Прибежали солдаты с ближних повозок, окружили лётчика. Всем хотелось погладить косолапого по шерсти. Медвежонок вздрагивал каждый раз, когда приближалась чья-либо рука. Скалил зубы. Диким, затравленным зверьком смотрел на неведомых существ.
— Будет вам! — сказал офицер. — И так сирота, наверное…
Сел на бричку поудобнее, устроил медвежонка у себя на коленях.
Обоз тронулся. Косолапый попробовал ещё раз освободиться, да не смог. Следил строго глазом за каждым движением лётчика.
— Ну, что ты? — ласково спросил офицер.
Это оказался ещё совсем молодой, похожий на мальчишку паренёк с русыми волосами и веснушками на лице. Веснушек было так много, что казалось, будто кто-то взял и сыпнул их в лицо щедрой пригоршней. На счастье. Грудь героя была вся в орденах, поблёскивала выше орденов совсем новая “Золотая Звезда”. Во время движения звёздочка вспыхивала на гранях солнышком. Лётчик мало чем был похож на взрослого, что-то детское просматривалось на его удивлённом, с заострённым подбородком лице. Снять бы с него офицерскую форму, дать в руки удочку, пустить босиком по пыли — впору пришёлся бы он в друзья деревенскому сорванцу. Особенно выдавала его мальчишеская улыбка. Зная это, лётчик старался держать лицо в строгости.
— Ну, косолапый, куда мать подевалась?
Медвежонок пытался зарыться в куцый подол военной гимнастёрки, прятал круглую, с пуговками глаз, морду и вздрагивал при каждом слове.
Медленно катилась бричка. Устало шли лошади. Колёса глубоко просаживались в песок. В лесу стояла настороженная тишина. Лишь медали и ордена позванивали на груди у белобрового лётчика с веснушками на лице, когда по дороге попадались толстые корневища и через них с глухим стуком перекатывались тяжёлые колеса.
— Что, проголодался?
Лётчик достал кусочек сахару, сунул в пасть медвежонку. Зверёк хрумкнул зубами, глотнул слюнки. Заморгал удивленно глазами, подняв морду.
Где-то за лесом садилось солнце. Рваными тучками залегал на ночь в ложбинах туман, проколотый стволами деревьев.
Паренёк накинул на плечи шинель, укрыл полою зверька, и медвежонок, свернувшись на тёплых коленях калачиком, задремал. Снилось ему, наверное, материнское молоко. Или белые кремешки сахара. Потому что зверёк, захватив край гимнастёрки, сладко сосал её во сне.
А лётчик думал. Он думал о том, что на войне сиротеют не только люди. Сиротеет всё живое. И что этот медвежонок остался без матери, наверное, тоже из-за войны.
ПОДАРОК
Лётчик штурмовой авиации гвардии лейтенант Пётр Ефимович Волжанов возвращался в полк. Прошло всего две недели со дня его отъезда в Москву — срок небольшой, но Волжанов, подъезжая к расположению своей части, заволновался. И как только увидел за деревьями боевые машины, нацеленные вверх трёхлопастными винтами, посадил медвежонка в ящик, накрыл брезентом, строго наказал ездовому беречь.
— Петька Волжанов приехал!..
Эта весть мигом облетела всю авиачасть. К штабной землянке начали сходиться лётчики, техники, оружейники.
— Качать его!
Несколько рук живо подхватили худощавое тело, и Петька взлетел над головами. У него свалилась фуражка, растрепался чуб. Золотая звёздочка вспыхивала на гимнастёрке солнышком.
Наконец Петька благополучно приземлился. Поставили его на ноги, обступили со всех сторон. Наперебой забросали вопросами:
— И в Кремле был?
— Был…
— Ну, рассказывай.
— Да вот…
Волжанов не любил рассказывать о себе. Да и не умел. Медали и ордена больше говорили за него. Отмалчивался, поглядывая в небо. Там, снижаясь, подходил к аэродрому штурмовик. Вой моторов заставил Мишку насторожиться.
Туго проворачивая воздух, самолёт пронёсся над головами. Зашевелились на поляне травы; придержали, точно по команде, фуражки лётчики. Самолёт тронул мягкими колёсами взлётную полосу — два продолговатых серых облачка пыли схватились на земле, — понёсся с поднятым хвостом вдоль поля. Развернулся на расстоянии, подрулил к стоянке. Мотор заглох, колпак из бронестекла отодвинулся, и лётчик в синем комбинезоне спрыгнул на крыло, затем на траву.
Это был Гриша Алиев — тоже лейтенант, боевой друг и напарник Волжанова. С перекошенным под тяжестью пистолета ремнём, со сбитым на макушку шлемом, взопревшей на лбу прядью волос, он пошёл на Петьку медведем, растопыря широко руки в лётных перчатках. Обнял крепко — кости хрустнули.
— Ну, как ты здесь? — спросил Петька, немного отдышавшись.
— Нет, сначала рассказывай ты, — возразил Алиев.
— Да вот… съездил… — не знал, что сказать, Петька. И вдруг, вспомнив что-то, остановил всех, подняв руки:
— Стойте, ребята! Какой подарок я вам привёз!
Подбежал к повозке, сбросил брезент. Вынул из ящика маленького медвежонка.
— Вот, сирота, — сказал виновато.
Лётчики окружили Волжанова плотным кольцом, стали рассматривать пушистого зверёныша. Каждому хотелось тронуть его.
— Ну, не бойся!
— Дай лапу!
— Ишь какой! — отдёрнул руку Алиев, потому что медвежонок оскалил зубы и зарычал.
И всё же косолапый оказался трусишкой. Он жался толстым ушком к Петькиной портупее, испуганно смотрел исподлобья дикими глазами. Его пугало всё: и восторженные крики лётчиков, и гул садящихся на взлётную полосу один за другим самолётов, и особенно руки, порывающиеся огладить лоб, отчего каждый раз невольно приходилось прищуривать глаза.
— Давай знакомиться! — улыбнулся Гриша Алиев, попробовав протянуть руку ещё раз. Его узковатые по-восточному глаза сузились ещё больше.
— Почему молчишь? — склонился к зверьку и в тот же миг отшатнулся назад.
Лётчики засмеялись. Алиеву показалось, будто медвежонок хочет цапнуть его пастью за подбородок.
— Вот и познакомились! — не растерялся Алиев. — Меня зовут Гришей, а тебя как?
Рыжемордый хотел лизнуть Алиеву руку, да тот остановил его:
— Ну-ну, довольно тебе, мишка! — Сказал и сразу спохватился:
— Вот и получил имя! Мишка — самое подходящее имя ему!
НОВАЯ ЖИЗНЬ
У Мишки началась новая жизнь. После смотрин, устроенных почти всей авиачастью, ему отвели место в каморке, возле землянки Волжанова. Петька принёс охапку душистого сена, Гриша Алиев отдал свою старую шинель. Там, на складе подсобных инструментов, устроили что-то наподобие логова. Впустили косолапого, и он начал обнюхивать незнакомые вещи: ломики, лопаты, кирки, толстые тросы и цепи с огромными крюками на конце.
Когда все ушли, Мишка потолкался носом в дощатую дверь, отыскал шинель, улёгся на неё. Конечно, там, дома, в настоящей берлоге, было намного уютней. Вместо острого запаха технического масла и бензина из лесу шёл свежий дух сосновой смолки. Пахло матерью и тёплым молоком. Да что он мог поделать?..
Он зарылся носом в рукав шинели, согрел морду дыханием, прикрыл глаза и задремал.
А за дверью гудели моторы, лязгало железо, гудели автомашины. Там шла напряжённая жизнь фронтового аэродрома.
Постепенно щели в перекошенной двери начали темнеть. Рёв моторов стих. Мишка пробудился. Жутко показалось одному в тёмном чулане, и он попробовал заскулить. Но сам испугался своего жалобного писка. Замолчал, зарываясь носом в рукав шинели.
Вскоре за дверью послышались голоса людей. Голоса приближались. Стукнул засов — медвежонок вздрогнул. Поднял морду — на пороге увидел Петьку Волжанова и Гришу Алиева.
Что, друг, проголодался? — спросил Волжанов, беря Мишку на руки. — Пойдём, брат, ужинать.
Медвежонок не знал, что ему говорят. Однако чутьём понимал доброе отношение людей к себе. Благодарно тронул кончиком розового язычка золотую звёздочку. Петька прижал его к себе, понёс к домику, откуда доносились вкусные неведомые запахи.
— Мишка! Мишка! — закричали со всех сторон, как только Волжанов с медвежонком появился на пороге столовой.
Вверху, у самого потолка, сияла электрическая лампочка. За столами сидели военные. Всё смешалось в Мишкиной голове: и куски нарезанного хлеба в тарелках, и жёлтые спинки стульев, и квадраты цветастой клеёнки. Всё казалось ему съестным. А тут ещё с такой силой ударил в нос острый запах поджарки с луком, которую пронесла мимо девушка в переднике, что от восторга медвежонок не удержался. Разинул пасть, хотел что-то выразить, да кроме непонятного звериного звука, похожего на козлиное «ме-э-э», ничего не вышло.
— Смотрите, просит! Просит, чертёнок! — закричали лётчики, а один из них подскочил к медвежонку, сунул ему в пасть шоколадку.
Сначала Мишка даже оскалился и наморщил нос — таким дерзким показался ему поступок незнакомца. Но шоколад так мгновенно растаял во рту, что Мишка даже не заметил, как проглотил его. Облизнулся, мигая глазами от удивления, заурчал, довольный.
— Дайте ему ещё!
Лётчики подбегали к Волжанову, предлагали медвежонку шоколад, сахар, галеты из НЗ — неприкосновенного запаса. Мишка смотрел оторопело по сторонам, двигая дрожащим кончиком носа, прижимался ушком к Петькиной портупее. Крики оглушали его, будто удары по голове. Он терялся, не зная, что делать и куда спрятаться.
Выручила косолапого девушка в белом переднике — официантка Надя:
— Будет вам! Так и обкормить недолго.
Её послушали, лётчики разошлись по местам. Она же сходила на кухню, принесла молока. Поставила миску на пол.
Мишка почуял знакомый запах — сердце растревожилось. Ему вспомнилась мать — старая медведица, и он заюлил вокруг миски, не зная, как взять молоко.
Тогда Надюша легонько пнула его мордой в миску. Мишка чихнул, раздувая белые пузыри. Облизнулся и тут разгадал, в чём секрет. Приловчился и быстро вылакал молоко розовым, вытянутым в ленточку язычком.
Таким образом, появился у Мишки новый друг — официантка Надя, и он, привыкнув, ходил на кухню запросто, когда хотелось есть, и так наедался, что шёл из столовой с остановками. Посидит, отдышится — затем ковыляет дальше к своему лежбищу.
НЕБОЛЬШОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Утром следующего дня Мишку покормили и заперли в каморке. Сквозь косые щели в двери он наблюдал, как выстраивались в один ряд лётчики и как вынесли и установили перед строем что-то красное. Мишка не знал, что полк готовился к митингу и что из штабной землянки вынесли бархатное знамя с двумя орденами. Не знал он и того, что торжество назначено в честь его друга Волжанова, которому присвоено звание Героя. Завалился на бок — глаза сами закрылись. Он всегда после сытной еды любил поспать.