Не экземпляр он никакой, решил для себя Олег. Просто по жизни дурак… Хотя, если он там, в Крепости, обставил Патрика, заставил поверить в то, что стал экземпляром… Непрост, получается, господин генерал, ох как непрост!
— Слушай, заткни офицера, — он нарочито фальшиво улыбнулся Леваллуа. — Иначе я сам его заткну.
Дженкинс никак не отреагировал — только желвак на скуле ходуном заходил. А Леваллуа — этот, кажется, игру Олега просек сразу. Разведка, профи, чего уж там… Он чуть пристукнул ладонью по столу — дежурная легкомысленная улыбочка дико контрастировала с ледяными глазами:
— Вот что, Панин, ты, конечно, можешь считать нас кровопийцами, сатрапами, негодяями и мерзавцами… Твое право, я тебя даже разубеждать не буду. Но мы же с тобой профессионалы, а не барышни-гимназистки. Мы по определению обязаны оперировать не моральными категориями, не эмоциями, а практическими соображениями. Так что вместо того, чтоб комедию ломать, послушай меня спокойно пару минут. Договоримся — значит, договоримся, нет — значит, нет, но тогда уж не обессудь. Ну что, годится?
— Ладно, валяй. Можешь заодно рассказать, что на самом деле вы белые и пушистые.
— Белых и пушистых на нашей работе не держат. Знаешь, тут дело даже не в том, что сейчас мы — с военной диктатурой и всеми сопутствующими радостями — просто меньшее зло. В данный момент это для нас с тобой вопрос не принципиальный. Можем обсудить это позже, за рюмочкой, но сейчас у меня к тебе дело только одно: я тебя снимаю с крючка, ты больше не лезешь в эту историю с Выбором. Если да — ступай себе на все четыре стороны и хоть резистанс свой организовывай, хоть уходи «в пампасы», дело хозяйское. Я тебе слово даю, что мешать не стану. Сам видишь, я на эту встречу пришел, считай, без серьезной охраны — твоей команде мои солдатики на один зуб.
Олег поднял взгляд на Леваллуа — в упор, глаза в глаза:
— Слушай, я вот понять не могу, чего ты тут распинаешься? Не проще меня сразу грохнуть?
— Гораздо. Только дешевое решение — не значит верное. А от тебя мертвого проблем куда больше, чем ты сможешь доставить живой… Слишком многие уже в курсе про твои художества, так что если мы тебя по-тихому «исчезнем», из тебя моментально такую икону слепят, что любо-дорого. А живой… Ну, допустим, попытаешься ты, как обещал, партизанское движение создать. Но ты ж сам знаешь, что ничего такого уж серьезного организовать не сможешь, пороху не хватит. У тебя же в мозгах на эту тему ограничитель заложен — ваша же контора и страховалась…
Олег не чувствовал никаких эманаций, характерных для вранья, — но чем дальше, тем крепче становилась уверенность: врет полковник! Пожалуй, больше всего походило оно на то, что в Леваллуа параллельно существуют два разных человека, и тот, что сейчас на виду, свято уверен в том, что говорит правду и ничего кроме правды. Странное раздвоение, ничуть не напоминающее актерскую игру — раньше сталкиваться с таким не приходилось… Или приходилось, но не было повода приглядеться повнимательней? И зачем здесь Дженкинс? Ведь не ради же одной-единственной идиотской реплики насчет трибунала?.. Жаль, что народу за столиком многовато для того, чтобы каждого в отдельности «отслушать».
Конечно, есть еще вариант, что наш стратегический разведчик просто не в курсе насчет побочного воздействия Тропы — «сброса настроек», полученных при инициации. Но сильно обольщаться на эту тему определенно не стоило: что у него там идет «вторым слоем», что он на самом деле знает и что думает, Олег бы угадывать не взялся. Ладно, то что он «первый слой» светит — уже хорошо, попробуем развить…
— Ты знаешь, есть у меня один пунктик, — Олег оскалился обаятельнейшим образом. — Чтобы принять какое-то решение, надо мне знать твои мотивации. А без этого — ну вот ни в какую ни на что решиться не могу, прямо самому обидно.
Он неторопливо закурил, не сводя глаз с Леваллуа. Тот поморщился, рукой отгоняя дым, тяжело вздохнул:
— Ну и зачем тебе это? Меньше знаешь — крепче спишь…
— А тебе-то какой резон за мою бессонницу волноваться?
Полковник улыбнулся, приоткрыв мелкие острые зубы — хищник, маленький, но смертельно опасный:
— Дело твое, Панин… Только давай сначала о ТВОИХ мотивациях. Ты ж, насколько знаю, мужик вполне адекватный, мегаломанией не страдаешь, судьбы мира решать не рвешься — так сам подумай, надо оно тебе? Сам подумай, когда выбирать будешь — ты ведь уже примерно знаешь, в чем соль, верно? И так последствия, и эдак последствия, и все непредсказуемые, и одно другого страшнее, а просчитать ты их не умеешь. И я тоже не умею, и «стратеги» ваши не умели… Готов ты в такой ситуации решение принимать? Или будешь действовать из «лучших побуждений»? — последние слова Леваллуа произнес с нескрываемым отвращением.
— А у тебя есть альтернатива?
— Представь себе. Ваши клоуны из И-отдела все же до одной очень дельной мысли додумались: выбирать должен человек, не знающий и не понимающий, в чем дело. Знаешь, на уровне решения простой логической задачки, ни к чему такому не относящейся, ни на что особенно не влияющей. Уж тогда он точно в последний момент не засбоит, не зарефлексирует…
— …Особенно если его должным образом подготовить, — Олег выдал глумливый смешок. — Ну и к какому варианту ты своего человечка готовить намерен?
— Э-э, нет, Панин, ты меня на такой дешевке не лови. Если я тебе сейчас свои карты открою, это будет воспринято как попытка на твой Выбор повлиять, и явятся по мою душу — сам знаешь, кто. Вот ежели ты выйдешь из Договора — добровольно! — тогда пожалуйста, все тебе поведаю, как родному.
А ведь предложи он мне такую штуку там, в Крепости — я бы, пожалуй что, и купился, отметил Олег. Только там он мне предлагать ничего не стал — просто отправил башибузуков с автоматами…
— Да ну? Добровольно, говоришь? И где надо кровью расписаться?
— Зачем же кровью? С нас хватит и чернил… Просто для пущей надежности.
Не отпуская Леваллуа взглядом, Олег продекламировал, чеканя каждое слово:
Но зато ты узнаешь, как сладок грех
Этой горькой порой седин.
И что счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все — как один!
И ты поймешь, что нет над тобой суда,
Нет проклятия прошлых лет,
Когда вместе со всеми ты скажешь — да!
И вместе со всеми — нет!
И ты можешь лгать, и можешь блудить,
И друзей предавать гуртом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, потом!
И что душа? — Прошлогодний снег!
А глядишь — пронесет и так!
В наш атомный век, в наш каменный век,
На совесть цена пятак!
И кому оно нужно, это добро,
Если всем дорога — в золу…
Так давай же, бери, старина, перо!
И вот здесь распишись, в углу...[1]
Стас, не удержавшись, хмыкнул одобрительно, Дженкинс нахмурился — а Леваллуа коротко кивнул:
— Хорошие стихи… Только к чему? Извини, но твоя бессмертная душа меня ни капельки не интересует. А вас, генерал?.. Или это ты в такой патетической форме от моего предложения отказываешься?
— От какого еще предложения? — округлил глаза Олег. — Ты мне ничего толком и не предложил… Ну, допустим, я согласился с дела соскочить — а что взамен?
— Оборзел, — с некоторым даже уважением протянул Леваллуа. — Я с тебя согласен такой груз снять, а ты еще торгуешься? Желаешь, стало быть, свой крест и дальше нести? А в твоем досье вроде про то, что ты мазохист, ничего не сказано…
— Это не я к тебе пришел — ты ко мне. Значит, тебе оно нужнее, чем мне. А я, извини, благотворительностью не занимаюсь. Либо предлагай свои условия сделки — либо бог подаст.
Леваллуа чуть прищурился, внимательно изучая Олега, после паузы произнес медленно:
— Знаешь, Панин, я ведь над этим вопросом думал, всерьез думал… И, в общем, потому к тебе и пришел — сам и считай без охраны, — что тебя сейчас покупать не на чем. Зацепок не осталось. Напугать мне тебя тоже нечем — когда человек свое отбоялся, это чувствуется. Убедить — можно…
Олегу очень не нравилось, что полковник напряжен, что он весь как натянутая струна — или вернее тетива с наложенной стрелой, сжатая пружина бойка. И жутко не нравилось присутствие Дженкинса в роли персонажа «без речей» — тем паче бравый генерал, похоже, и сам чем дальше, тем сильнее недоумевал, зачем он, собственно, здесь находится.
— Ну так что, убеждай.
— Да я вроде все уже тебе изложил. Ты просто заметь себе для протокола, что я ведь, по сути, ничем тебя не пугал и купить не пытался. Не потому, что я такой честный и хороший, а потому что знаю — не сработает. Это вот с ними может сработать, — Леваллуа чуть брезгливым кивком указал на компанию Лии. — Они уже выбирали — и не смогли, они сломались, и теперь их можно покупать, продавать и перепродавать, а с тобой такой номер уже не пройдет — или еще не пройдет. Если ты сломаешься на Выборе, тогда тебя можно будет так же купить — по дешевке, но вот покупатель вряд ли найдется, а я просто предлагаю тебе подумать — только извини, много времени на раздумья дать не могу…
Забалтывает, с ледяной ясностью понял Олег. Значит, надо чего-то ждать, прямо сейчас, сию минуту — какой-то офигенной гадости. И ведь не верил я ни на секунду, что этот стратегический полковник приперся сюда без тузов в рукавах, что не подстраховался, не обложил нас предварительно со всех сторон… А он уже готов, он уже, по сути, в прыжке на добычу, и поздно продумывать контрмеры, остается только встретить его в полете, отреагировать — и тут уж кто быстрее, кто удачливей. Что ж, радует только одно — ему тоже поздно уже отыгрывать назад, сейчас он пойдет ва-банк…
Возбуждения не было — Олег ощущал только холодную собранность, привычную боевую злость, и мир вокруг стал вдруг до предела контрастным, четким до мельчайших деталей. Буквально спиной он чувствовал свою команду: Джейн безмятежна, как ночь над пустыней — и как ночь над пустыней, готова разразиться самумом. Айра — явно сдерживает себя из последних сил, она поняла, кто пожаловал, и в любой момент способна превратиться в смертоносный боевой механизм. Джордж напустил на себя этакую флегму — значит, полностью сосредоточен — не на Леваллуа, на тех, кто расположился по периметру. Молодец, парень, за этот фрагмент картинки можно быть спокойным… Ханна тоже спокойна, но Олег чуял в ней нечто новое: новый стержень и новую злость, оформляющуюся именно сейчас.