходить эти замечательные подарки от людей, которых Рода вовсе не знала, мамочка не становилась веселее. И когда у Роды были вечеринки по случаю дня рождения, потом Дня Благодарения, а потом Рожественская вечеринка, мамочке они вовсе не нравились. Она притворялась веселой, чтобы Рода была счастлива, но только притворялась, а на самом деле была грустной.

Роде было все это трудно понять, и через некоторое время она прекратила пытаться. А когда она прекратила эти попытки, мир вокруг, казалось, стал немного более темным и нечетким, а все прекрасные куклы, животные и игры, которые были у Роды, стали уже не такими хорошими, красочными и интересными, какими были раньше. И когда она ходила в кино, то больше не кричала от радости, смотря по субботам вестерны. Роде было всего лишь семь, а вокруг оказалось слишком много тайн, и требовалось подрасти, чтобы понять их. А взрослые не хотели или не могли объяснить ей. И даже доктор, который регулярно осматривал Роду и должен был все знать, не знал, как помешать ее мамочке плакать…

— Ты хорошо спала, дорогая? — спросила мамочка.

— Да, спала очень хорошо. Только когда проснулась и пошла в туалет… Мамочка, а человек может видеть сны, когда не спит, Может, а, мам?

— Иногда может. Ты видела сон?

— Не знаю, мне казалось, что я не спала, но теперь я не уверена в этом.

— И что за сон ты видела, дорогая? Веселый и радостный?

— Ну, не то, чтобы очень… Мне показалось, что я слышала, как в ванной бежала вода. Но когда я вошла, вода не бежала.

В это время на кухню вошел папочка.

— Наверное, ты сама выключила воду, — сказал он. — А кто-то оставил ее включенной.

— Может, это был Джорджи, — предположила мамочка.

— Нет, он спал, когда я проснулась, — твердо заявила Рода. — И Джорджи не любит просыпаться, чтобы пойти в туалет.

— Но кто-то все равно оставил воду бежать, — задумчиво сказал папочка. — Знаешь, Рода, бывает, что люди ходят во сне и не понимают, что делают. Им кажется, что они бодрствуют, а сами в это время спят.

— А как можно определить, бодрствую я или сплю?

— Ну, это, Рода, трудный вопрос. Иногда это никак невозможно определить.

— Мне жаль, что все это не сон, — хрипло сказала мамочка. — Жаль, что я не могу проснуться и… — Но тут она увидела с каким выражением смотрит на нее папочка, и замолчала.

«Какие глупости, — подумала Рода. — Почему вообще люди должны видеть сны?» Сны, порой, бывают ужасными. Когда-то давно, наслушавшись сказок, Рода увидела во сне великанов, людоедов и драконов, и была ужасно напугана. Но это был всего лишь сон. Когда вы бодрствуете, то не видите никаких великанов, драконов и людоедов. Их можно увидеть только в книжках на картинках, и вы знаете, что они не взаправдашние. Что их нет на самом деле.

Рода съела вкусный завтрак, а Джорджи, как всегда, не доел и выпачкал в нем свою мордочку. Папочка, тоже как всегда, торопливо откусил тост, кинул остатки в пустую кофейную чашку и убежал на работу, а мамочка, у которой, как всегда, не было аппетита, выпила чашку кофе — горького, без сахара и без всяких сладостей. Кофе Рода не очень любила и подумала, должна ли будет пить кофе, когда вырастет.

Она спросила об этом мамочку.

— Когда вырастешь, то будешь пить то, что захочешь, дорогая.

— Знаешь, мамочка, когда я вырасту, то буду дояркой. Или актрисой. А могу я быть обеими сразу?

— Да, дорогая. Ты можешь стать всем, кем захочешь.

— Тогда я буду леди-доктором, и медсестрой, и водителем пожарной машины, и пилотом космического корабля, и… — Она замолчала, чтобы подумать, кем еще хочет стать.

— Да, когда вырастешь, — задушенным голосом повторила мамочка и отвернулась.

«Это тоже глупо, — подумала Рода. — Почему она опять плачет?»

К счастью, у мамочки было много дел по дому, и ей пришлось напряженно работать, и меньше времени оставалось, чтобы плакать. Так что Рода вернулась к себе в спальню и стала приводить в порядок кукол и животных.

У одной из кукол, самой большой, которую Роду решила назвать Лилиан Мэрилин, было грязное лицо. Рода сразу же увидела большое пятно, проходящее через ее нос и щеки. И поскольку у Лилиан Мэрилин была моющаяся кожа, то Рода решила, что нужно дать ребенку ванну. Она положила куклу в детскую коляску и покатила коляску по коридору к ванной комнате.

Подойдя к двери ванной, Рода опять услышала звуки бегущей воды.

Она остановилась. Мало того, что бежала вода — там бегал кто-то еще. Рода слышала странные звуки, словно кошка бегала там по полу, стенам, креплениям душей и сушилке.

Рода резко распахнула дверь.

Она увидела, как быстро мелькнула тень. Затем все исчезло, ванная была пуста и спокойна, не считая крана, из которого лилась вода.

Кроме того, вода была расплескана повсюду. На полу были лужи, по стенам стекали ручейки…

А на раковине лежал неоткрытый тюбик зубной пасты, полупустой. Новая зеленая зубная паста с хлорофиллом.

— Это моя, моя! — закричала Рода. — Кто-то ее брал!

Она наклонилась над ванной и включила горячую и холодную воду. Пока ванна заполнялась, начала раздевать Лилиан Мэрилин, сложила ее одежду на раковине и обернула Лилиан полотенцем. Вода оказалась немного прохладной, так что Рода закрыла холодный кран, оставив один горячий, чтобы Лилиан не простудилась.

После того, как кукла была выкупана и вытерта, Рода вернулась с ней в спальню, и там появился Джорджи, чтобы посмотреть, как ее переодевают. Ему захотелось, чтобы на ней был костюм ковбоя, но Рода решила, что Лилиан еще слишком молода для этого. Так что вместо этого наряда она одела куклу в униформу медсестры.

— Я охотник! — заявил Джордж. — Бах! Бах!

— А на кого ты охотишься, Джорджи? — спросила Рода.

— Я охочусь на г’риллу. Я уже видел г’риллу в ванной.

— Как горилла могла попасть в ванную?

— Ее привела туда мама.

— Глупости, Джорджи. Мамочка не сделала бы этого. У тебя воображение даже еще хуже, чем у меня.

— Это не воображение. Она там была.

— Не лги Джорджи, хотя бы в присутствии Лилиан Мэрилин. Я не хочу, чтобы она подцепила дурные привычки.

Именно в этот момент вошла мамочка.

— Рода, ты купала Лилиан Мэрилин в ванной? — спросила она.

— Да, мамочка, она была грязная. Она всегда играет на полу. А мне потом приходится купать ее. Я вымыла ей волосы шампунем.

— Ну, в следующий раз, дорогая, пожалуйста, постарайся не разлить воду по всему полу.

— Я не разливала воду, мамочка. Там уже было мокро. Воду расплескала тень.

— Тень?

— Ну, да, она разлила воду и пользовалась моей зеленой зубной пастой.

— Это была г’рилла, — вставил Джорджи. — Большая-большая г’рилла, вот такая. — И он вытянул руки фута на два вверх.

— Горилла гораздо больше такой, — сказала Рода. — Может, это была просто обезьяна?

— Это была г’рилла, — упрямо повторил Джорджи. — Я ее видел. Она плескала воду и ела пасту.

— Кто бы это ни был, — сказала мамочка и, казалось, впервые за последние недели ей хотелось улыбнуться, — скажите, чтобы он был опрятным. Я не хочу, чтобы гориллы наводили в моей ванной беспорядок.

— Я скажу ей, мам, — согласился Джорджи.

«Конечно, — подумала Рода, — Джорджи никому ничего не скажет. Он всегда забывает просьбы мамочки». Так что сказать должна сама Рода.

Шанс сделать это у нее появился на следующее утро, примерно за час до того, как прозвенел будильник. Рода проснулась, как и накануне, встала с кровати и босиком зашлепала в туалет.

Она снова услышала шум бегущей воды. Может, она просто спит и видит сон, или не спит? «Трудно сказать, — с сомнением подумала она. — Но если вода перестанет бежать, прежде чем она войдет в ванную, тогда, скорее всего, это всего лишь сон. Во сне все происходит ужасно быстро, в то время, как наяву это занимает гораздо больше времени».

Вода не перестала бежать. Когда Рода открыла дверь ванной, раздался свист, и снова мелькнула тень. Рода увидела, как тень обежала ванную, вверх-вниз, из стороны в сторону, от корзины для белья до сушилки, и обратно, настолько быстро, что глаза Роды не успевали за ней проследить.

«Это не горилла, — торжествующе подумала Рода. — Она слишком маленькая, чтобы быть гориллой. И она двигается слишком быстро, чтобы можно было разглядеть, но когда остановится…»

Тень остановилась в дальнем верхнем углу ванной. Рода знала, что там не за что держаться, но тень как-то держалась и ничуть не боялась упасть. Ее глаза ярко вспыхивали.

«Если я вижу ее, значит, и она видит меня, — подумала Рода. — Только у меня не слишком! хорошее зрение, так что я не могу разглядеть, на что это похоже. Могу держать пари, что это обезьяна. Я не знаю, как обезьяна появляется здесь, раз окошко ванной и дверь закрыты. Но это не горилла. Значит, это должна быть просто обезьяна. Интересно, что она делает там в углу? Нужно спросить мамочку и папочку. Может, они знают…»

Рода выскользнула из ванной и побежала через зал в спальню мамочки и папочки. Там было тихо, Рода лишь слышала ровное дыхание папочки.

Она положила руку ему на плечо.

— Пап, — прошептала она ясным, отчетливым детским шепотом.

— Что такое? — пробормотал он в подушку, не открывая глаз.

— Это не горилла. Мне кажется, это просто обезьяна. Пожалуйста, пойди, посмотри на нее.

— Уйди, Рода. Не мешай мне спать…

— Хорошо, папочка. Но она снова наведет в ванной беспорядок.

— Тогда скажи, чтобы убрала за собой.

Он отвернулся к стене, и Рода с раздражением подумала, что взрослые слишком много спят и вечно устраивают мировую трагедию, если их разбудить. Не как дети, которые не любят тратить время на сон. Возьмите, например, Джорджи. Если его разбудить, он уже не заснет. По крайней мере, не сразу…

Внезапно Рода просияла. Почему бы не взять Джорджи? У него зрение лучше, чем у нее, и он расскажет, что делает обезьяна.

Рода поспешила обратно в свою комнату и прошептала:

— Джорджи!

Джорджи во сне отвернулся от нее и уткнул лицо в стену.

Тогда Рода потрясла его.

— Джорджи, проснись! Хочешь увидеть гориллу?

— Не хочу…

— В ванной горилла. Только это не горилла, а простая обезьяна. Хочешь поиграть с ней?

Это подействовало. Джорджи сел, потер кулачками глаза и проснулся. Теперь можно было не бояться, что он обратно уснет.

Рода привела его в ванную. Тень уже была не в углу. Она была на сушилке для одежды и что-то говорила. По крайней мере, издавала забавные звуки.

Джорджи широко раскрыл глаза.

— Г’рилла, — сказал он.

— Глупый, она не такая большая, как горилла, — поправила брата Рода. — Что она делает?

— Ест пасту, — сказал Джорджи. — И разговаривает. Все лицо испачкала пастой.

— О, милый, — улыбнулась Рода. Теперь, когда свет зарождающегося дня становился все раньше и проникал в окно ванной, она увидела смутные зеленые полосы. — Но она же испортит слив. — Рода шагнула к тени. — Немедленно прекрати, слышишь? Уходи отсюда, — притопнула ногой девочка.

— Она ест обоими ртами, — сказал Джорджи. — И говорит тоже обоими.

— Обоими ртами? Ты хочешь сказать, что у нее два рта? — спросила Рода. — О, нет!

— Да, — упрямо настаивал Джорджи. — Сначала она говорит одним ртом, а пасту сосет другим. Затем толкает пасту в другой, а разговаривает первым.

— Но у обезьян только один рот!

— Это г’рилла. У нее два рта.

— Что ты еще видишь, Джорджи?

— Куча ног. Ужасно много ног.

— Ты даже не знаешь, что такое ужасно много, — заметила Рода.

— Ты же не умеешь считать дальше пяти.

— Умею. Она держится за сушилку ногой, ест другими ногами, и еще ноги висят в воздухе. Много ног.

Тени, казалось, надоела сушилка, и она снова начала метаться по ванной. Выжатый тюбик зубной пасты упал на пол. Рода услышала звук падения и подобрала его, одновременно заметив на полу лужи воды.

Она положила тюбик на раковину и наблюдала за тенью. Та металась, не прекращая издавать забавные звуки. Затем внезапно прыгнула с душевой занавески прямо в середину ванной и…

Рода мигнула. Не было больше забавных звуков. И тени тоже не было. Она прыгнула в воздух и… исчезла.

— Хочу назад! — громко заорал Джорджи.

— Куда ты собираешься идти? — спросила Рода.

— Не хочу идти. Хочу назад, хочу назад!

И внезапно, поскольку Джорджи был Джорджи, он начал вопить, как заведенный:

— Хочу мою г’риллу!

Дверь ванной распахнулась, на пороге с безумным видом появился папочка.

— И что за причина таких воплей ранним утром? — спросил он.

— О, папочка, это все Джорджи, глупый. Говорит, что хочет гориллу назад. Но это же не горилла. Это всего лишь обезьяна. И даже не его обезьяна. Не знаю, кому она принадлежит.

— Хочу назад! — вопил Джорджи.

— Джорджи, перестань, — попросила Рода, — а то папочка рассердится по-настоящему.

— Для этого уже поздновато, Рода, — сказал папочка, — но как-то надо остановить эти дикие крики поутру. — Он оглядел ванную. — Что вы вообще здесь делали? Пол выглядит, словно после наводнения.

— Это не мы, папочка. Это обезьяна. Она расплескивала воду и ела зубную пасту. По крайней мере, так говорит Джорджи.

— Ела обоими ртами, — добавил Джорджи. — И говорила обоими ртами.

Папочка все больше и больше сердился.

— Не знаю, во что вы играете, дети, — нахмурился он, — но я не хочу, чтобы вы ставили на уши ванную… или будили меня так рано.

— Я сказала обезьяне, чтобы она перестала безобразничать, папочка, — сказала Рода. — Но не думаю, что она меня поняла. Она так забавно говорила.

— Да хватит уже об этой воображаемой обезьяне! Придите в себя. А сейчас я вернусь в кровать, чтобы еще немного поспать…

Зазвонил будильник, отчетливо и громко.

— Я ошибся. Теперь мне уже не поспать. Но на будущее, давайте обойдемся без фокусов, пока не прозвонит будильник.

Весь день Джорджи был сплошной ходячей неприятностью. Рода предлагала ему своего игрушечного мишку, большую панду, среднюю панду, кролика и жирафа — Джорджи не нравилось ничего. Они были игрушечные, а он хотел живую — свою г’риллу. И Роде так и не удалось его убедить, что г’рилла вовсе не его. Джорджи был удивительно упрямым ребенком, как сказала когда-то мамочка при Роде.

После обеда мамочка опять повезла Роду к доктору на осмотр, и ей опять светили в глаза. Когда доктор закончил, мамочка сказала ему полушепотом что-то, чего Рода не смогла разобрать.

— Пет, — покачал головой доктор, — не затронуто. Вовсе нет. Только нервы, ведущие от сетчатки.

— Но, доктор, она воображает странные вещи. Например, говорит, что видит в ванной обезьяну. И даже убедила в этом своего младшего брата Джорджи.

— Джорджи думает, что это горилла, — объяснила Рода. — Он говорит, что у нее два рта и огромное количество ног. Но Джорджи всего лишь ребенок. Он не понимает того, что видит.

— А ты понимаешь, Рода? — спросил доктор.

— Да, когда могу хорошо разглядеть. Но я не видела ее так хорошо, как Джорджи. Я видела просто тень.

— Правда?

— Да. Тень подпрыгнула в воздух и исчезнула.

— Исчезла, моя дорогая?

— Исчезла, мамочка. И у нее вовсе не было огромного количества ног. Джорджи врет.

— Ну, я бы так не сказал, — хмыкнул доктор. — У него всего лишь живое воображение, как у большинства маленьких детей. — И не о чем тут волноваться.

«Не о чем тут волноваться, — подумала Рода. — Он бы так не сказал, если бы ему пришлось потом весь день терпеть Джорджи». Джорджи ни на мгновение не забывал «свою г’риллу», так что Рода, наконец, была вынуждена запереть его в кладовке позади вешалки с платьями. Там он стал вопить еще громче, но был почти не слышен через стенку, пока мамочка не узнала, в чем дело, и не освободила его.

Ночью он снова требовал г’риллу, пока не заснул. А на следующее утро, когда Рода опять проснулась и пошла в ванную, она с раздражением увидела, что Джорджи тоже проснулся и идет за ней по пятам.

Но на сей раз он не стал вопить, поскольку тень уже была там. Она снова носилась по ванной и забавно разговаривала, а Джорджи был слишком рад, чтобы кричать. По крайней мере, сначала.

Потом тень замерла на противоположной стене.

— Хочу ее, — сказал Джорджи. — Хочу ее. Вели ей остаться.

— Она не станет делать то, что я говорю, — ответила Рода. — Но у меня есть идея. Ты видел, как она ела зубную пасту?

— Обоими ртами.

— Наверное, она ему очень понравилась. Я знаю, где мамочка держит запасные тюбики. Может, если я угощу ее пастой, она останется с нами.

Роде пришлось встать на стул, чтобы достать зубную пасту с полки, куда убрала ее мамочка, и она едва дотянулась, но все же достала два тюбика.

— Вот, Джорджи, дай ей пасту.

Джорджи протянул к тени руку с тюбиком зубной пасты. Тень заметалась по потолку, затем ринулась вниз, схватила тюбик и тут же, взметнувшись на сушилку, стала откручивать колпачок.

Колпачок упал на пол, а пять секунд спустя туда же отправился и тюбик.

— Она не хочет пасту, — удивленно сказала Рода и подняла тюбик с пола. — А, это не зеленая. Джорджи, дай ей другой тюбик. Наверное, этот ей не понравился.

Другой тюбик тоже был схвачен, колпачок откручен.

— Ест, — сказал Джорджи. — Зеленая ей нравится.

— Лучше бы она ела поменьше. У нас не так много зубной пасты в запасе.

— Она не дает погладить себя. Скажи ей, пусть даст погладить, Рода.

— Она не поймет нас, глупый. Это же только животное. Она и разговаривает только с животными.

— Это г’рилла, — сказал Джорджи.

— Но, может, если я дам ей другое животное…

Рода бросилась назад в спальню и взяла маленького кролика. Хорошенький пушистый кролик, любимец Джорджи.

Она поспешила в ванную, постукивая в нетерпении рукой по стене. Тень все еще была под потолком, но когда Рода протянула пушистого кролика, она спустилась немного пониже, словно исследуя предложенное.

— Дам сам! — закричал Джорджи.

Рода отдала ему кролика, и Джорджи протянул его своей маленькой ручкой. Тень спустилась еще на несколько дюймов.

— Боится, — сказал Джорджи. — Сюда, г’рилла. Сюда, г’рилла…

Тень метнулась вниз. Кролик, казалось, взлетел в воздух.

— Она не дала погладить себя, — сказал Джорджи и сморщил личико. — Хочу…

Рода вовремя закрыла ему рот рукой.

— Ты что, не помнишь, что сказал папочка? Нельзя его будить.

Джорджи пытался пронзительно завопить, но из-за ладошки Роды мог лишь промычать: «М-м-м-м…». Тогда он попробовал укусить сестру за руку.

Рода пнула его в ответ.

В этот момент зазвенел будильник, и Рода убрала руку.

— Теперь можешь кричать, Джорджи, — разрешила Рода. — Вопи хоть во всю мочь.

Джорджи тут же воспользовался разрешением и испустил пронзительный вопль, заглушив звон будильника. Тень испуганно метнулась мимо Роды и исчезла из виду. А вместе с ней исчез и кролик.

Несмотря на прищуренные глаза, Джорджи понял, что лишился своего любимого кролика, и это добавило в его, и без того оглушительный, вопль несколько децибелл.

Распахнулась дверь ванной.

— Что, черт побери!.. — начал было папочка.

— Папочка, что ты сказал! — потрясенно воскликнула Рода.

— Да неважно, что я сказал! Что тут творится?

— Г’рилла украла моего пушистого кролика! — вопил Джорджи.

— Украла моего пушистика! Не дала погладить себя!..

— Никакая это не горилла, глупый, — закричала Рода. — Это была обезьянка!

— Что это за ерунда? — закричал папочка. — Дети, вы все еще делаете вид, будто здесь есть обезьяна?

В ванной появилась мамочка.

— Мам, г’рилла украл моего кролика! — немедленно завопил Джорджи.

— Я думаю, они просто прикидываются, будто видели здесь гориллу или какую-то другую обезьяну, — сказал папочка. — Но для чего им это нужно?

— Наверное, дорогой, у них этот вроде оправдания за разгром в ванной, — пожала плечами мамочка.

— Это не мы, это обезьяна, — настаивала Рода.

— Я знаю, любимая.

— Он взял моего кролика! — крикнул Джорджи.

— Неважно, Джорджи, мы найдет его. Сколько еще это будет продолжаться? Сколько еще…

Рода удивленно заметила, что мамочка, кажется, снова с трудом сдерживает слезы. Это был полный абсурд. Нормально, если Джорджи оплакивает украденного игрушечного кролика, но если это делает такой взрослый человек, как мамочка?..

И папочка тоже, казалось, расстроился.

— Я думаю, — хрипло выдавил он, — мы все должны быть благодарны, что она заинтересовалась… и стала счастливой…

— Хочу взад кролика! — вопил Джорджи.

— Твой кролик наверняка затерялся среди других игрушек, — сказала мамочка. — Я поищу его после завтрака, Джорджи.

— Не затерялся. Его взяла г’рилла.

Джорджи, как уже все знали, был удивительно упрямым ребенком. Весь день он продолжал обвинять г’риллу в воровстве. Папочка ушел пораньше на работу и пропустил большую часть его жалоб и криков, но мамочка и Рода вынуждены были оставаться дома и выслушивать их, и через какое-то время устали от этого. Мамочка велела Джорджи успокоиться. Но он не стал успокаиваться.

— Джорджи, ты получишь своего кролика завтра утром, — пообещала, наконец, Рода. — Обезьянка принесет его.

— Правильно, дорогая, — согласилась мамочка. — Когда она появится, я сама попрошу ее об этом. Может, она придет даже сегодня вечером, кода вы с Джорджи будете спать.

— Нет, мамочка, она никогда не появляется ночью, — возразила Рода. — Только утром. И я думаю, она не может отходить далеко от ванной, иначе исчезнет.

— Посмотрим, — сказала мамочка, завершая разговор.

Вечером после ужина Рода услышала, как мамочка передала ее рассказ об обезьяне папочке.

— У нее уже куча правил для воображаемой обезьяны. О том, когда она может появляться и где.

— Ну, когда вы создаете собственный мир, то, думаю, нужно создавать и правила для него, — глубокомысленно ответил папочка. — Древние люди делали то же самое, а дети всяко-разно походят на своих примитивных предков. Они считают волшебным некоторое время суток, когда могут происходит всякие чудеса — закат, полночь, рассвет… У Роды это рассвет. И есть также специальные заколдованные места, где чудеса могут происходить. В случае с Родой это — ванная. И также наши предки готовили подарки и жертвы, чтобы заслужить расположение своих посетителей из потусторонних миров.

— Тюбик зубной пасты, — засмеялась мамочка.

— Только заметь, зеленой зубной пасты. Так или иначе, хлорофилл символизирует растительный мир.

— Но, Джордж, ребенок понятия об этом не имеет!

— Эта идея может возникнуть у нее сама по себе. Могу держать пари, что она слышала какую-нибудь рекламу о волшебном хлорофилле, и поверила ей. А потом подсознательно использовала ее в создании своего воображаемого мира.

— И она, конечно, внушила все это Джорджи. Он ведь тоже верит в это.

— Не составляет труда убедить кого-то, еще более примитивного, чем ты, — торжественно произнес папочка. — Теперь рассмотрим сам облик той «обезьяны»…

— Тьфу! Это же просто ужасно!

— Предполагается, что у нее много ног и два рта. Думаю, мы никогда не сможем проверить это описание, — тут они оба рассмеялись, — но сама идея абсурдна. Два рта — и она одним ест, а другим одновременно говорит. Кто когда-либо слышал о подобном? Это мог придумать только ребенок. И Джорджи — как раз подходящий для этого ребенок. В конце концов, он не слишком хорошо знает, где его собственный рот. Были случаи, когда он пытался ткнуть ложкой с едой в ухо или в глаз…

— Я тоже видела два рта, — прервала их Рода. — Когда она спустилась к нам поближе.

— Правда, Рода? — улыбнулся папочка. — Но зачем обезьяне два рта?

Рода задумалась.

— Я знаю, — неожиданно сказала девочка. — Если она чувствует, что хочет смеяться и плакать одновременно, то трудно проделать это с одним ртом.

— Это серьезное объяснение, — согласился папочка. — Но я не поверю этому, пока не увижу своими глазами. А пока что, Рода, давай, успокоим Джорджи, например, подарим ему какую-нибудь твою пушистую игрушку.

— Но это не справедливо по отношению к Роде, — заметила мамочка.

— Мамочка, я не возражаю.

— Спасибо, милая. Ты очень щедрая девочка.

— Замечательная девочка, — похвалил папочка. — Когда я думаю…

Внезапно он замолчал. Рода ждала, что он скажет что-то еще, но он так и не сказал. Вместо этого он обнял ее и поцеловал.

«Интересно, — подумала Рода, — что он собирался сказать?» Она жалела, что еще не взрослая и не умеет читать его мысли, как иногда это делает мамочка. Вот только способность читать мысли других, очевидно, не делает вас счастливее. Роде казалось, что легче читать грустные мысли, и тогда вам становится тоже печально и хочется плакать, как, например, мамочке.

Рода не знала, из-за чего она еще могла быть печальной. Она также не замечала, чтобы у мамочки болела голова. Временами она слышала, как соседки жаловались мамочке на ужасные головные боли. Но мамочка никогда не жаловалась. Соседок она жалела.

Но у нее не было никаких причин жалеть себя. Вообще никаких. Все вокруг были добры, неизвестные люди присылали подарки и мамочке, и самой Роде, и папочка устраивал вечеринки чаще, чем кто-либо другой. Можно было даже подумать, что они все время старались веселиться как можно больше. А в ванной у них появлялась обезьяна, которой больше ни у кого, казалось бы, не было. Правда, Рода не могла ходить в кино. Ио, несмотря на это, ей казалось, что жизнь — очень интересная штука.

Ночью, после того, как Джорджи уснул, и прежде, чем Рода сама легла спать, жизнь стала еще интереснее. Рода весь день не занималась Лилиан Мэрилин, и когда подошла к коляске, чтобы поцеловать куклу и пожелать ей спокойной ночи, то увидела…

На цыпочках Рода побежала рассказать об этом мамочке и папочке.

— Воображение в сверхурочное время, Рода? — рассмеялся папочка. — Ну, хорошо, пойдем, поглядим на твою куклу.

Он пошел за Родой в спальню, а мамочка шла позади.

— Ага, вот колясочка, — прошептал папочка. — Ну, теперь мы увидим, действительно ли у обезьяны два рта…

Он откинул верх детской коляски и заглянул внутрь. Затем у него перехватило дыхание. Рода услышала, как он выдавил из себя едва уловимое: «Боже мой!»

Он отступил и уставился на мамочку, которая тоже смотрела в коляску, словно окаменев.

— Что случилось, папочка? — с тревогой спросила Рода. — Разве у нее не два рта?

— Рода, назад! Не приближайся к этому!

— Но почему? Она что, заболела?

Папочка схватил Роду и сильно стиснул ее.

— Забери Джорджи! — рявкнул он мамочке. — Быстрей отсюда! Запрем дверь! Мы не можем рисковать!

Из кукольной коляски послышались какие-то звуки.

— Папочка, слышишь? — закричала Рода. — Как я и говорила. Она смеется и плачет одновременно! Наверное, она взволнована, — задумчиво добавила она. — Наверное, взрослые испугали ее.

Тень выскочила из коляски и заметалась по комнате. Она прыгнула мимо папочки к мамочке — Джорджи при этом завопил, — и побежала по стенам под самым потолком.

Джорджи окончательно проснулся.

— Г’рилла! — завопил он. — Отдай моего кролика!

— Замолчи, Джорджи! — крикнула Рода. — Не пугай ее, как папочка с мамочкой.

Тень метнулась к двери ванной и мгновенно просочилась через нее. Через долю секунды раздался возбужденный крик, а затем — тишина.

Папочка осторожно заглянул в ванную.

— Никого, — хрипло сказал он.

— Оно ушло.

— Но вдруг оно вернется! — воскликнула мамочка.

— Она не вернется, — печально сказала Рода. — Вы напугали ее. Бедная обезьянка!

Папочка и мамочка переглянулись.

— Мне кажется, у Роды действительно очень сильное воображение, — дрожащим голосом прошептала мамочка.

— Только не распространяйся никому о том, что мы видели, — велел папочка. — Мы были взволнованы разговором о странном животном в детской спальне. Но на самом деле…

— У него действительно было два рта, — заупрямилась мамочка. — Я видела. Одним оно смеялось, а другим плакало. И у него очень много ног. Некоторые темные, а некоторые сияли, как драгоценные камни. Только не говори, что мне все это показалось! И не говори, что ты тоже не видел этого!

Папочка начал было что-то говорить, но тут же замолчал. И в этот момент Джорджи издал торжествующий вопль:

— Мой кролик! Г’рилла вернула моего кролика!

— Во-первых, она и не забирала его, — сказала Рода. — Ты глупый. Утром, пока мы не видели, она прибежала сюда и немного поиграла. А затем устала и заснула в кукольной коляске Лилиан Мэрилин. Держу пари, она была здесь весь день. — И Рода добавила укоризненно: — Ты испугал ее, папочка.

— Извини, Рода, — попытался улыбнуться папочка. — Но я рад, что с этим покончено.

Но Рода чувствовала, что с этим вовсе не покончено.

Утром, когда она проснулась, как всегда, рано, то первым делом пошла к коляске — посмотреть, не вернулась ли обезьяна. Но не было никаких ее следов. Лилиан Мэрилин лежала одна с закрытыми глазами и сияющими в утреннем свете розовыми щечками. Немного изогнувшись, словно у нее была беспокойная ночь, но, в целом, довольно нормально.

Рода попыталась понять, почему Лилиан Мэрилин не лежит прямо, и протянула к ней руку. И, поправляя куклу, Рода поняла, почему.

В коляске лежало что-то желтое. Должно быть, это оставила обезьяна, забыв в суматохе. Желтое, блестящее и странно теплое, словно в каком-то смысле оно было живое. Как будто это действительно была часть самой обезьяны.

Пока она держала его, ей показалось, что оно шевелится у нее в руках — а затем все вокруг взорвалось ослепительным блеском.

Когда Рода снова смогла что-то видеть, ей показалось, словно она смотрела через завесу — желтую завесу между ней и остальной комнатой, завесу, через которую было трудно смотреть.

И то, что стояло перед ней, не было человеком. Даже через завесу Рода видела, что это не совсем человек. Он был слишком большой, зеленовато-желтый, и, как у обезьяны, у него было два рта. А глаз, казалось, не было вовсе, но все же он как-то видел, что происходит вокруг. Он смотрел на нее — нет, не на нее, а сквозь нее, — и целую минуту Рода боялась его.

Он что-то сказал одним из своих ртов, и Рода покачала головой.

— Простите, мистер Папа Обезьянки, но я не понимаю вас, — извинилась девочка. — Мы не хотели пугать вашего малыша и заставить его забыть часть себя. Честное слово.

Один из его ртов рассмеялся, и он поднял Роду на руки. И, неизвестно почему, но от прикосновения его рук Рода перестала бояться.

Он снова заговорил с ней, но на этот раз не ртами, а как-то иначе. И Рода поняла его. Она прекрасно его поняла. Ему хотелось ее обнимать, что он и делал, и в то же самое время ему хотелось плакать. Он был рад, что она есть у него, и сожалел, что это ненадолго. Он чувствовал примерно то же самое, что мамочка и папочка, когда она смотрели на нее и видели, как она счастлива от подарков незнакомых людей или от того, каким тоном с ней разговаривал доктор.

Человек, который не был человеком, что-то тихо сказал ртом, который только что плакал. Это очень походило на то, как говорил доктор: «Ну, больно совсем не будет».

Больно и не было. Была ослепительная вспышка света, и с минуту Рода вообще ничего не видела. А затем завеса исчезла, и, впервые за очень долгое время, Рода увидела все очень ясно.

Человек был красивым и блестящим, как разноцветная пластмассовая игрушка, только гораздо крупнее и, конечно же, сильнее. Он сиял всеми цветами, как лампочки на новогодней елке, и у него была такая же кожа, как у самых лучших ее кукол — мягкая, теплая и более гладкая, чем человеческая. А на спине было специальное место, куда, как поняла Рода, он мог прицеплять крылья, когда было нужно.

Конечно, человеком он был не больше, чем его малыш был обезьянкой — он походил на картинку индейского тотема, которую Рода видела в одной из подаренных книг.

И теперь Рода увидела его глаза. Они были внутри его головы, очень добрые и очень мудрые.

Человек опустил ее вниз и снова заговорил — Рода не видела, каким ртом, — это было одно лишь слово, и Рода поняла, что оно означает. Можно было бы подумать, что это всего лишь «До свидания», но в действительности оно означало гораздо больше. Оно означало «Удачи», и «Бог с тобой», и «Я тебя очень люблю», и «Когда-нибудь ты придешь и станешь жить с нами», и еще многое, многое другое.

Вместо того, как исчезнуть мгновенно, как малыш из ванной комнаты, он исчезал медленно, почти с сожалением, оглядываясь на нее добрыми, мудрыми глазами внутри головы. Рода понимала, что он примет и зубную пасту и все, что она даст ему, но только потому, что это будет подарок, а он хочет, чтобы она была счастлива. Но ему, казалось, должен понравиться поцелуй, и Рода бросила ему нечто получше, чем зубная паста или игрушечный кролик.

А затем он все же исчез.

Некоторое время Рода стояла, озираясь. Она смотрела то в окошко, то на Лилиан Мэрилин и спящего Джорджи, то на пушистые игрушки. Она смотрела и не могла насмотреться на них.

Затем зазвенел будильник, и Рода побежала рассказать о своем большом друге.

Мамочка и папочка переглянулись.

— Здесь был человек? — взволнованно спросил папочка.

— Очень хороший человек, — сказала Рода, — но в действительности он совсем не человек. Он весь такой разноцветный, и у него глаза в голове. — И без всякого хвастовства Рода добавила: — И он любил меня.

— Тебя нельзя не любить, дорогая, — ответила мамочка.

— Он очень хороший. Он сделал так, что теперь я все вижу. Мамочка, а я могу пойти после обеда в кино? Я так давно не была в кино.

— Рода, что с тобой? Ты говоришь странные вещи!

— Какие, мамочка?

— То, что он сделал так, что теперь ты видишь.

— Но он так и сделал. И я прекрасно все вижу. Я вижу, как обтрепался подол твоего халата, и где у папы порез на подбородке, и какой в комнате беспорядок. Я помогу тебе прибраться, мамочка, если ты разрешишь мне пойти сегодня в кино.

Наступила долгая тишина. Вошел Джорджи, и даже он понял, что что-то произошло, что-то более важное, чем его найденный кролик. Он осмотрелся по сторонам, но так ничего и увидел. Но тоже решил помолчать.

А затем мамочка сказала:

— Рода, дорогая, а голова у тебя не болит?

— О, нет! Я прекрасно себя чувствую. Мамочка, я пойду в кино, если доктор скажет, что все в порядке?

— Сначала поглядим, что он скажет, дорогая. Но ты действительно уверена, что хорошо видишь?

— Конечно, мамочка! Я вижу через окно гораздо лучше, чем вчера. Смотри, вон на дереве птичка, она несет в гнездо кусочек газеты.

— Где? — спросила мамочка. — Я не вижу ее.

— Мне кажется, — хрипло сказал папочка, — мы должны сразу же везти ее к врачу.

Доктор был глупый. Хотя он и признался, что с ее глазами все в порядке, но все равно не разрешил Роде пойти в кино. Он ничего не понимал и хотел, чтобы другие доктора осмотрели девочку и убедились, что он не допустил никакой ошибки, и нужно еще удостоверится, что зрение восстановилось навсегда.

Мамочка была еще более глупой. Она начала плакать, хотя и не была грустной. И даже у папочки стояли слезы в глазах, хотя считалось, что папочка не должен плакать. Но, зная то, что сказал ей без слов человек, который не был человеком, Рода поняла, что чувствует папочка.

Что же касается Роды, ей самой впервые стало грустно. Теперь она могла видеть лучше всех — и сквозь стену, и что делается в соседней комнате, и птицу на противоположной стороне дерева, как нынче утром, и за углом, и в самой полной темноте. Но все это у нее уже было и могло считаться само собой разумеющимся.

Но Рода знала, что обезьянка и ее папа никогда уже не вернутся к ней.

Beyond Fantasy Fiction, 1954 № 1

ПОИСКИ

Половина громадного диска Юпитера и большинство других лун уже скрылись за горизонтом, когда из самолета вышел человек и круто изменил ее жизнь. Как считала Кэрол Марш, внешность у него была самой обыкновенной. А ее обычно не привлекали обыкновенные мужчины.

Он был немного выше среднего роста, с не очень правильными чертами лица, а, судя по глубокому загару и по тому, как он распределялся, она решила, что последнее время мужчина провел на планете с тонкой атмосферой.

Кэрол нахмурилась, заметив, что он озирается. Ее раздражало то, что ему потребовалась почти минута, чтобы понять, что, во-первых, она человек, и, во-вторых, что она девушка, заслуживающая мужского внимания.

Даже беспокойное выражение его глаз было каким-то особым, таким, что она запомнила его. Мужчина не должен выглядеть встревоженным. Мужчина должен быть уверен, даже самоуверен в той мере, чтобы вселять уверенность в девушку, с которой он беседует. И Кэрол вспомнила, что когда-то на Земле Джон Бэрр был чрезмерно самоуверен.

Оказалось потрясающим понять, что она, у которой были все основания невзлюбить прилетевшего незнакомца, вдруг неожиданно и безоглядно влюбилась в него, резко и всецело, словно бросилась со скалы.

— Я ищу кое-кого, — сказал он. — Но полагаю…

В его голосе звучало смущение, и это тоже играло против него, потому что Кэрол всегда возмущали мужчины, голосу которых не хватало уверенности.

— Я полагаю, что все бесполезно, — продолжил он после запинки. — Я бы узнал дом.

— Каких людей вы ищите? — спросила Кэрол.

Он достал бумажник и вынул из него стереофотографию. Двое детей, мальчик и девочка, стояли рядом с улыбающейся молодой женщиной возле крепкого старомодного пластикового дома. Одежда их отстала от моды примерно на год, но это зависело от того, где был сделан снимок. На Марсе, например, мода всегда отстает года на три по сравнению с Землей. С другой стороны, здесь, на Ганимеде, она иногда даже опережает Землю.

Кэрол подняла глаза и увидела, что он смотрит на фотографию с такой тоской, по которой девушка сразу все поняла. «Это его жена и дети, — подумала она. — Он пытается их найти. Угораздило же меня влюбиться в такого с первого взгляда».

Незнакомец уже глядел на нее, поэтому Кэрол поспешно сказала:

— Мне очень жаль, ни я никогда не видела их.

— Вы давно здесь живете?

— Пять лет.

— Значит, это не может быть тем местом.

Он в нерешительности постоял перед ней и начал было поворачиваться, даже не поблагодарив ее.

— Может быть, мой отец слышал о них, — спохватилась Кэрол и тут же пожалела о своих словах.

«Я совсем не учусь на ошибках прошлого, — с сожалением сказала она про себя. — Нужно было дать ему уйти и как можно быстрее забыть о нем, пока я не узнала что-нибудь такое, что может лишь распалить мои чувства мгновенным, иррациональным импульсом».

Дом, в котором она жила с отцом, был простенькой постройки. Стены и мебель изготовлены из кремниевого пластика, сырьем для которых являлась сама почва, на которой стоял дом. Коврики и драпировки она соткали на «Универсальном Домашнем Помощнике», который отец купил перед тем, как они покинули Землю. «Мы жили достаточно комфортно, — подумала Кэрол, — пока я не увидела этого мужчину».

Но вряд ли он обратил внимание на дом и обстановку внутри. Но едва они вошли в библиотеку, где отец читал какую-то книгу, как незнакомец впервые проявил интерес. Чтение было любимым занятием отца, и он не любил, когда его прерывают.

Однако он встал, выключил проектор и спросил:

— Да, Кэрол?

— Этот человек ищет… ну, наверное, своих друзей, папа, — промямлила Кэрол. — Я подумала, что, может, ты смог бы ему помочь.

Она протянула фотографию и, к облегчению Кэрол, отец стал рассматривать ее, а не дочь. Иногда он был излишне проницателен, а уж если она выставляла себя дурой, то не стоило ему знать об этом. Отец бывал излишне язвителен и не переносил дураков, даже в своей семье. Он всегда считал, что она израсходовала свое право на глупости, когда связалась с Джоном Бэрром.

— Мне жаль, но я никогда их не видел, — покачал головой отец. — Вы уверены, что они живут где-то здесь?

— Нет, не уверен, — ответил незнакомец. — Я ни в чем не уверен, за исключением того, что это моя жена и дети. И я должен их найти.

— Вы были в Окружном Офисе?

— В самом начале. Они не сумели помочь мне, но сказали, что их записи еще весьма не полны.

— Мне кажется, их записи достаточно полны. Возможно, в них не указан каждый разведчик, который шляется повсюду, не имея своего угла, но уж женщину с двумя детьми они бы точно не пропустили. Боюсь, вы напрасно тратите время, ведя поиски на Ганимеде.

Лицо незнакомца помрачнело.

— Дело вовсе не во времени, — нахмурился он. — Мне просто не остается ничего другого. Я должен найти их. Они нуждаются во мне.

Мистер Марш перевел взгляд с незнакомца на дочь, и Кэрол чуть запоздала, отводя взгляд.

— Понятно, — протянул отец, и Кэрол заподозрила, что понимает, что он имел в виду. Он заметил слишком много. Если бы он только знал, что она ничего не может поделать с собой.

— Может быть, мистер… — начала она и сделала паузу.

— Каллендэр, — представился незнакомец без всякого интереса.

— Может быть, если мистер Каллендэр останется у нас на обед и расскажет побольше, то мы все же сможем помочь ему.

— Неплохая идея, Кэрол, — кивнул отец. — Нам следует узнать немного побольше.

Кэрол составила меню и нажала кнопку, чтобы начать готовку.

— Вы не уроженец Ганимеда, не так ли, мистер Каллендэр, — небрежно поинтересовался отец.

— Я в этом не уверен, — ответил тот.

Отец поднял брови.

— Но вы же родились на одной из лун Юпитера? — попробовала уточнить Кэрол.

— Я этого не помню. Я многое забыл, а многое помню, как в тумане. Я даже не могу вспомнить названием компании, в которой работал инженером.

— Не так уж это и странно, — подхватила Кэрол. — Вот я, например, с трудом помню школу, в которой училась на Земле. П.С. 654, правильно, папа?

— П.С. 634, - поправил ее мистер Марш.

— Вот видите, — продолжала Кэрол. — Вы помните, как звали вашу жену? И имена ваших детей?

— Их бы я не забыл, — прищурился незнакомец. — Мою жену звали Мона. — На мгновение он уставился в стену без всякого выражения на лице. — Я все еще помню, как она смотрела на меня, когда я уезжал на лечение. Полу тогда было… дайте вспомнить… сейчас ему должно быть лет девять-десять. А Вильме сейчас шесть или семь. Я помню, как она испугалась, когда нашла маленького фитопода. Она подумала, что он укусит ее.

— Фитопода? — переспросила Кэрол. — У нас здесь таких не водится. На что они похожи?

— Маленькие и пушистые, и имеют две ноги, похожие на корни. Когда они стоят неподвижно, то их можно принять за растения.

— Вы действительно кое-что помните, — сказала Кэрол.

— То немногое, что я помню, не подсказывает мне, где их искать. Я помню, как мы ходили на пикник, но не помню, сколько лун было на небе. Земля начала дрожать. Это было совершенно безопасно, но Вильма тогда испугалась. А Пол отнесся к этому совершенно спокойно.

— На Ганимеде не бывает землетрясений, — заметил отец Кэрол. — Если память вас не подводит, то вы просто не там ищете.

— Я тоже так думаю, — согласился незнакомец. — Но где же мне искать?

— Вероятно, если бы вы вспомнили еще несколько эпизодов, мы смогли бы это узнать. Эти мелкие происшествия, которые вы запомнили, могут оказаться весьма полезными.

«Какая ерунда, — подумала Кэрол, но оставила эти мысли при себе. — Мелочи могут быть самыми вредными. Они хранят в себе боль и память о боли, живой и яркой». Она слишком хорошо помнила всякие мелочи о Джоне — как он небрежно носил одежду, как причесывался, какие курил сигареты и что любил из еды. И как по-дурацки она позволила себе влюбиться в него.

Она даже не могла оправдаться тем, что это произошло внезапно, как и сейчас. Она полюбила Джона после того, как узнала его получше, игнорируя все признаки его эгоизма, его полной неспособности заботиться о ком-либо еще, кроме самого Джона Бэрра.

Не зная, что творится у Кэрол в голове, Каллендэр продолжал говорить, чуть с большим воодушевлением, чем прежде:

— Мне кажется, вы правы, мистер Марш. Я слишком долго держал все в себе. Может, вы ничего и не сможете сделать для меня, но мне уже не будет больно рассказать обо всем. Я должен был поговорить об этом давно. Сразу, когда меня нашли.

— Где вас нашли? — спросил отец Кэрол. — И что вы имели в виду до этого, когда сказали, что ни в чем не уверены?

— Меня подобрали в спасательной шлюпке, дрейфующей между Марсом и Юпитером. Двигатель был выключен, но реактор был в порядке, вырабатывая энергию для воздухоочистительной установки. Сам я был, разумеется, в морозильнике. Возможно, я пробыл там полгода или даже год.

— Вы не помните, — вставила Кэрол.

— Я много чего не помню, но, как я уже говорил, моя память не совсем пуста. Мы с женой и детьми жили в новой колонии — я только забыл, где именно. Теперь я верю, что это было не на Ганимеде. Возможно, на какой-нибудь другой луне Юпитера. Так или иначе, я, кажется, вспоминаю, что у меня обнаружились какие-то проблемы со здоровьем, и меня повезли в межпланетный космический госпиталь для лечения… это называли Д-терапия. На время пути меня усыпили. Я могу только предполагать, что произошло потом. Наверное, меня поместили в спасательную шлюпку.

— Одного? — уточнил отец Кэрол.

— Нет, со мной было еще два пациента. Но их нашли мертвыми. Я был единственный, оставшийся в живых. Тела членов команды не нашли вообще. Возможно, они вернулись за остальными пассажирами и уже не сумели спастись.

— А кто нашел спасательную шлюпку?

— Команда грузового корабля, летевшего тем же маршрутом. Они нашли меня и оживили. Но они спешили, у них не было времени заниматься расследованием.

Мистер Марш долго молчал, размышляя.

— В спасательной шлюпке не нашлось никаких записей?

— Об этом никто не подумал, по крайней мере, в начале. Поначалу, когда я пришел в сознание, мой мозг был совершенно пуст. Но потом я начал кое-что вспоминать, хотя и немного. Я не помнил, где именно находилась колония, но после того, как смог самостоятельно двигаться, я принялся за поиски жены и детей. Но не нашел ни единого следа, хотя побывал на многих планетах.

Еда давно была готова и ждала, остывая. Но о ней все забыли. Гость безучастно уставился перед собой, и когда Кэрол поставила перед ним полную тарелку, то ей пришлось напомнить ему об обеде. Ел он тоже машинально, безо всякого удовольствия.

После еды отец удивил Кэрол, сказав:

— Почему бы вам не остаться у нас, мистер Каллендэр? Поспите в гостевой комнате, а завтра я, возможно, смогу дать вам немного полезной информации.

У Каллендэра ожили глаза.

— Вы серьезно? Вы думаете, что из рассказанного мною сможете определить, из какой я могу быть колонии?

— Я сказал «возможно». Не надо слишком надеяться на это.

Лицо Каллендэра снова застыло.

— Спасибо за предупреждение, — безжизненным голосом сказал гость.

Позже, когда он ушел в свою комнату, Кэрол спросила:

— Папа, ты что, действительно думаешь, что сможешь ему помочь?

— Все зависит от того, что ты вкладываешь в слово «помочь». Кэрол, почему ты так интересуешься им? Может ты влюбилась в него?

— Пожалуй…

— При данных обстоятельствах это звучит совершенно по-идиотски. Есть ли какой-нибудь смысл выяснять, почему ты влюбилась в него?

— Ну, он выглядел таким потерянным. Думаю, во мне сработал материнский инстинкт и…

— Самый настоящий случай великой страсти, с которым я когда-либо сталкивался, — сухо произнес отец. — Почти такой же настоящий, как твой предыдущий опыт.

Кэрол вспыхнула.

— Он не похож на Джона!

— К счастью, ты права, — сказал ей отец. — По существу, Бэрр был просто эгоистичным ребенком. Я не могу представить, что он бы потратил всю жизнь ради поисков потерянных жены и детей. Но на будущее, Кэрол, если ты будешь влюбляться, то не делай это так стремительно. Стоит же немного и повыбирать.

— Да знаю я, — кивнула девушка. — Кроме того, есть еще жена и дети. Но не волнуйся, папа. На этот раз я не брошу работу и не отправлюсь за несколько миллионов миль, чтобы забыться.

— В этом и нет нужды. — Лицо отца стало обеспокоенным. — Ты будешь должна решить свои проблемы прямо здесь.

— Ты не ответил на мой вопрос, — улыбнулась Кэрол. — Ты действительно думаешь, что сможешь помочь ему?

— На это нелегко ответить. Мы должны будем подготовить его к шоку, Кэрол. К очень сильному шоку. Именно поэтому я и хотел убедиться, что ты влюбилась в него. Это может помочь ему перенести кое-что.

— Что именно?

Отец заколебался.

— Ты когда-нибудь слышала о Д-терапии, о которой он упоминал?

Она покачала головой.

— Я так и думал, — сказал отец, и в голосе у него внезапно послышалось сострадание. — Кэрол, у тебя на руках будет очень больной человек. Это не будет приятно для нас с тобой, но будет просто ужасно для него. Но ему придется пройти через это. Ему нужно сказать правду.

— Ради Бога, какую правду?

— Буква «Д» в Д-терапии означает долговременность. И это отнюдь не лечение. Именно для этого его увезли в космос. Но теперь ты видишь, почему это было признано опасным и прекращено. Ты не слышала об этом потому, что от таких методов отказались двести лети назад. Каллендэр дрейфовал в космосе не год или два, как он считает. Он дрейфовал там в течение двух столетий.

— Нет! НЕТ!!!

— Именно поэтому одежда на фотографии выглядит странной. К этому стилю возвращались с полдюжины раз, и всякий раз с некоторыми изменениями. Именно поэтому он не сможет найти жену и детей на спутниках Юпитера. Их начали колонизировать всего лишь девяносто лет назад.

— Но он сказал…

— Он никогда не найдет жену и детей. Они прожили свою жизнь, умерли и похоронены в далеком прошлом. Он тоже должен был умереть вместе с ними, а не жить сейчас.

— Нет, нет, — ужаснулась Кэрол, — тогда бы я вообще не встретилась с ним.

Она была бледной и дрожала. Отец обнял ее, и она положила голову к нему на плечо.

— Возможно, ты и права, — сказал мистер Марш. — Не знаю. Но, так или иначе, ему нужно все рассказать. И для тебя будет лучше, если я сделаю это сам.

Кэрол молчала. Они оба думали о спящем человеке, который еще не знал, что старая жизнь закончилась, а утром его ждет такое трудное начало новой жизни.

Galaxy Science Fiction, July 1955

ХИТРЫЙ БАНГЕРХОП

Колмер был пять футов четыре дюйма высотой и столь же свиреп, как юный кролик, но зато у него был мощный голос, который он использовал вовсю.

— Вы разжирели на лучших человеческих умах! — буквально гремел он. — Почему вы считаете, что знаете о будущем больше меня?

Л. Ричард де Вик нервно барабанил пальцами по кнопке вызова секретаря, но не спешил ее нажимать. Он вздохнул, позволяя бушевать вокруг себя буре ярких оскорблений. Такова уж у него работа.

Есть редакторы, которые отлично чувствуют стиль и ритм произведений, у де Вика было полное отсутствие музыкального слуха. Есть редакторы, которые легко заводят отношения и привлекают новых авторов, де Вик не сумел подружиться даже с собственной матерью, а все его последующие отношения кончались еще хуже.

Как у редактора, у де Вика был лишь один настоящий талант, а именно способность переносить грубое обращение. И его было вполне достаточно. Пусть автор приходит и выкладывает весь свой набор — паршивая реклама, жалкое производство, преднамеренное, рассчитанное оскорбление от мисс Харгрив в приемной, которая притворилась, что не помнит его имя! — и именно де Вик должен был благополучно вынести эту бурю.

Его должность называлась Ответственный Секретарь, но она с тем же успехом могла бы носить название Мальчик Для Битья. После получаса бушевания перед де Виком даже самый неуравновешенный автор считал, что иссяк, и становился легкой добычей для других редакторов издательства, которые делали с ним все, что хотели.

И нынешний ураган страстей не возымел никакого действия.

Когда наступило секундное затишье, де Вик откашлялся и сказал:

— Ну, действительно, Кол мер, редколлегия считает, что вашему описанию жизни в тридцать первом столетии не хватает некоторой теплоты. Как вы можете понять…

— Теплоты! — взвыл Колмер. — Боже милостивый, де Вик, это моя книга и мое будущее. Я же не учу вас, как надувать авторов на гонорарах за переиздания, так что не говорите мне, на что должно походить тридцать первое тысячелетие! Вспомните «Рассказы о Миллениуме»! Вспомните, что написала «Лайф» в передовице о «Б — значит Будущее»! Вспомните…

Все остальное де Вик пропустил мимо ушей и сосредоточился на воспоминаниях. И, правда, Колмер был у них лучшим писателем-фантастом. Но он также был и самым темпераментным, хотя и не выглядел таковым — робкий человечек в очках с толстыми линзами, без которых оказывался слеп, как летучая мышь. Его герои завоевывали галактики и инопланетных дев с равной смелостью и непринужденностью — сам Колмер не рискнул бы проехаться к западу от Гудзона или к северу от своей квартиры в «Гранд Конкорсе». Но критики любили его, а покупатели буквально сметали с прилавков его книги. Так что…

Бух!

Л. Ричард де Вик вернулся к действительности и поднял глаза. Колмер как раз углубился в подробности рассуждений о наследственном кретинизме, передающемся по мужской линии всем издателям, и, сорвав с носа очки, потрясал ими. Дико жестикулируя, он столкнул «Чашу Луны», гордо покоившуюся на столе де Вика. Чаша перелетела комнату и разбилась о серебряную пластину стоявшего у противоположной стены мраморного бюста, изображавшего Л. Ричарда де Вика в детстве.

— Ну, знаете, Колмер! — испуганно воскликнул де Вик. Не только из-за стоимости Чаши — всего лишь тридцать-сорок долларов. Из-за принципа. Чаша была наградой за лучшую серию научно-фантастических книг, она являлась собственностью издательства де Вика уже целых шесть лет, и стоила немалых расходов — чтобы настроить судей, оплачивать их торжественные обеды и вылазки на природу в течение какого времени, требовалась куча денег.

Колмер слепо уставился на де Вика, затем разъяренно взревел:

— Я разбил свои единственные очки, а вы беспокоитесь о своей паршивой чашке! Ну, вы мне заплатите за это, де Вик!

И он вслепую ринулся из кабинета, наткнувшись по пути на стул, картотеку и приоткрытую дверь.

За ней Колмер повернул к лифту и притормозил, опасаясь в кого-нибудь врезаться. Гамлет мог отличить ястреба от ручной пилы — а Колмер не мог, по крайней мере, без очков на расстоянии в дюжину футов. В шести футах даже человек расплывался в его глазах. Колмер видел размытую фигуру, но не мог бы описать ее возраст, пол или хотя бы количество. Но это его не слишком заботило. Все затмевали воспоминания об оскорблении и плохом обращении с ним.

— Мои единственные очки! — жарко бормотал он. — Тридцать первое столетие!

Фигура, которая могла быть бабуином с розовым задом или толстяком в коричневом костюме, возникла из тумана и вежливо произнесла:

— Вам туда, сэр.

— Спасибо! — прорычал Колмер и пошел к лифту.

Обычно это было легко даже без очков — кабинет де Вика находился на верхнем этаже, и хотя бы один лифт стоял с открытой дверцей, ожидая, пока его вызовут снизу. Но только не в этот раз. Все двери были закрыты.

Колмер отыскал самую удобную дверь и буквально воткнулся в нее носом, чтобы убедиться, что это не чей-нибудь кабинет, а также нащупать кнопку. Найдя ее, Колмер с десяток секунд разглядывал эту несчастную кнопку, чтобы убедиться, что это не сигнал пожарной тревоги, а затем ткнул в нее указательным пальцем. Это была действительно кнопка лифта, и на ней было написано «Вверх».

Секунду Колмер прождал, затем открылась дверь, и он шагнул внутрь.

И тогда внутри него прозвенел первый звоночек. Кабинет де Вика был на последнем этаже.

А на кнопке было написано: «Вверх».

Он взглянул на лифтера и увидел лишь расплывчатое синее пятно униформы с чем-то неопределенно светлым вверху. Волосы?

— Веттиго, миззер? — произнес лифтер приятным сопрано.

— Что вы сказали? — подозрительно спросил Колмер.

— Ах, — произнесло приятное сопрано, затем раздался сочный хлопок, словно лифтер (лифтерша?) надул пузырь жевательной резинки, а затем лопнул его.

— Вам куда, сэр? — спросила она (все же лифтерша!)

— Как это «куда»? — раздраженно передразнил ее Колмер. — А куда, к дьяволу, я могу направиться? Разумеется, вниз! Я хочу убраться из этого проклятого места, прежде чем…

— Простите, сэр. Этот вагон идет только вверх. Где вы хотите остановиться?

— Здесь! — рявкнул он. Этого просто не могло быть, только не из кабинета де Вика и не в этом здании. — Я хочу спуститься. Не пытайтесь делать из меня дурака и не мелите чепуху!

— Простите, сэр. Этот вагон идет только вверх. Где вы хотите остановиться?

Колмер уставился на нее, но ее лицо было всего лишь розовым пятном под светлым ореолом. Ему хотелось разглядеть ее получше — он почти был уверен, что все лифтеры, которых он видел в этом здании, были мужчинами. Но не мог же он уткнуться носом в эту странную блондинку, оправдываясь тем, что разбил очки. Или все-таки мог?

— Где вы хотите остановиться? — повторило приятное сопрано.

«Точно проклятый попугай, — со злостью подумал он. — Или как машина. Но что можно ожидать от здания, арендованного такими тварями, как де Вик?»

Он выбрал число наугад.

— На сто десятый, — рявкнул он. — И давайте, поехали!

Это должно поставить ее на место.

— Простите, сэр. Мы уже едем, но этот вагон идет только до девяносто девятого.

— Ага, — с отвращением сказал он. — Только до девяносто девятого.

И он должен согласиться с этой ерундой? Лифт, конечно же, никуда не ехал, в этом он был уверен! Он достаточно поездил в лифтах, чтобы знать это. И его известное описание свободного падения в «Марсианском хануке» было основано на ощущениях от поездки в лифте с последнего этажа высотного здания. Если лифт шел вниз, тяжесть увеличивалась, если же вниз — уменьшалась. «А почему же сейчас, — с любопытством подумал он, — я чувствую лишь тошноту? Возможно, куда-то лифт все же перемещается». Колмеру показалось, что ему немного трудно сохранять равновесие.

Он прислонился к стенке лифта и тупо уставился вперед. Над закрытой дверью мигали какие-то розовые и зеленые огоньки. «Ну, ладно, — подумал он, — они движутся. Пусть так. А поскольку единственное направление, куда лифт мог двигаться, это вниз, то скоро они окажутся на первом этаже, он выберется из этого проклятого здания и поедет в офисы Форестри, Брэсбита и Хэйка, с которыми у него была договоренность о встречах. Нужно попробовать издавать книги у кого-нибудь из них…»

«Однако, — тут же подумал Колмер, — де Вик не самый плохой вариант. У старика Брэсбита, например, были свои недостатки, помнится, он как-то потащил пять своих авторов в суд за то, что они нарушили какие-то пункты в договорах… и в целом, на издательство де Вика все же можно положиться, если хорошенько подумать. Они бы не стали спорить, если заручиться мнением экспертов».

Но вся трудность была в том, кого можно назвать экспертом по жизни в тридцать первом столетии? Колмер описал этот век, как жесткий и до предела автоматизированный. Редколлегия де Вика считала, что нравы к тому времени должны стать значительно мягче. Ну, почему бы и нет? Например, в девятнадцатой главе он может написать, что Комитет по Евгенике отменит закон, по которому кузены девятого колена не могут вступать в брак и…

— Пожалуйста, сэр. Девяносто девятый.

— О…

Колмер замигал. Дверь лифта была открыта, тошнота прекратилась.

— Спасибо, — сказал он, а затем, понуждаемый внезапным порывом, буквально ткнулся носом ей в лицо.

Она не дала ему пощечину.

Она даже не шагнула назад.

Она просто стояла и ждала.

Внезапно Колмер осознал две вещи, одна из которых была положительной, а потому очевидной, другая же отрицательной, а потому ее трудно было доказать.

Очевидная вещь состояла в том, что перед ним действительно была молодая особа… или кукла. Ее лицо было личиком куклы с яркими, немигающими голубыми глазами и розовыми, почти нечеловечески идеальными чертами лица.

С отрицательной было сложнее. Чего-то в ней не хватало. И лишь через несколько секунд Колмер понял, чего именно. Она не пахла.

Колмер не был бабником, но не был и полностью отстраненным от женщин. Кроме того, он читал журналы, а в них были щедро разбросаны рекламные объявления. Так что он знал, что ни одна американская девушка не покажется на людях живой или мертвой, не капнув духами за ушком, мазнув помадой по губам и не побрызгав волосы антистатиком, не говоря уж о дезодорантах, лаке на ногтях и обо всем прочем.

Но напоминающая куклу лифтерша вообще ничем не пахла.

— Мы прибыли, сэр, — повторила она в полудюйме от его носа. — Девяносто девятый.

Колмер вышел, слегка испуганный и еще более озадаченный. Она была хорошенькой, но какой-то пустой и назойливо повторяющейся. Он было подумал, не стоит ли что-нибудь еще спросить у нее, как в этот момент лифт внезапно уехал. Уехал сразу, хотя никто в него не вошел, и лифтерша не стала, как ее предшественники, болтать с продавцом сигаретного киоска…

Колмер попытался оглядеться. Не было ни лифта, ни сигаретного киоска, ни часов, всегда висящих в холле. Несмотря на свою близорукость, Колмер понял, что находится не в холле здания Пинкстоун, где располагалось издательство де Вика.

Насколько он мог понять, он вообще не находился ни в каком холле.

В воздухе висело слабое электрическое гудение и сильный запах озона. В обе стороны от него тянулись ярко освещенные коридоры и, хотя Колмер не мог рассмотреть детали, но видел, что, по крайней мере, часть освещения исходила от объектов, движущихся по коридорам.

Прищурив глаза, он недоверчиво вертел головой. «Это конец, — мрачно подумал он. — Если это какая-то уловка де Вика… Если Вик сговорился с лифтершей, его увезли в подвал здания, то… Но нет. Ничего подобного не может быть».

Колмер протянул руку, чтобы опереться о стену коридора, больше для моральной, нежели физической поддержки, и тут же отскочил. Стена была теплой, покалывала пальцы и, казалось, слегка вибрировала.

Колмер крепко зажмурился. Внезапно ему показалось, что близорукость не так уж плоха, что она обертывает его своего рода изоляцией, чтобы предохранить от опасности.

Но на сей раз это не помогло.

На этот раз, хотя Колмеру и не нравился окружающий мир, он хотел бы получше его рассмотреть.

Он открыл глаза, надавил указательными пальцами на уголки глаз и слегка растащил их в стороны. Вообще-то это слегка помогало: под давлением глазные яблоки слегка искажались, и это могло в какой-то мере заменить очки…

Или не могло? Колмер не мог ответить. Передвигающиеся расплывчатые нимбы света действительно стали более четкими, но были искажены, и он не мог признать в них…

Или не хотел?

Колмер опять помотал головой, чувствуя, что начинает дрожать от страха.

«Хорошо философам, — оцепенело подумал он, — рассуждать о неспособности отличить сон от реальности. Какой-то китайский философ не мог понять, кто он — мудрец или навозная муха». Но Колмер был не такой. Он знал, что это не сон. Окружающее было невероятным, но реальным. Вам не нужно щипать себя, чтобы понять, бодрствуете вы или спите. Вы это просто знаете. Ио когда вы перестаете это знать, то вы…

«Сошли с ума», — жестко закончил он.

Тут же ему захотелось выкинуть эту мысль из головы, но это оказалось не так легко. Если он сумасшедший, то с этим уже ничего не поделать. Может, он пьян? Нет, он не пил… этот скунс де Вик не стал бы тогда с ним встречаться.

Может, его загипнотизировали? Нет, это тоже было невероятным. Он не видел никого, кроме де Вика, а де Вик точно уж не был гипнотизером.

Оставалась гипотеза безумия.

«Ну что ж, — уныло подумал Колмер, мужественно проворачивая в голове эту мысль, — большинство писателей, так или иначе, чокнутые, иначе бы они никогда не стали писать, а занялись, к примеру, продажей недвижимости, где можно заработать гораздо больше денег. Или стали редакторами. К примеру, де Вик давно приставал к нему с предложением возглавить в издательстве отдел научной фантастики. И Колмер давно усвоил у таких титанов, как Эйнштейн и Шерлок Холмс, что каким бы невероятным ни казалось объяснение, но, если оно остается единственно возможным, это и есть истина.

Вот именно, если…

Колмер с горечью рассмеялся. Глупо так думать, но оставалась еще одна возможность.

Предположим, например, что одна из историй, которыми он зарабатывал на жизнь, воплотилась наяву?

Это было забавно. Более чем забавно — это было просто смешно. «Но, предположим, — думал он, продолжая растягивать уголки глаз в тщетной попытке разглядеть окружающее, — что действительно существуют такие штуки, как слабые места в сети паравремени. Чем бы это ни было».

Он не раз использовал это в своих произведениях, чтобы догадаться, что это могли быть некие врата из знакомого ему мира атомных бомб и телерекламы — в другие миры. В параллельные миры четырехмерного пространства.

Предположим, что это так и есть. Предположим, что лифт как-то перенес его в такой мир или на другую планету.

В уголках рта у Колмера появился странный привкус. Он продолжал вертеть головой, и всюду, куда смотрел, стены пытали яркими огнями. Где-то вверху был потолок, который тоже светился. Свет был различных оттенков, но глаза Колмера не могли различить деталей. Огни местами двигались.

«Что это может быть? — подумал он. — Фабрика?»

И внезапно он понял. «Люди, — пронеслось в голове. — Просто идущие люди. Но их одежда светилась, как и стены, и они казались движущимися каплями света».

Колмер глубоко вздохнул и направился к ним.

Светящиеся капли двигались в различных направлениях. Колмер выбрал пару лавандовых, направляющихся прямо к нему, но они внезапно исчезли. Нырнули в дверной проем? Колмер не знал. Разочарованный, он резко остановился.

И тут же появилось и поплыло к нему бледно-синее свечение. Когда оно находилось уже в дюжине футов, Колмер разглядел, что оно по размерам и форме приблизительно похоже на человека. Колмер откашлялся и преградил ему путь.

— Вы все такер меня? — сказало бледно-синее свечение.

Колмер аж подскочил. Это походило на диалект Южной Алабамы, которого он не знал.

— Что вы сказали? — спросил он.

— Дассита, говорю. Вы меня такер?

— Я не понимаю, что вы говорите, — несчастным голосом сказал Колмер. — Я нажал кнопку, и вот я здесь…

Человек в синем свете произнес что-то быстро и нетерпеливо, Колмер даже не мог разобрать, что именно. Затем его собеседник вроде бы отвернулся и произнес что-то приглушенно-розовому оттенку, появившемуся вдалеке. Это прозвучало как «Путта хитрый бангерхоп».

Затем розовый подошел поближе и тоже оказался похожим на человека.

Между ними произошел быстрый диалог приглушенными голосами, затем розовый сказал:

— Que veut-vous?

«Французский, — подумал Колмер. — Может, я внезапно перенесся во Францию?»

— Я говорю только по-английски, — медленно произнес он. — Вы можете мне сказать, где я?

Внезапно раздался щелчок, похожий на тот, что издала лифтерша, и человек в розовом сказал:

— Вы находитесь в Палас Билдинг на десятом этаже. Разве вы не видите указатели?

Голос был приятный, доверительный, но с каким-то странным акцентом. Уж точно не французским.

— Я почти ничего не вижу, — с сомнением ответил Колмер. — У меня плохое зрение, и я разбил очки.

— Ага, — с удовлетворением сказал бледно-синий. — Путта хитрый бангерхоп.

— Веймен, — вторил ему розовый, затем обратился к Колмеру.

— Вы приехали на слайде?

— Я приехал сюда в лифте, если вы это имеете в виду.

Наступило молчание, словно человек изучал его. Колмер еще раз откашлялся и заставил себя произнести с деланным безразличием:

— Просто ради любопытства, вы можете мне сказать, на какой мы планете?

Человек рассмеялся, но в смехе его прозвучало плохо скрываемое удивление.

— Простите меня, — сказал он, — нам нужно спешить.

И тут же стал удаляться.

— Пожалуйста, — взмолился в пустоту Колмер. — Я серьезно. Мы… гм-м… на планете Земля?

Розовый остановился.

— Конечно.

— А как далеко от Солнца?

— От Солнца? — возникла пауза. — Не знаю. Девяносто миллионов миль, что-то вроде этого.

— И сколько здесь лун?

Человек снова рассмеялся, но теперь с явным напряжением, и отступил еще дальше.

«Наверно, он думает, что я сумасшедший, — подумал Колмер.

— И это не удивительно!»

— Постойте! — крикнул Колмер. — Послушайте, вы можете мне ответить… Вы можете мне подсказать, где управляющий?

Должен же здесь быть управляющий или кто-то подобный, кто объяснит ему все.

— Управляющий? — с сомнением переспросил розовый. — Не понимаю, о ком вы. Офис администрации, да? На первом этаже.

— Спасибо, — с благодарностью произнес Колмер. — А как мне туда попасть?

— Сид вниз, — нетерпеливо сказал собеседник.

— Где это? — переспросил Колмер, но розовый уже ушел.

Колмер выругался. У него еще оставалось в запасе несколько соленых словечек, которые он не истратил на де Вика. Но может, не все так плохо. Стена вниз. Возможно…

Он подошел к стене коридора. Может, это где-то здесь. Он стал тыкаться носом в стену, пока не различил огоньки, которые, возможно, могли ему помочь. Они почти ослепили его близорукие глаза, но, по крайней мере, он различил слова.

Они были записаны красными буквами на сером фоне с ужасными орфографическими ошибками:

«Гозонталь вперед», «Конец Севра», «Вез Энд» и «Сид Вниз».

Вот оно, отлично. И что теперь?

Он провел взглядом по стене. Никаких кнопок. Должно быть, тут что-то другое. Он осторожно ощупал стену вокруг светящихся слов «Сид Вниз».

Пол исчез у него из-под ног, и Колмер стал падать.

Секунду он был совершенно ошеломлен, затем какая-то невидимая сила подхватила его и остановила падение.

Итак, где он теперь?

Здесь было больше движущихся огней, чем на десятом этаже, и некоторые приближались к нему.

— Простите меня, — сказал Колмер, хватаясь за ближайший. — Пожалуйста, мне нужно поговорить с управляющим, или как вы его называете?

Снова раздался щелчок, а за ним голос, на этот раз женский:

— Управляющий? Тот, кто управляет… А, Север Трансмит.

Очевидно, женщина была из тех, кто жалеет лишние слова. Колмер вздохнул и опять ткнулся носом в стену. На этот раз он знал, чего ожидать, и не удивился, когда его стиснуло, скрутило и понесло в горизонтальном направлении. Достигнув «Север Трансмит», он огляделся, по-прежнему растягивая глаза, которые уже начали болеть и слезиться.

Он увидел большое сияющее пятно белого света посреди чего-то серого, и к нему двигался зеленоватый огонек. Колмер заступил ему дорогу.

— Это офис менеджера… Я хочу сказать, офис администрации?

Зеленоватый огонек что-то прорычал и прошел мимо. Колмер заколебался, но тут же услышал доносящиеся из белого пятна голоса, и медленно направился к ним.

Один из голосов был знакомым.

— Факт, это хитрый храм. Путта бангерхоп, факт.

Колмер снова растянул горящие огнем глаза и увидел на фоне белого квадрата две светящиеся фигуры, фиолетовую и знакомую синюю. Как раз синяя сейчас и говорила. Это был человек, которого Колмер встретил на десятом этаже.

Колмер вздохнул и наощупь вошел в светящуюся белую дверь. Раз его бывший собеседник все равно направлялся сюда, то почему же он не проводил Колмера, и не облегчил ему почти невозможную задачу по розыску дороги сюда?

Ох, уж эти люди, будь проклята их невнимательность к окружающим!

— Я хочу поговорить с менеджером, — произнес Колмер вслух.

На этот раз не последовало никакого щелчка, человек ответил ему сразу же на английском:

— Как вы попали сюда? — Он тоже говорил с акцентом, но такого Колмер еще тут не слышал.

— В точку, — упрямо сказал Колмер. — Как я здесь очутился?

— Именно это я и спрашиваю у вас, — повторил менеджер. — У вас есть разрешение на временной слайд?

— На что? — Колмер стиснул зубы. — Послушайте, я сел в лифт, нажал кнопку, на которой было написано «Вверх», а когда лифт остановился…

— Храм хитрый бангерхоп! — яростно закричал синий свет.

— Минутку, — сказал фиолетовый менеджер. — Где вы находились, когда это произошло?

— Ну… Пинкстоун Билдинг, двадцатый этаж. Это был самый верхний этаж, поэтому я и упомянул о кнопке. Но как раз перед этим я разбил очки, почти ничего не видел, вот и попал сюда…

Послышалось быстрое, невнятное бормотание. Голосов оказалось не два, а гораздо больше. Колмер опять растянул глаза и обнаружил, что в помещении находится, по крайней мере, еще с полдюжины человек. Колмер не мог разобрать, что они говорят, хотя вроде бы это был английский язык, но очень уж нечленораздельный. Наконец, раздался голос светящимся фиолетовым менеджера:

— Минутку, сейчас все включат переводчики.

Раздалась серия уже знакомых щелчков.

— А теперь, — продолжал менеджер, — вы должны все объяснить. — Он говорил спокойным тоном, но в словах чувствовалась угроза.

— Мне больше нечего объяснять, — смело сказал Колмер. — Я никогда в жизни не видел это место. Мне было чертовски трудно добраться сюда — практически, наощупь, — а ваши люди не очень-то стремились мне помочь. Они ничего мне не объяснили.

Повисла пауза, затем голос менеджера задумчиво произнес:

— Может, так оно и было. Как вы думаете, Аррах?

— Ио как он нашел временной слайд? — спросил серебристый огонь, находившийся на самой границе поля зрения Колмера.

— Да, как? — поинтересовался у Колмера менеджер. — Что вы делали до этого?

— Ну… — Колмер замолчал, собираясь с мыслями. — Я беседовал со своим издателем. Мы обсуждали мою новую книгу… видите ли, я писатель-фантаст… Книгу о тридцать первом столетии. Я сказал, что тридцать первый век будет, по всей вероятности, жестоким и автоматизированным…

— Вслух?

— Что? Сказал? Конечно, вслух. Как же еще?

— Ага, — удовлетворенно пророкотал бас серебристого. — И монитор…

— Да, — не слишком довольно согласился менеджер. — Монитор направил его к временному слайду, и он нажал на кнопку пуска. Вопрос, что теперь делать. — Он помолчал, и затем сказал Колмеру: — Ну, и когда все это произошло?

— Когда? — окончательно взволновался Колмер. — Примерно, в час тридцать. Было как раз обеденное время, и я…

— Вы не так меня поняли. В каком году?

— В каком году? — Колмер заморгал, потому что вокруг, казалось, стало гораздо светлее. — О, — слабо проговорил он. — Временной слайд, да? В каком году?.. Вы имеете в виду…

— Конечно, — сказал менеджер. — Вы поднялись на временном слайде и находитесь в девяносто девятом столетии.

Раздалась рваная серия знакомых щелчков, и вокруг забушевали невнятные голоса, из речи которых Колмер выхватывал лишь отдельные знакомые слова. Но Колмер не возражал, это давало ему возможность отдышаться и немного прийти в себя.

Какие возможности! Какие невероятные, великолепные возможности на миллион миллиардов триллионов долларов! Девяносто девятый век, и он оказался здесь. Пусть де Вик спорит с ним, сколько хочет, у него никогда не будет возможности написать научную фантастику, которая будет реальной и создаст Колмеру имя, которое останется в веках!

Потом голоса переместились к двери и там показался оранжевый свет. Он подошел к Колмеру так близко, что тот мог, практически, увидеть его лицо. Это был человек, не молодой и не старый, не выше Колмера ростом, с умным и терпеливым лицом. Он ткнул прямо в глаза Колмеру чем-то сверкающим. Колмер буквально ослеп от вспышки белого света.

— Эй! — закричал он. — Что вы делаете, черт побери?

Щелчок, еще щелчок. И голос менеджера успокаивающе произнес:

— Ограц — врач. Вы понимаете, нам нужно, чтобы вас обследовал врач.

— Хорошо, — проворчал Колмер. — Послушайте, у меня миллион вопросов. Я из тысяча девятьсот шестьдесят первого года. Расскажите, что произошло после него.

— Я рекомендую на будущее заменить монитор человеком, — послышался голос серебристого.

— Простите меня, — прервал его Колмер. — Когда после тысяча девятьсот шестьдесят первого года была следующая война? Русские ее… Ой!

Яркий зеленый луч ужалил его прямо в глаз. Врач что-то довольно прошептал.

— Аррах, — произнес менеджер, — все это лишь глупая ошибка. Я всегда говорил, что не стоит экономить на роботах-мониторах. Теперь придется менять кодовое слово. Как мы видим, «столетие» уже неуместно. Вероятно, мы должны заменить и оператора слайда, но можем вынести это на обсуждение. Что же касается этого…

— Вы имеете в виду меня? — взвизгнул Колмер. — Почему вы не отвечаете на мои вопросы? Я хочу знать о водородной бомбе. Ее все же использовали? А получил ли Насер…

— Относительно мониторов мы проголосовали «за», — сказал Арракс. — Оставляю их на ваше усмотрение. А что о нем, доктор?

Врач отошел от Колмера и царапнул его по щеке.

— Ну, — задумчиво сказал он, — осмотр закончен. Расфокусировка зрачков, двусторонняя закупорка. Я бы дал процентов пятнадцать… Да, без очков он почти полностью слеп. Практически, ничего не видит.

— Я ведь уже сказал вам, что ничего не вижу, — раздраженно проговорил Колмер. — Почему бы вам для начала не дать мне какие-нибудь очки? Я бы хотел посмотреть, какие чудеса техники вы, жители…

— Можно? — спросил доктор.

— Почему бы и нет? — хмыкнул менеджер.

— Спасибо, — сказал Колмер, видя, как врач наклонился и стал что-то делать в некоем подобии черного медицинского чемоданчика. — Вернемся к моим вопросам. Послушайте, со мной говорили вроде бы по-английски, но я ничего не понял…

— Я получил ответ, — сказал менеджер, не обращая на него внимания. — Люди, которые общались с ним, не сообщили ему ничего важного.

— Прекрасно, — ответил серебристый свет по имени Аррах. — Тогда позаботьтесь о нем.

— Минутку! — закричал Колмер. — Это звучит так, словно вы собираетесь отослать меня обратно! Пожалуйста, позвольте мне остаться хотя бы ненадолго! Я обещаю не создавать вам проблем! Послушайте, я наверняка могу многое сделать для вас… Я живу в двадцатом веке и могу помочь вашим историкам проверить какие-нибудь факты, или…

— Конечно, конечно, — успокоительно сказал менеджер, приблизился и взял Колмера за руку. — Если вы пойдете в этом направлении, то мы обо всем позаботимся. Правильно, вот в эту дверь. Сюда… и не забудьте это.

Он что-то прижал к руке Колмера. Внезапно вокруг вспыхнули все цвета радуги, более яркие, чем все прежние огни…

Мир почернел, стал вращаться, но тут же остановился. Колмер, готовый ко всему и всего опасающийся, протянул руку и дотронулся до стены…

К нему кто-то подошел.

— Аррах? — воскликнул Колмер. — Доктор Ограц? Менеджер?

— Да ведь это Колмер, — обрадовался знакомый голос. — А я думал, вы уже ушли.

Это был Л. Ричард де Вик.

Колмер резко подошел к стене, протянул руку, пощупал. Стена была холодная, твердая и неподвижная.

«Быстро же он успокоился», — подумал Ричард де Вик. И действительно, Колмер был какой-то странный, что-то бормотал о кнопке лифта, на которой написано «вверх», но был тихим, спокойным и вроде бы даже ошеломленным.

— Послушайте, — нетерпеливо спросил де Вик, — а что если мы отправимся пообедать? Мы ведь цивилизованные люди. Да Бог с ней, с «Чашей Луны»… И я уверен, мы что-нибудь можем решить с вашей книгой. В конце концов, я не специалист и действительно не могу знать, как оно все будет в будущем.

Колмер повернулся и посмотрел на него через новые очки. «Странно, — подумал де Вик, — я мог бы поклясться, он говорил, что те, разбитые, были у него единственными. А эти как-то необычно выглядят — бледно-розовые и крайне странной формы».

— Точно, — выдавил, наконец, Колмер. — И я тоже, черт побери. Де Вик счастливо заморгал.

— Да, Колмер, единственное, что мы видим, это настоящее, — улыбнулся он. — Ну, так что, идемте обедать? Только вы и я, да?

Колмер помолчал.

Он огляделся. В который раз отмечая, как хорошо все видно через новые очки. Именно здесь было то место, где он нажал на кнопку с надписью «вверх» (теперь же нет ни этой кнопки, ни единственного следа на том месте, где она была). А где находился монитор, вызванный кодовым словом «столетие»? В потайной нише в стене?

Неважно, от него ведь тоже не осталось ни малейшего следа. Ни малейшего следа. Ни малейшего шанса, что когда-нибудь опять Колмер найдет ключ и откроет дверь в будущее, где, уже готовый к этому, сумеет остаться на достаточный срок и многое узнать.

Ни малейшего шанса?

Кол мер глубоко вздохнул, длинный вздох надежды и… жадности? Но неважно, что именно, жадность или благородство, заставляет людей стремиться узнать то, что им запрещено.

— Непременно, де Вик, — согласился он. — Конечно, де Вик, давайте все обсудим. Мы ведь, в конце концов, понимаем друг друга! — И добавил: — И между прочим, де Вик… Я тут немного подумал. Ваше предложение, чтобы я возглавил научно-фантастический отдел, остается в силе?

Вот так и случилось, что Колмер, носивший теперь бледно-розовые очки, занял офис рядом с де Виком, и отреставрированная «Чаша Луны» стоит теперь у него на столе.

Он хороший редактор. Он понимает проблемы автора и глубоко симпатизирует ему, так что контракты, которые подписывают с ним, предоставляют автору на пятнадцать процентов доходов меньше, нежели удается другим редакторам.

Его работодатели удовлетворены всем, кроме, может быть, небольшой причуды. Его коллегам известно, что каждое утро Колмер приносит с собой целую сумку бутербродов, и он никогда не уходит на обед. Ежедневно с двенадцати до часа пятнадцати Колмер стоит в коридоре, там, где когда-то расплывчатая фигура подвела его к неясной кнопке.

В одной руке у него бутерброд, в другой — словарь. Он жует и читает, жует и читает все подряд слова из словаря, и так целых семьдесят пять минут каждый день. И если существует слово, которое отопрет ему слайд в будущее, когда-нибудь он непременно дойдет до него.

Galaxy Science Fiction, September 1957