абины и возьмёт его на руки. Кинулся к другу, но мотор, меняя тон, взревел сильнее, и машина ринулась вперёд.
Косолапый бежал рядом, держась чуть в стороне от потока взбитого винтом воздуха, задыхался и отставал, выбиваясь из сил. Сквозь бронестекло видел круглую, в шлеме, голову Петьки и никак не мог понять, что происходит. Наконец свалился на землю, уронил голову на лапы. Остался серым комочком на взлётном поле.
А штурмовик, быстро набирая скорость, огромной птицей с распластанными крыльями понёсся вдоль аэродрома и где-то там, на краю поля, оторвался от земли, полез вверх, в небо, подломив под себя колеса, и через минуту растаял у горизонта. Вслед за ним поднялся ещё один штурмовик — Гриши Алиева.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Медвежонок остался на старте один. Сидел нахмуренный. Уши его стояли торчмя, вытянутая нижняя губа окаменела ковшиком. Вытянув шею, он внюхивался в воздух. Пахло отработанным бензином. Но вскоре и этот след самолёта развеялся. Стало пустынно вокруг. Никакого движения. Словно вымерло всё. Лишь полосатый конус на метеобашенке шевелится от лёгкого дуновения ветра.
Тоскливо почему-то. Мишка заскулил — не помогло. Лёг снова на траву, положил на лапы голову. Так, с прищуренными глазами, стал ждать, наверное, своего друга Петьку.
Часа через полтора, а то и больше, на аэродроме начали собираться люди. Пришли свободные от работы оружейники и мотористы; разрешив посадку, вылез из штабной землянки Сигимица. Он любил смотреть, как садятся лётчики: не даст ли кто случаем «козла», не занесёт ли кого дальше взлётной полосы. Прибежала на старт официантка Надя. С ленточками в косичках, в лёгком платьице, с большими задумчивыми глазами, она была похожа на школьницу. Всматривается в небо — не показались ли на темнеющем горизонте две чёрные чёрточки?
Встал, отряхнул шубу и Мишка. Почмокал губами, склонил набок голову. Точно в небо посмотрел. Как люди. Подошёл к Надюше, приник мохнатой шеей к ноге. Выставил мохнатое ушко — улавливает еле слышный гул самолётов.
Два штурмовика один за другим будто упали на землю далеко за небосклоном и провалились. Даже моторы стихли. Но так могло только показаться. В сумерках штурмовики слились с чёрной землёй, и вскоре обе машины выросли на фоне тёмно-серого неба, увеличиваясь на глазах, и, развернувшись, остановились у обвалованных землёю капониров.
Мишка бросился к самолётам. Он видел, как за стеклом кабины улыбается Волжанов, как отстегивает электрошнуры шлемофонов, как отодвигает стеклянный фонарь и, став на крыло, прыгает на землю. К нему!
Подкатился клубком к ногам — Петька подхватил его на руки.
— Здравствуй, Мишка! Здравствуй, друг!
Так и крепла их дружба: в расставаниях и встречах.
ЕЩЁ ОДИН ДРУГ МИШКИ
В полку немало нашлось людей, которые подружились с Мишкой. Лейтенант Волжанов утверждал, что любить животных могут только добрые и открытые люди. И хотя война ожесточает человека, души лётчиков не огрубели ко всему живому, что окружало их. А глядя на эту забавную и безобидную животину, так привязавшуюся к человеку, добрели сердцем.
Бывало, появится у кого-либо собака или кошка — за ними присматривает каждый. Или вблизи аэродрома, расположенного где-нибудь неподалёку от леса, найдёт кто птицу с подбитым крылом, подраненного зайца, примятого колесом ежа — всем оказывали помощь, устраивая настоящий звериный лазарет, бегая в медпункт за йодом и бинтом.
Вот почему в каждом человеке медвежонок видел своего друга и льнул к людям. Но, кроме лейтенанта Волжанова, кроме Надюши, Мишка подружился ещё с финишёром Миронычем.
В части его не называли ни по имени, ни по фамилии. Не обращались к нему и по званию. Пожилого, рассудительного сержанта-финишёра, в прошлом таёжного охотника, Михаила Мироновича Авдеева называли просто — Миронычем. И к этому все привыкли.
— Ну, Мишка, пойдём, — говорил он косолапому каждый раз, когда Петька улетал, и они брели на финиш.
У Мироныча скрипучий, похожий на Петькин, приятно пахнущий ремень, серебряные и бронзовые медали, которые при случае можно лизнуть, мозолистые, но ласковые руки. У него также приятно свернуться калачиком на коленях, подремать, уткнув нос в подол гимнастерки. Мироныч был свободнее других, Мишка с ним коротал время в ожиданиях.
— Без меня, — говорил Мишке финишёр Мироныч, — ни один самолёт не взлетит и не сядет. Это я, брат ты мой, сигналю, и штурмовики поднимаются серебряными стрекозами в небо. А когда нельзя, не принимаю, и они кружатся в отдалении, чтобы не выдать аэродром.
В самом деле, самолёты садятся, если Мироныч разложит на траве белые полотнища буквой «Т» и начнёт сигналить флажками — красным и белым. А сидит под кустом у телефона со свёрнутыми флажками — и самолёты не появляются над аэродромом.
Но Мишка особенно не разбирался в делах Мироныча. Да и разговаривал сержант больше с самим собою, потому что словом не с кем было переброситься. Вот он, старый, и нашёл себе подходящего собеседника. Правда, безответного. Так что слова человеческие были Мишке ни к чему, а вот флажки, которыми сигналил Мироныч при взлёте и посадке самолётов, пришлись косолапому по душе. Он утащил один к себе в каморку, за что Мироныч осерчал и даже шлёпнул косолапого флажком по известному месту. А когда отнял флажок и глянул на древко, где остались вмятинки от зубов, на память, — улыбнулся.
— Эх ты, озорник! — сказал, окончательно примиряясь.
И, видя медвежье любопытство, занялся обучением зверёныша.
Старый охотник хорошо знал повадки зверей, считай, весь век прожил рядом с ними. Потому ладно у них получалось. Вскоре Мишка мог перенести ведро, подцепив его лапой, перекатить с места на место бочку, пройтись на задних лапах, держа в передних финишёрский флажок.
Не понимал зверь, почему парни в лётных формах так довольны, если он что-нибудь сделает. Не понимал, но охотно выполнял задания своего учителя — на радость людям.
ИГРЫ
Но больше всего Мишка любил борьбу и ещё — играть в пятнашки. Хоть малый, а задирается. Придёт Мироныч — цепляет старого лапой: давай, мол! Вызывает на поединок.
Мироныч отскочит молодцевато назад — расставит руки. Идёт на зверя. А тот — навстречу. Тоже лапы развёл, чтобы сломать противника. И так сходятся, пока не схватятся в обнимке. Завертятся на месте, топчась ногами. Зверь старается повалить человека, Мироныч же сопротивляется, сам норовит оказаться сверху. Сцепились в мёртвой схватке, покатились — кто кого прижмёт лопатками к земле.
Ясное дело, медвежонок был ещё мал. Повалить его не составляло особого труда, хотя силы уже чувствовались в нём недюжинные, звериные. Но обычно Мироныч уступал, потому что Мишка очень уж злился, если ему не удавалось положить на лопатки соперника. В такие минуты зверь дико рычал, из его красной пасти остро оскалялись жёлтые клыки, а шерсть на спине вставала дыбом. И хотя Мишка побывал уже на лопатках не раз, и надо было по правилам игры прекращать борьбу, он всё равно наскакивал на Мироныча до тех пор, пока тот не сдавался. Мироныч поддастся — Мишка тут же прижмёт его лопатками к земле. И такой довольный, как ребёнок. Мурлычет на радостях. Да Мишка и был ещё дитём.
Зато он всегда побеждал во время игры в пятнашки. Обычно начинал Мишка. Стукнет лапой — удирает. Попробуй догнать! На вид медведи кажутся неуклюжими и косолапыми. Идёт — нога за ногу цепляется. А такой прыткий, что не угонишься! И когда вырастает, становится необычайно сильным. Уложит лапой быка или оленя, затем схватит зубами тушу, забросит на спину, тащит бегом.
Догнать Мишку трудно не только из-за прытких, хотя и косолапых ног. Хитрость тоже помогала. Чувствует, что его уже настигают сзади — раз на дерево. Вскарабкается живо на самую вершину — достань!
Сидит на ветке, поглядывает сверху довольный: ага, поймал? Щурится на солнце, почёсывает лапой за ухом. Губу вытянет — ну точно ухмыляется.
РЕВНОСТЬ
Иногда лётчики собирались по вечерам отдохнуть возле «клуба» — небольшого помоста из досок под кронами деревьев.
Петька взял гармошку, сел на скамью. Мишка устроился рядом, у ног. Петька расстегнул поясочек, растянул меха. Перебрал лады — и враз бойко заработали его пальцы на чёрных и белых пуговках. Трудно уследить за ними. Замельтешили спицами.
Мишка поднял морду, посмотрел на друга. Затем свернулся калачиком. И хотя он ничего не смыслил, музыка на него действовала особым образом: смирел зверь. А может, и понимал, что люди в эти часы заняты чем-то очень серьёзным. Может, не менее важным, чем там, куда летают каждый день.
Сошлись на переносице белые брови, сбежались в кучу под глазами веснушки. Губы сжал и весь в игре. Никого не видит и ничего не замечает.
Но вот он передаёт гармошку Грише Алиеву, а сам становится в круг. Мишка настораживается. Вытягивает шею. Не нравится ему, когда его Петька уходит на помост. Всё же лежит на месте. Свернётся опять, прикидывается, вроде дремлет. А чуть прищуренным глазом следит за другом. Сопит недовольно.
Волжанов выходит на середину, встряхивает плечами, плавно идёт по кругу, перебирая, как пальцами на ладах, носками сапог, — рядом с ним появляется Мироныч. Хлопнул ладонью по голенищу и приглашает в круг Мишку поклоном до земли.
Косолапый набычился. Отвернул голову. Заворчал недовольно. И когда Мироныч настойчиво ещё раз топнул сапогом, выкинул ногу перед ним и, согнувшись, постлал рукой дорожку, Мишка встал, отошёл прочь, лёг под комлем сосны.
В кругу появилась Надюша. Волосы её перехвачены ленточкой, лицо вспыхнуло лёгким румянцем. Петька подходит к Надюше, берёт её за руку, ведёт в круг.
Этого Мишка не выдерживает. Неуклюжий и неповоротливый на первый взгляд, он проворно, никого не задев, пробрался между танцующими. Подкрался к Волжанову сзади, край гимнастёрки захватил зубами. И, упираясь ногами, всё настойчивей и сильнее начал стаскивать его с помоста.
— Смотрите, ревнует! — кричали лётчики, указывая на косолапого.