«Приняла ли ты Иисуса в свое сердце?» – спросила я.
«Да, думаю, да», – ответила она.
Я пересекла комнату и направилась к ее кровати. Мама попросила принести шкатулку с драгоценностями. Это был небольшой ларец из вишневого дерева с двумя выдвижными ящичками снизу и с зеркалом сверху. Внутри обтянут темно-синим бархатом, каждый ящик разделен на девять отделений. Ни одно из украшений не было особенно старым. Ничего из этого мать не получила в наследство. Все эти вещи были куплены на протяжении ее жизни, большинство из них были подарками, которые она делала сама себе, и дорогие ее сердцу просто потому, что она могла себе это позволить.
«На этой неделе я собираюсь раздать часть своих украшений, – сказала она. – Но я хочу, чтобы сначала ты выбрала то, что тебе нравится».
В этом была вся мама. Для нее не существовало ничего более священного, чем женские аксессуары. Я провела пальцами по ее ожерельям и серьгам, эгоистично желая сохранить все для себя, хотя и понимала, что никогда не надену большую часть из этих сокровищ.
Я совершенно не разбиралась в ювелирных изделиях. Я не знала, что делает одно изделие более ценным, чем другое, как отличить серебро от стали, бриллиант от стекла, а настоящую жемчужину от пластиковой. Те, что значили для меня больше всего, не стоили дорого. Они навевали определенные воспоминания и больше походили на жетоны «Монополии», чем на драгоценные камни. Небольшой кулон в виде фигурки человечка с камнем-оберегом, застрявшим у него в животе. Вместо рук и ног у человечка – свисающие по бокам фальшивые золотые цепи. Дешевый браслет из стеклянных бусин, который она купила у пляжного торговца во время отпуска в Мексике. Брошь в виде шотландского терьера, приколотая к лацкану ее пиджака, которой я любовалась, пока мы ждали на диване папу из ванной для поездки к дяде Рону на День благодарения. Яркое кольцо-бабочка, из-за которого я дразнила ее за праздничным ужином. А самое главное, ожерелье Ынми, точно такое же, как и у меня.
Каждый день перед свадьбой мы с мамой обходили окрестности нашего дома. Она поставила перед собой цель станцевать медленный танец со своим зятем, и мы работали над развитием ее выносливости. Был конец сентября, сосновые иголки начинали желтеть и опадать, а по утрам становилось свежее. Рука об руку мы стартовали от раздвижной двери гостиной и спускались по трем деревянным ступеням террасы, медленно прохаживаясь по лужайке, держась поближе к мульче из коры мимо рододендронов, которые мать посадила много лет назад. Джулия следовала за нами, отчаянно нуждаясь в ласках моей матери, чему мы нервно препятствовали из-за страха перед микробами. Время от времени мама останавливалась, чтобы прополоть сорняки, а затем мы огибали бетонную подъездную дорожку и с победой возвращались обратно в дом.
За неделю до свадьбы прилетела ЛА Ким. Ее волосы были аккуратно подстрижены, ногти ярко украшены множеством мелких кристаллов. Они уединились в спальне с моей матерью, а Ке довлела над ними, прожигая неодобрительным взглядом суровой монашки. ЛА Ким была настолько сердечной и веселой, насколько Ке – холодной и отстраненной. Она мне всегда нравилась, и очень хотелось, чтобы на моей стороне был еще один человек, кореянка, которая могла бы противостоять Ке и предложить свою точку зрения. Кроме того, моя мама всегда хвалила ее кулинарные способности.
На следующее утро ЛА Ким проснулась рано, чтобы приготовить нурунджи для моей матери в точности, как это делала Ке. Она прижала рис ко дну кастрюли, подрумянила его до золотистого оттенка, потом добавила горячей воды, чтобы получилась жидкая каша. Затем украдкой добавила немного вареной курицы, чтобы обогатить мамино блюдо белком.
«Ох, этот вкус, он слишком насыщенный», – сказала мама.
«Зачем ты так поступила?» – рявкнула Ке. Она закатила глаза и унесла миску.
Отстраненная от готовки, ЛА Ким нашла иное приложение своей энергии. Она навела порядок в кухонных шкафах, наполняя мешки для мусора просроченными банками, которые мать накопила, и вызвалась приготовить к нашей свадьбе кальби – мое любимое праздничное корейское блюдо.
Однажды, когда я училась в колледже, мама по телефону рассказала мне, как она его готовит. Она перечисляла ингредиенты беспорядочно, рекомендуя мне то сироп мульёт, то сладкий ячменный солодовый сироп, описывая банку кунжутного масла, которой она пользовалась дома. А я носилась по магазину H Mart, изо всех сил стараясь не отклоняться от рецепта. Вернувшись домой, я снова ей позвонила, чтобы она описала мне весь процесс, разочарованная тем, что ее инструкции всегда были ужасно запутанными, даже когда дело касалось приготовления риса.
«Что значит положить руку на рис и добавить воды столько, чтобы она ее накрыла?»
«Наливай воду, пока вода не закроет твою руку!»
«Закроет мою руку? Закроет мою руку докуда?»
«Пока она не закроет верхнюю часть твоей руки!»
Я держала телефон у плеча, моя левая рука была погружена в воду и лежала на поверхности белого риса.
«Сколько это чашек?»
«Дорогая, я не знаю, мамочка не пользуется чашкой!»
Я внимательно наблюдала за ЛА Ким, пока она следовала своему рецепту. Вместо того чтобы нарезать ингредиенты, она взбила азиатскую грушу с чесноком и луком в блендере, приготовив густой маринад, в который погрузила короткие ребрышки. В ее рецепте фрукты были натуральным подсластителем, тогда как мать всегда использовала мульёт и банку 7Up. Я принесла маринад на пробу матери. Она окунула указательный палец в жидкость и лизнула его. «Я думаю, нужно больше кунжутного масла», – сказала она.
Питер, его родители, Фрэн и Джо, а также его младший брат Стивен приехали за два дня до свадьбы. Я боялась, что они будут расстроены тем, что я вынудила их сына устроить свадьбу на скорую руку, но как только они вошли в дверь, мое беспокойство растворилось как дым.
Фрэн была настоящей «мамой-мамочкой», которая в детстве сгребала Питера в охапку, если тот поранится, и говорила «Как красиво!», когда он дарил ей на Рождество кусок дерьма. Пока ее мальчики подрастали, она превратила свой дом в детский центр и наряжалась клоуном Фрампет на вечеринки по случаю дня рождения. Она готовила смесь из сухофруктов и орехов под названием «грязные приятели»[104], и отправляла вас домой с остатками в контейнерах из-под творога. Она источала материнскую заботу, которая заставляла вас чувствовать, что вы не причиняете ни малейшего беспокойства.
«Здравствуй, дорогая», – сказала она, заключая меня в крепкие объятия. В этих объятиях я почти чувствовала, что мои заботы – это ее заботы, а моя боль – ее боль.
«Приятно познакомиться, Пран», – сказала моя мать на конглише, превратив звук «ф» в «п».
«Как замечательно наконец с вами встретиться! Какой красивый дом!» – воскликнула Фрэн. Они обнялись, и у меня возникло чувство, что мы с Питером наблюдаем, как сталкиваются наши миры. Мы действительно скоро поженимся.
На следующий день прибыли цветы – самая необходимая вещь в представлении матери. Столы украсят розы персикового цвета и белые гортензии, а деревянная беседка, под которой мы будем проходить во время церемонии, преобразится благодаря кремовым и зеленовато-желтым лилиям. В старомодном деревянном ящике из-под молока находились бутоньерки для мужчин, одиночные розы, завернутые в мягкие, похожие на шалфей листья, и букеты, перевязанные светло-серой лентой для меня и подружек невесты.
Вечером на подъездную дорожку въехал большой грузовик, и группа мужчин установила на лужайке за домом большую белую палатку, заполнив ее столами и стульями, которые мы выбрали. Я смотрела, как мои родители вышли к ней, а затем несколько мгновений стояли вместе, глядя поверх крутого холма. Солнце садилось, и небо окрасилось в оранжево-розовый цвет.
Родители с любовью осматривали свои владения, размышляя о том, как много труда они сюда вложили, всю жизнь откладывая деньги, чтобы дожить до тех лет, когда они, как предполагалось, смогут расслабиться и начать по-настоящему наслаждаться всем этим вместе. Я вспомнила, как в детстве наблюдала за родителями с заднего сиденья по дороге в Портленд, они держались за руки над центральной консолью и два часа просто болтали ни о чем. Мне пришла в голову мысль, что именно таким и должен быть брак.
Отец не скрывал, что они с моей матерью редко занимались любовью. Несмотря на мои тайные знания, я всегда верила, что он искренне ее любит. И что жизнь иногда бывает именно такой. Вернувшись в дом, отец выглядел по-мальчишески игривым.
«О чем вы говорили?» – спросила я.
«Твоя мать только что схватила меня за пенис, – сказал он, смеясь. – Она желает убедиться в том, что он у меня все еще есть».
Утром в день свадьбы мне не сиделось на месте. К полудню приехали подруги и помогли собраться наверху. Тейлор заплела мои волосы в аккуратную корону и мягко ее закрепила. Карли припудрила мне лицо. Кори и Николь, мои лучшие друзья и подружки невесты, застегнули молнию моего платья.
«Не могу поверить, что ты действительно выходишь замуж», – сказала Кори, недоверчиво глядя на меня затуманенными глазами, как если бы буквально на днях нам было по двенадцать лет и мы придумывали имена для наших теннисных мячей.
Внизу в родительской ванной Ке и ЛА Ким помогали одеться моей матери. Мне не нравилось, что нас разлучили, я испытывала неуверенность без присмотра матери. Когда мы закончили, я спустилась вниз, ожидая ее одобрения.
Она сидела на маленьком плетеном диване в изножье кровати в ярком ханбоке[105], который на прошлой неделе прислала Нами. Ее чогори[106] был сшит из ярко-красного шелка, воротник отделан темно-синей и золотой парчой, а ярко-синий горым[107] Ке завязала должным образом. На белых обшлагах рукавов были вышиты красные цветы. Длинная юбка была медового цвета. На голове был темно-коричневый парик с челкой и простым низким хвостом. Она вообще не выглядела больной, и было приятно хотя бы на мгновение притвориться, что это так и есть. Давайте притворимся, что все в порядке, что это просто прекрасный день для красивой свадьбы.