Виктор Богданов признавал только Ершова. Он звал его по фамилии, а всех остальных просто «школьники».
До конца нашей смены — мы работали с четырех до семи — оставалось полчаса, когда в комнату вошел Виктор. Он бегал вниз, к своему начальству.
Сдвинув ушанку на затылок, Виктор критически осмотрел развороченные стены и разочарованно присвистнул.
— Что, Витя? — осторожно спросил Кобра. Мы немного побаивались нашего бригадира.
— Кому — Витя, а кому — Виктор Иванович, — заносчиво сказал бригадир. — Чтобы я еще со школьниками связался — ни в жизнь.
Мы побросали инструменты и окружили Виктора.
— Ну чего! — закричал он на нас. — Долго филонить будете? Работали бы как люди — сегодня бы первую лампочку зажгли!
У меня появилось страшное подозрение.
— Витя, — робко спросил я, — дом подключили к сети, да?
— А я об чем? — обиженно крикнул Виктор и в сердцах даже сплюнул. — Теперь Федька Павлов первую лампочку зажгет.
(Павлов возглавлял другую бригаду электриков. В ней работали выпускники ремесленного училища, ребята примерно нашего возраста. Они делали проводку на четвертом этаже. Конечно, мы не осмеливались состязаться с ними.)
Грустно, конечно, но первую лампочку зажжет все-таки Павлов! Павловские ремесленники первыми увидят плоды своего труда. Самое обидное, что при этом они не испытают никакой радости. Ведь они уже много раз наблюдали, как благодаря их усилиям зажигается в новом доме первая электрическая лампочка. Мы же ничего подобного еще ни разу не наблюдали.
Теперь, когда у меня уже есть известный трудовой опыт, я могу точно сказать, что любая работа становится по-настоящему радостной лишь в том случае, если можно видеть ее реальные результаты.
Я просто не понимаю, как мы могли работать, например, на почте. Ведь там вообще невозможно ощутить конкретные плоды своего труда.
— Павлов уже кончил проводку? — виновато спросил Ершов.
— Кончил бы, да у них профсоюзное собрание.
— Они ушли? — затаив дыхание спросил я.
— Ушли, — буркнул Виктор. — Ну и что? У них работы-то осталось всего ничего.
Мы заговорщически переглянулись. Одна и та же мысль одновременно пришла нам всем в голову. Мы моментально забыли, каким тяжелым становится молоток и как трудно втискивать в бороздки непокорный кабель. Серёга, который стоял рядом с Ершовым, нетерпеливо подталкивал его кулаком. Только Ершов мог заговорить с Виктором о том, что мы задумали. Ершов помялся.
— Вить, а Вить, — спросил он осторожно, — ты что сегодня вечером делаешь?
— Школьникам не докладываюсь! — оборвал Виктор. — Я, что ли, за вас работать буду? — сердито крикнул он.
Мы стали поднимать инструменты, жалостно поглядывая на Виктора и грозно — на Ершова.
— Правда, Вить, а? — повторил Ершов.
— В кино иду. Что ты ко мне привязался?
— Картина небось дрянь, — угрюмо сказал Серёга.
— А ты знаешь, на какую картину я иду? — обиделся Виктор.
— Знаю, — нагло ответил Серёга. Он назвал первый попавшийся фильм, может быть уже давно сошедший с экрана.
— Хо! — сказал Виктор. — Будет грустить-то! А не хочешь… — и он назвал совсем другую картину.
— Эта еще хуже! — хором закричали мы. — Деньги зря потратишь. Мы всем классом с нее ушли.
— Всем классом? — засмеялся Виктор. — Врете! Детям до шестнадцати лет вход воспрещен! Значит, и картина — во!
— Сам увидишь, — упрямо сказал Серёга. — Да говори же! Ты! — не выдержав, крикнул он Ершову.
— Виктор Иванович, — несмело начал Ершов, — может, нам сегодня задержаться? Пока не кончим. Первую лампочку зажжем. Раньше Павлова. А?
Виктор подозрительно осмотрел нас.
— Поставьте мне стул! — грозно сказал он. — А то упаду от смеха!
Я уже собрался продолжать работу, но Серёга, проходя мимо, шепнул:
— Гарька, начните бузу. Я за Геннадием слетаю.
— Ладно, — тоже шепотом сказал я. — Сделаем.
Серёга придумал здорово. Когда Виктор еще несколько дней назад узнал, что наш классный — известный боксер, он пришел в такой восторг, что даже швырнул на пол свою знаменитую ушанку. Потом он побежал смотреть на Геннадия Николаевича. Через час вся стройка пялила глаза на Козлова.
Конечно же, только он мог нас спасти. Я повернулся к Виктору и бросил ему под ноги молоток.
— Что это в самом деле! — удачно разыгрывая возмущение, закричал я. — Люди рвутся к работе, а тут… Бригадир должен возглавлять энтузиазм масс!
Меня поддержал Кобра, а Димка Супин, с которым Серёга тоже успел пошептаться, крикнул Виктору:
— А если мы на тебя в газету напишем?!
— Будет грустить-то, — презрительно сказал Виктор. — Я на вас сам в газету напишу. Это что такое? — Подойдя к Димкиному углу, он ковырнул пальцем бороздку.
Серёга, воспользовавшись моментом, выскользнул в коридор. Наша цель была достигнута. Разом прекратив крик, мы разошлись по своим местам.
— Где рыжий? — вдруг закричал Виктор с тревогой. — За Геннадичем побежал?
Мы засмеялись.
— Все равно я не останусь! Хоть самого господа бога зовите.
— Не останешься? — обернувшись, переспросил Супин. — Геннадии тебя одной левой оставит.
— Как же, — неуверенно проговорил Виктор, — драться будет?
— Если ты слов не понимаешь! — через плечо сказал я.
Виктор почему-то засуетился. Он походил по комнате взад и вперед, взглянул на часы и радостно воскликнул:
— Шабашьте, хлопцы! Две минуты осталось. Инструменты сами сдадите. — Он побыстрее направился к двери, чтобы никто из нас не успел его догнать. — Я пошел. Фидерзейн! — цинично усмехаясь, добавил он.
— Куда? — Отшвырнув молоток, я бросился за Виктором.
Тот метнулся к двери, но остановился, увидев Супина. Димка стоял на пороге, скрестив руки на груди, совсем как Геннадий Николаевич. Я не заметил, когда он успел занять эту позицию.
— Будет грустить-то, — сказал Супин и подмигнул бригадиру.
— Вы что, ребята? Вы что? — растерянно спросил Виктор. И с отчаянием крикнул: — Пропустите! А то молотком!..
В ответ я поспешил стать рядом с Супиным и тоже скрестил руки на груди. Услышав на лестнице топот, я, усмехнувшись, сказал бригадиру:
— Слышишь? Ребята идут.
— Что мне ребята? — чуть не плача, забормотал Виктор. — Подумаешь, боксеры!
— Ты наших ребят еще плохо знаешь, — сказал Супин.
Кивнув на Димку Супина, я добавил:
— Мы с ним в классе самые слабенькие. У нас такие парни есть, что…
— Мишка Сперанский, — подсказал сзади Борисов.
— Или Сашка Гуреев.
— Подумаешь! — буркнул Виктор и, приподнявшись на цыпочки, завопил: — Геннадий Николаевич!
Мы с Димкой посторонились, давая пройти нашему классному.
Геннадий Николаевич обхватил Виктора за плечи и, тряся его, радостно воскликнул:
— Молодец! Просто молодец! Здорово вы это придумали! Всем классом навалимся и часа за два кончим. Кончим, Витя, а?
— Ничего я не придумывал! Что вы, Геннадий Николаевич, в самом деле, как маленький! У меня билеты в кино.
— Витя, — вкрадчиво сказал Геннадий Николаевич, — но ведь без тебя мы не сумеем.
— Я же все-таки восемь часов отработал. Сколько можно?
Мы стояли у двери и молчали. В коридоре толпились ребята. Оглядываясь, я видел нетерпеливые и возбужденные лица Мишки, Гуреева, Ани… Когда я глядел на них, мне вдруг почудилось, что все мы очень похожи друг на друга. Может быть, потому, что на нас были одинаковые, измазанные рабочие костюмы? Или потому, что все мы сейчас страстно хотели одного и того же? Впервые я подумал о нашем восьмом «г» как об одном человеке. Сейчас мы чувствовали не сорок разных желаний, а только одно. Мы добивались не сорока разных целей, а одной-единственной.
Еще мне подумалось, что Геннадий Николаевич мог сейчас говорить самым просительным тоном, и все равно речь его звучала бы повелительно. Каждое его слово подкреплялось многозначительным молчанием почти сорока человек.
Не знаю, что повлияло на Виктора. Может быть, именно то, о чем я размышлял в эту минуту?
Во всяком случае, бригадир бросил на пол свою ушанку и крикнул:
— Эх, была не была! Может, и вправду Павлову фитиль вставим!.. У кого закурить есть?
Соломатин с готовностью сунул руку в карман, но замер, посмотрев на нашего классного.
Геннадий Николаевич рассмеялся и попросил:
— Ребята, сбегайте ему за папиросами!
— Стойте! — закричала Аня. — Если уж покупать, так покупать! И виноградный сок, и колбасу, и конфеты. Чтобы как настоящий праздник. Зажжем лампочку и устроим пир.
— Шапку по кругу! — радостно закричал Мишка.
— Шапку по кругу! — подхватили мы.
Ребята наперебой стаскивали кепки и предлагали их Геннадию Николаевичу. Серёга потребовал, чтобы выбрали самую красивую. Виктор, который стоял с нашим классным, сказал:
— Может, мою возьмете? В ушанку-то ловчее собирать.
— Правильно, — обрадовался Супин. — Возьмите мою.
Геннадий Николаевич жестом остановил его.
— Стоп, ребята! — сказал он. — Возьмем шапку у бригадира.
Виктор смутился.
— Она у меня пыльная, — возразил он для виду. — Я ее на пол бросал. Привычка у меня такая, — объяснил он виновато.
Возражая, он тем не менее торопливо стащил ушанку.
— Давай, давай! — сказал Геннадий Николаевич, отбирая у него шапку.
— Подожди! — крикнул Виктор. Вытащив из кармана смятую десятирублевку, он бросил ее в шапку. — На пирожные берег, — объяснил Виктор. — Девчонку думал угостить. Да ведь в кино-то не идем!
Геннадий Николаевич, обойдя ребят, передал шапку Ире и Ане — они должны были идти за покупками. Девочки стали пересчитывать деньги. Мы же принялись обсуждать, как разумнее организовать работу. Нам предстояло соединить комнатную проводку с распределительным щитом на лестничной площадке. Щит уже был подключен к сети.
Время от времени кто-нибудь из нас оглядывался на Иру и Аню. Было очень интересно узнать, сколько же все-таки денег мы собрали.
Вдруг девочки побледнели и растерянно зашушукались. Аня бросила шапку и заплакала. Ира, наклонившись, подняла какую-то бумажку, — кажется, листок из записной книжки — и сердито крикнула: