Сзади раздались приглушенные всхлипывания. Он повернул голову.
— В чем дело?
— Мне кажется, что это просто ужасно!
— Почему же? Или ты думаешь, что было бы правильным оставить его в живых?
Она задумалась, затем улыбнулась и кивнула.
— Да. Живи сам и дай жить другим. Ведь… ведь некоторые люди просто ничего не могут с собою поделать. Я хотела сказать, — голос девочки звучал уверенно, — что если человек — вампир, то это не его вина.
— Это ты здорово рассудила, малышка. — Он вновь приподнялся, чтобы возобновить изучение того, что считалось здесь дорогой. — Только тут есть одно затруднение: если веришь во всякое, вроде вампиров, то очень трудно представить себе, что с ними может быть связано хоть что-нибудь хорошее. Они представляются чем-то очень мерзким. Тем более, этот вампир убил троих детей. Местные жители ненавидят его и хотят уничтожить. Если только есть на свете такие существа, как вампиры, я повторяю: если только есть на свете вампиры, и те ужасные вещи, что им приписывают, в самом деле произведены их руками или зубами, то я согласен с тем, что хорош любой способ, которым можно с ними покончить. Понимаешь?
— Нет! Нельзя протыкать людей кольями!
Челленджер рассмеялся.
— А я разве говорю, что можно? Лично я никогда не смог бы такое совершить. Однако, если бы это коснулось меня лично, то, думаю, я смог бы подавить в себе брезгливость на время, пока часы бьют двенадцать.
Он замолчал и отметил про себя, что этот ребенок, пожалуй, весьма развит для того окружения, в котором рос. Похоже, она не подвержена суевериям, а вот он разглагольствует о черной магии. Это было ошибкой, которую необходимо исправить.
— Хуже всего то, что большое количество взрослых людей, которые верят в существование вампира, разбрелось по округе, считая, что именно сегодня вампир вышел на охоту. А кончится это тем, что они спугнут какого-нибудь бродягу и прикончат его самым отвратительным способом по той только причине, что он не сможет вразумительно объяснить, почему бродит по полям в этот вечер.
Девочка молчала, задумавшись. Челленджеру понравилась ее серьезность. Чувствовала она себя уже посвободнее и сидела уже не так далеко от него. Интересно, откуда у детей появляется уверенность в том, что ты не сможешь причинить им никакого вреда? Даже у деревенских, особенно у деревенских. Может быть, потому, что они ближе других живут к природе! Завоевав ее доверие, он поверил в себя. Неделя жизни среди этих молчаливых невежд, как две капли воды похожих друг на друга в откровенном проявлении своего высокомерия по отношению к нему, сделала его несколько нерешительным. Теперь же он почувствовал себя лучше. И наконец нашел то, что станет стержнем его репортажа. Единственное, что потребуется сделать, — это несколько «причесать» девочку, преобразить ее в заурядного деревенского ребенка, худого и неприступного, говорящего на местном диалекте. Задание Рэнделла выполнено!
Девочка придвинулась еще ближе, едва не касаясь его бока. Бедное дитя! Тепло его тела несколько смягчило холодную влажность ее джинсов. Челленджер пожалел, что в машине нет печки. Дорога полностью исчезла в переплетении кустарника и искореженных деревьев. Он остановился и включил задние габаритные огни.
— И ты здесь живешь? Похоже на то, что люди не забредали сюда годами!
— Местность показалась ему мрачной, заброшенной.
— Да, я живу именно здесь, сэр, — прозвучал ему прямо в ухо тоненький голосок. — Вон в том домике.
— Где? — Он протер ветровое стекло и прищурился. — Я не вижу никакого домика.
— Там, — ее пухлая ручонка поднялась и указала куда-то в темноту. — Вон там.
— Ничего не вижу…
И вдруг уголком глаза он случайно заметил, что ладонь ее покрыта блестящими бурыми волосками. Очень странно…
Покрыта блестящими бурыми волосками!
Ее ладонь!
А что же бросилось в глаза в отношении формы ее зубов?
Он хотел было присмотреться…
Но не успел.
Потому что зубы впились уже в его горло…
Семейный человек
Стюарт Рейли отыскал свое место в специальном стратоплане для пассажиров с сезонными билетами. Этим рейсом он каждый день возвращался из Центральной нью-йоркской торгово-промышленной зоны к себе в загородный дом в северном Нью-Гэмпшире. Ноги его буквально одеревенели, а глаза ничего не видели. Только по привычке — ведь Рейли многие годы проделывал одни и те же действия — он сел у окна, рядом с Эдом Грином. Опять-таки по привычке он тотчас же нажал кнопку в спинке переднего кресла и вперил взгляд в крошечный экран: шла вечерняя программа теленовостей, хотя ни одно из выпаливаемых скороговоркой сообщений не доходило до него.
Как сквозь сон, он услышал характерный для взлета свист, по привычке твердо уперся ногами в пол и привалился животом к предохранительному ремню. Однако он понял, что приближается ситуация, когда привычка не поможет, как не поможет ничто: с ним стряслась беда, самая страшная из всех бед, которые могут случиться с человеком в 2080 году нашей эры.
— Что, Стив, горячий денек выдался? — громко спросил его подвыпивший Эд Грин. — Ну и видик у тебя!
Рейли почувствовал, что его губы шевелятся, но лишь через некоторое время услышал звук собственного голоса.
— Да, — еле выговорил он, — у меня был горячий денек.
— А кто тебя просил лезть в «Минералы Солнечной системы»? — сразу завелся Эд. — Эти межпланетные корпорации все одинаковы: давай, давай и еще раз давай. Немедленно, сию минуту, сию секунду подготовь накладные: сейчас стартует товарный ракетоплан на Нептун, а другого не будет целых полгода, непременно продиктуй все письма на Меркурий… Что я, не знаю? Я пятнадцать лет назад работал на «Инопланетную формацию» и сыт по горло! Нет уж, лучше я буду торговать недвижимостью в Центральной нью-йоркской торгово-промышленной зоне. Спокойно. Надежно!
Рейли печально кивнул и потер лоб. Голова не болела, но пусть бы уж лучше болела. Все что угодно, только бы не думать.
— Конечно, здесь много не заработаешь, — громко продолжал Эд, переходя к другой стороне вопроса. — Состояния не наживешь, но и язвы тоже. Пусть я всю жизнь проторчу во второй группе, зато это будет долгая жизнь. В моей конторе работают не спеша и не слишком себя утруждают. Мы знаем, что старина Нью-Йорк стоит на своем месте много лет и еще будет стоять.
— Да, это верно, — согласился Рейли, по-прежнему глядя на экран застывшим взором. — Нью-Йорк еще долго будет стоять.
— Слушай, старик, чего ты ноешь? Ганимед пока не распался на атомы. Ничего с ним не случится!
К ним наклонился сидевший сзади Фрэнк Тайлер.
— Перекинемся в картишки, парни? Убьем полчасика.
Рейли никогда не любил карт, но признательность не позволила ему отказаться. Фрэнк, его сослуживец по «Минералам», все время прислушивался к словам Грина, как и остальные в стратоплане, но он один понимал, какие мучения неумышленно причинял Стюарту этот агент по продаже недвижимости! Он чувствовал себя все более и более неловко и решил отвлечься от грустных мыслей во что бы то ни стало.
Фрэнк поступает благородно, подумал Рейли, когда они с Эдом повернулись на креслах лицом друг к другу. В конце концов Рейли сделали управляющим Ганимедского отделения через голову Фрэнка; другой бы с удовольствием слушал, как Эд бьет по больному месту, но Фрэнк был не таков.
Началась обычная игра, как всегда, четыре партнера. Сидевший слева от Фрэнка Тайлера Брус Робертсон, художник, иллюстрировавший книги, поднял с пола свой огромный портфель и положил на колени вместо стола. Фрэнк распечатал новую колоду, и каждый вытащил карту. Начинать выпало Эду Грину.
— Ставки как всегда? — спросил он, тасуя карты. — Десять, двадцать, тридцать?
Они кивнули, и Эд стал раздавать. Он буквально не закрывал рта.
— Я и говорю Стиву, — он объяснял так громко, что, наверное, и пилоту в его герметической кабине было слышно, — что торговля недвижимостью очень благотворно влияет на кровяное давление, да и на все остальное тоже. Моя иена без конца пристает, чтобы — я занялся чем-нибудь поприбыльнее. «Какой позор, — твердит она, — в мои годы — и только двое детей! Стюарт Рейли на десять лет моложе тебя, а Мэриан родила уже четвертого; И тебе не стыдно? Мужчина! Да если б ты хоть чуточку был мужчиной, ты бы сделал что-нибудь». Знаете, что я ей отвечаю? «Шейла, — говорю я, — скажи, пожалуйста, а у тебя все в порядке с 36-А»?
Брус Робертсон недоуменно взглянул на него:
— 36-А?
Эд Грин загоготал:
— Эх ты, беспечный холостяк! Погоди, вот женишься, тогда узнаешь, что такое 36-А. Будешь есть, пить и спать по 36-А.
— Форму 36-А заполняют, — спокойно объяснил Брусу Фрэнк Тайлер, собирая ставки, — когда обращаются в БПС за разрешением иметь еще одного ребенка.
— Ах да, конечно. Я просто не знал названия. Но ведь благосостояние — только одно из условий. Бюро планирования семьи принимает во внимание также здоровье родителей, наследственность, домашнюю обстановку…
— Ну, что я говорю?! Бездетный холостяк, сопляк, молокосос! — завопил Эд.
Брус Робертсон побледнел.
— Ты прав, благосостояние — только одно из условий, — поспешно вмешался миротворец Фрэнк Тайлер. — Но зато самое важное. Если в семье уже есть двое детей и с ними все в порядке, то, принимая решение, БПС рассматривает главным образом ваш достаток.
— Верно! — Эд хлопнул по портфелю, и карты на нем заплясали. — Взять хоть моего шурина, Пола. С утра до ночи слышу: Пол то, Пол се — не удивительна, что я знаю о нем больше, чем о себе самом. Полу принадлежит половина Грузового синдиката «Марс — Земля», конечно, он в восемнадцатой группе. Его жена лентяйка, ее не интересует, что о них подумают, поэтому у них только десять детей, но…
— Они живут в Нью-Гэмпшире? — спросил Фрэнк. Стюарт Рейли заметил, что перед этим Фрэнк бросил на него сочувственный взгляд: ясно было, что он пытается изменить тему разговора, понимая, как она угнетает Рейли. Наверное, это было написано у него на лице.