Этот хлыщ приветственно помахал нам рукой, но не встал — продолжал смотреть телевизор.
Мы присели и минуты три-четыре вместе с ним досматривали новости.
Как только новости закончились, Лауэри весь преобразился и стал сама вежливость. Вскочил, надел пиджак, чтобы быть официальнее, и крепко пожал нам обоим руки. Пиджачок у него был, скажу вам, что надо! Явно не из универмага, а от лучшего бостонского портного.
— Спасибо за визит, — сказал Лауэри. — Надеюсь, наши ребята вас во всем поддерживают без отказа?
Вопрос был обращен к Келли, но он кивком головы переадресовал его мне.
— Да, все в порядке, — ответил я. — Спасибо.
— Кофе? Или еще что?
— Нет-нет, спасибо.
Офис Лауэри был выдержан в том же стиле, что и хозяин. Подчеркнутая строгость, мебели немного, но только высшего качества. На полу дорогой восточный ковер, единственный яркий акцент. На стене целых три диплома, один другого престижнее.
— Я в курсе, что вы активно работаете, — сказал Лауэри, — поэтому не буду долго занимать ваше драгоценное время.
Терпеть не могу этот фокус — когда чиновник, который не хочет тратить на вас время, проявляет трогательную заботу о вашем времени!
— Видите ли, — продолжал Лауэри, — у меня есть друг, покоем которого я весьма озабочен. Вы, похоже, встречались с ним. Я говорю о Хулио Веге.
Мы с Келли быстро переглянулись.
— До меня дошло, что вы имели разговор с детективом Вегой.
— Кто же вам об этом поведал? — не без яда в голосе спросил Келли.
— Сорока на хвосте принесла.
— И что же конкретно эта сорока сообщила?
Лауэри никак не отреагировал на дерзость Келли. Он просто перестал к нему обращаться и повел разговор со мной.
— Шериф Трумэн, я надеюсь, вы поймете мою озабоченность. Мне бы очень хотелось, чтобы вы больше не докучали Хулио Веге. Он человек нездоровый. Пощадите его.
— Нездоровый… в каком смысле?
— Да во всех смыслах. Его душевное состояние… Словом, незачем будить призраков прошлого. Вега и без того много страдал, не будем усугублять его несчастья. Смолоду он мечтал о большой карьере в полиции, а вышел пшик: не задалась служба, при первой же возможности выперли его на пенсию совсем молодым. Хотя, по совести, не по грехам наказан человек, напрасно.
— Извините за прямоту, — сказал я, — но мы видели Вегу, мы с ним беседовали. И наше впечатление — он в таком состоянии, что усугубить его несчастья довольно сложно.
По губам Лауэри скользнула улыбка.
— Вы оптимист, шериф Трумэн. Никогда не знаешь, где дно. Боюсь, Хулио настолько выбит из равновесия, что может в один прекрасный день руки на себя наложить. Однако самое главное — я не вижу никакого смысла копаться в прошлом. Объясните мне, пожалуйста, отчего вам вздумалось ворошить старую историю — гибель Арчи Траделла и все прочее?
Я коротко проинформировал о вероятном интересе Данцигера к этой старой истории.
— Ну, Боб Данцигер мог иметь сотню старых дел на столе. То, что вы рассказываете, ни о чем не говорит. Есть у того старого дела и дела нынешнего хоть один пункт пересечения?
— Нет. Точнее говоря, пока что мы такого пункта пересечения не нашли.
— Ищите на здоровье. Только будьте поделикатнее с Хулио Вегой. Если желаете еще раз переговорить с ним — сообщите мне, я организую встречу. Но сами без крайней нужды его не трогайте. Не стоит будить спящих собак.
— Все беды от того, что мы уж очень щадим дрыхнущих собак, — сказал я с досадой в голосе.
— Шериф Трумэн, легко вам бросаться упреками. А я обязан думать шире. Я не просто охраняю законность в этом городе; я одновременно должен охранять в этом городе покой.
— Простите, не совсем вас понимаю.
— Дело Траделла — крайне деликатный случай, не без привкуса расовой проблемы: «опять черные подняли руку на белого полицейского» или «опять белые копы обвиняют в убийстве черного». Так что не будем дразнить собак — даже спящих!
Тут Келли счел нужным вмешаться.
— Согласен, — сказал он, — убийство Траделла очень «деликатный случай». В том числе и для семьи Траделла. Равно как и убийство Данцигера — очень «деликатный случай» для семьи Данцигера.
И опять ни один мускул не дрогнул на лице Лауэри. Секунду-другую он молча задумчиво изучал лицо Келли, затем промолвил:
— Лейтенант Келли, вам не кажется, что деликатного подхода заслуживают обе семьи — и семья Траделла, и семья Данцигера? Обе семьи одновременно. Обе семьи в равной степени.
После этого мы довольно холодно попрощались. Лауэри проводил нас до двери. И на прощание решил не рисковать, расставить все точки над i.
— Лейтенант Келли, я знаю, как долго вы у нас работали. Но теперь вы в нашем городе только гость.
— Гость? — несколько ошарашенно переспросил Келли.
— Да, вы правильно меня поняли. Мы стараемся быть гостеприимными хозяевами. Мы гарантировали вам высшую степень поддержки. И все же не забывайте, что мы не обязаны быть гостеприимными хозяевами и не обязаны вам во всем помогать. Словом, я надеюсь, вы останетесь добрым гостем, который не напрягает понапрасну принимающую сторону.
23
А теперь про то, как Кэролайн меня впервые поцеловала.
Джон Келли проводил день с внуком — то есть баловал Чарли целый день, выполняя все его желания. Где они гуляли, чем занимались — оставалось большим секретом. Было ясно только одно — дед пытался компенсировать внуку свой отъезд из Бостона и свою жизнь так далеко от Чарли, в медвежьем углу Мэна.
Надо сказать, последние вечера я регулярно проводил какое-то время у Кэролайн дома, стал чем-то вроде своего человека в этой семье. После ужина я играл в видеохоккей с Чарли или беседовал с Келли за бутылочкой пива. Затем я в одиночку возвращался в отель.
В то воскресенье мы договорились с Кэролайн встретиться в книжном магазине «Авеню Виктора Гюго», что на Ньюбери-стрит.
Стоял чудесный осенний день, все было залито веселым солнечным светом. Даже бездомные оборванцы смотрелись колоритно, свежо. А уж нарядная толпа на улице — глаз не отвести. Даже в воскресенье улица была забита машинами, которые двигались с черепашьей скоростью. Зато и машины в основном дорогие, европейских марок.
В магазине я сразу счастливо обалдел от нескончаемых стеллажей с книгами. В отделе антиквариата пахло особенной книжной пылью, паркетные полы замечательно скрипели, было чудесно тихо после шумной улицы. Словом, рай земной. Поджидая Кэролайн, я просматривал старинный путеводитель, когда вдруг за моей спиной раздалось:
— Бе-е-ен?
Я повернулся — ба! да это же моя университетская подружка, коммунистка в чугунных очках. Все такая же — худенькая, невзрачненькая. Но по крайней мере избавилась от своих очков-монстров — заменила на современную шикарную модель.
Она смотрела на меня с хищноватой улыбкой, немного сбочив голову.
— Ты тут один?
— Нет, — поспешил ответить я.
— Я тоже не одна. — Хотя нас никто не мог слышать, она прикрыла рот ладошкой и громким театральным шепотом проинформировала: — У меня тут свидание.
— Надо же, у меня тоже! — сказал я. — Она должна скоро подойти.
— Я думала, ты сейчас в Мэне.
— Да, вообще-то я именно там и живу.
— А как твоя мать?
— Умерла этим летом.
— Ах, Бен, мои соболезнования!
— Спасибо.
— Я так рада, что встретила тебя, — с энтузиазмом солгала Сандра. — А что ты нынче поделываешь? Дальше учишься?
Я отрицательно помотал головой.
— Тогда что?
— Я… ну, можно сказать, полицейский. Своего рода.
— Ты по-прежнему в полиции? В вашем крохотульном городке? Кстати, как, бишь, он называется?
— Версаль.
— Ах да, Версаль. Название супер.
— Я там теперь шериф.
— Вот так так!
Конечно, это «Вот так так!» можно было при большом желании расценить как похвалу. Но я отлично понимал подлинный смысл сего «Вот так так!». За этим стояли пересуды в университетской столовой: «Помните Бена Трумэна? Вроде надежды подавал. Вы и представить себе не можете, кто он теперь!»
— А как же твоя работа? — спросила Сандра.
— Шериф — это и есть моя работа. По крайней мере в данный момент.
На это она отозвалась еще одним и теперь уже совсем однозначным «Вот так так!». Сандра, видно, и сама поняла, куда нас завел разговор, покраснела и потупилась в отчаянных поисках другой темы.
Я пришел ей на помощь:
— А кто твой новый друг?
— Его зовут Пол. Он сейчас на первом этаже. Светлая голова! Профессора видят в нем будущего декана! А ты… кто твоя девушка?
В этот момент появилась сама «моя девушка». Кэролайн была в джинсах и в свободном черном свитере. Рядом с Сандрой она казалась существом из другого мира — свободная, раскованная, излучающая спокойную радость. Никто бы не подумал, что у этой молодой женщины забот полон рот — и на работе, и с воспитанием сына.
— О, это она? — спросила Сандра.
— Добрый день, — сказала Кэролайн. — Она — это кто?
— Девушка Бена. Мы как раз о вас говорили.
Кэролайн лукаво уставилась на меня.
Я смущенно пролепетал:
— Да я вот тут говорил Сандре…
Я не знал, что дальше сказать. Язык во рту вдруг стай величиной с грейпфрут.
Сандра мгновенно оценила ситуацию.
Я уже представлял, как она упоенно рассказывает моим знакомым с кафедры: «Этот бедолага-неудачник совсем плохой. Натрепал мне, что у него свидание, а девушка и ведать не ведала, что он ее уже возвел в ранг подружки!»
Тут я вдруг почувствовал руки Кэролайн у себя на шее — и в следующий момент она поцеловала меня в губы.
— Привет, дорогой! Извини, что опоздала. Пробки на дороге.
Сандра выглядела шокированной, словно застала своих родителей в постели. Она поспешно попрощалась и была такова.
— Спасибо, Кэролайн, — сказал я. — Вы меня выручили.
— Не за что, шериф Трумэн. Всегда приятно помочь.
А вот как Кэролайн вспоминала Боба Данцигера.
— Бобби был не из тех прокуроров, которые похожи на ангелов мщения. Он не видел в каждом обвиняемом Джека Потрошителя. Он всегда находил смягчающие обстоятельства, всегда говорил: «А этот парень не так уж плох, как дело его малюет» или «Даром что он десяток раз привлекался — ни разу за насилие. Заурядный тихий наркоман, а его норовят зверем представить!» Боб не давал чувствам командовать собой, его убеждали только аргументы, а не эмоции. Он ни в ком не видел врага. Достаточно сказать, что он имел привычку не давить пауков, а брать их аккуратно на бумажку и выносить из здания в садик. И именно с этим человеком должно было случиться такое!