рт!
— Я тебя, ублюдка, все равно достану! — закричал Керт. — Я тебя, гниду, в порошок сотру!
Келли положил руку на плечо Керта.
— Прекрати! Тебе впаяют за угрозы!
Керт сбросил руку Келли со своего плеча.
— И дружку своему Брекстону передай — я и его достану!
— Не понимаю, что этот педераст от меня хочет? — с насмешкой в голосе произнес Макниз. — Первый раз вижу такого козла. А насчет меня достать — хрен тебе, коп вонючий. И Брекстона вы никогда не дожмете!
Керт еще раз погрозил ему кулаком, резко повернулся и пошел прочь.
Адвокат Бек облегченно вздохнул — пронесло. Макниз, обращаясь к зевакам, сказал:
— Знает, что я его в суде и пальцем тронуть не посмею, поэтому такой смелый!
— Ладно, — буркнул Келли, — ты лучше пасть не разевай. Иди себе с Богом, коли такое счастье сегодня подвалило. Недолго тебе гулять на свободе. Мистер Бек, уведите своего клиента, пока чего плохого не случилось.
Я нагнал Бека и Макниза на площади перед зданием суда.
— Мистер Бек, — сказал я, — передайте, пожалуйста, Брекстону, что я хочу встретиться с ним. Мне нужна более полная информация.
Бек вытаращился на меня.
— Шутить изволите? Ничего такого я Брекстону передавать не намерен. Ишь, какой умный — связного нашли! Вы хоть немножко слышали о конституционных правах и обязанностях адвоката в этой стране?
— Не надо красивых слов! Просто передайте Брекстону, что я хочу с ним увидеться. А уж он сам решит, как ему быть.
Макниз решил поддержать Бека:
— Ты того, приятель, ты не этого…
— Заглохни! — рявкнул я (себя не узнавая!).
Как ни странно, Макниз действительно «заглохнул».
— Мистер Бек, мне нужна помощь Брекстона.
— Я ничего не передам, пока не буду знать, о чем, собственно, речь идет.
— Извините, в подробности посвящать вас не намерен. Просто передайте ему мои слова.
Бек несколько секунд молча смотрел на меня.
— Шериф Трумэн, с вами все в порядке? У вас какой-то несвежий вид.
— Со мной все в порядке. А если передадите мои слова Брекстону — со мной все будет в еще большем порядке.
— Ладно, ваша взяла. Просьбу вашу передам. Но тут же посоветую Брекстону ее решительно игнорировать!
37
Пока Келли беседовал в здании суда с кем-то из своих давних приятелей, я нашел на улице телефон-автомат и позвонил в Версаль — проверить, как идут дела в участке.
Трубку поднял Дик Жину. Так и вижу его — развалился в кресле и почитывает газету. На звонок реагирует досадливым кряком — звонят тут всякие, от дела отрывают!
— Алле.
— Дик? Это что еще за «алле»? Ты не у себя дома!
— А, шериф Трумэн! Приветствую.
— Судя по тону, вы там совсем распоясались… Куда только катится «департамент полиции города Версаль»?!
— Бен, чего выпендриваться-то? Кто, кроме своих, нам позвонит?
— А вдруг… Дело даже не в этом. Со своими тоже надо профессионально разговаривать.
— Было б перед кем хвост распускать!
Ох уж эти мне «деревенские философы»!
— Ладно, Дик, ты все-таки по-человечески отвечай. А то стыдно!
— Как прикажешь, командир.
Дик не стал, как обычно, сообщать мне свежие версальские сплетни, а сразу перешел к главной новости:
— Джимми Лоунс — ты его, конечно, знаешь — позвонил вчера и говорит: «Я только что из отпуска вернулся и услышал от приятеля, что вы народ про белый „лексус“ расспрашиваете. Так вот, докладываю, я видел этого черного парня в белом автомобиле». Он остановился на перекрестке перед светофором — и тут рядом затормозил этот «лексус». Лоунс хорошо разглядел водителя, даже глазами с ним встретился. Джимми говорит, лица не вспомню, а прическу никогда не забуду — по сторонам наголо, а в середине длинные волосы собраны в косичку на затылке, совсем как у японцев в кино. Ну, ты знаешь, у этих… самураев. Я ему, конечно, велел прийти по-быстрому и глянуть на фото Брекстона. И Джимми говорит: именно его он видел в белом «лексусе»! Уверен на девяносто девять процентов.
Я был приятно поражен. В том числе и тем, что Жину смог хоть раз в жизни что-то полезное довести до конца.
— Молодец, — сказал я.
— Не сомневался, что ты будешь на седьмом небе от этой новости.
Он выложил последние сплетни, а затем добавил:
— Бен, тут кое-кто еще хочет с тобой поговорить…
— Привет, Бен, — услышал я родной басок.
— Привет, па!
— Как там у тебя дела?
— Замечательно.
Длинная пауза.
— «Замечательно» — это как? Что-нибудь не в порядке?
— Па, «замечательно» — это замечательно.
— Не крути, говори правду.
— Да, ты прав. Дела далеко не супер.
— Что случилось?
С чего начать? С того, что я подозреваемый в деле об убийстве? Или — того хуже — меня обвиняют в том, что я совершил одно убийство, а затем второе, чтобы избежать суда за первое? Как он это воспримет? И как ему с такой новостью жить дальше? Нет уж, лучше помалкивать!
— Да ничего особенного, — сказал я. — Просто временные трудности. Не волнуйся.
— Когда ты так говоришь, мне понятно, что жизнь тебя прижала всерьез.
— Да брось ты выдумывать! Приеду домой — все расскажу. А пока не волнуйся. И, что главное, не хватайся за бутылку!
Отец обиженно фыркнул.
— Ты за кого меня…
Он осекся, прокашлялся и закончил решительным тоном:
— Я не пью.
— Вот это хорошо.
— Хочешь, я приеду в Бостон?
— Нет, па. Спасибо, но не надо.
— У меня ощущение, что я тебе там пригожусь. А то вроде как в беде тебя бросаю…
— Не дергайся. Ничего особенного со мной не происходит. Живи спокойно, обо мне не переживай. Прорвусь!
— У тебя всегда «ничего особенного», — недовольно проворчал отец. — Тебе крокодил голову откусит, а твоя голова в его пасти все будет повторять: «ничего особенного»!
— Пап, хоть раз в жизни послушайся меня. Не приезжай. Понятно?
— Я обязательно приеду — убедиться, что у тебя действительно «ничего особенного».
— Не надо. Со мной все в порядке.
Я представил отца за столом в участке: в одной руке трубка телефона, в другой — сам аппарат. Он всегда так разговаривал по телефону.
— Ты мне тут ничем не поможешь.
Мне очень хотелось поделиться с ним. Рассказать все как на духу. И услышать обычное: «Чтобы тебя достать, надо мимо меня пройти — а мимо меня еще никто не прошел!»
Но тут сложилась ситуация, в которой он был бессилен помочь.
Теперь, оглядываясь назад, я рад, что не поддался соблазну и не вывалил на него все свои неприятности.
Пройдет буквально несколько часов, и мое дело развалится, подозрения с меня снимут.
Протрепись я — отец мог бы слечь с инфарктом. И было бы из-за чего!
В два часа после полудня Гиттенс лично позвонил мне в отель — сообщить, что все в порядке. Никто больше не подозревает меня в убийстве Данцигера.
Похоже, Макниз оказался не прав — полиция таки дожала Брекстона!
38
«Дерьмо» было любимым определением Джона Келли. Им он честил все, что не уважал.
Семью Кеннеди, генеральную прокуратуру, государственный радиоканал и многое-многое другое он припечатывал своим излюбленным словечком «дерьмо».
Я очень удивился, когда это же словечко он употребил в связи с поведением Гиттенса в тот день.
Вдохновленный звонком Гиттенса, я почти прибежал в отдел по расследованию убийств. Там, на месте депрессии последних дней, царило всеобщее возбуждение: дело Данцигера сдвинулось с места.
Гиттенс сердечно приветствовал меня, пышно извинился, добавив с лукавой улыбкой:
— Так-то вот, Трумэн! Спас я твою задницу!
Он обнял меня, другие детективы трясли мне руку и просили не судить их строго — и на старуху бывает проруха! Все мы ошибаемся, не держи зла.
Гиттенс, похохатывая, провозгласил:
— Работать, ребятки, надо прилежней! Я устал в одиночку нести на себе всю ответственность!
Именно в этот момент Келли наклонился к моему уху и шепнул:
— Дерьмо!
Я даже слегка растерялся.
Что он имеет в виду? То, что Гиттенс преувеличенно красуется?
Но, как ни крути, Гиттенс имеет законное право немного покичиться: словно ловец жемчуга, он нырнул в глубины Мишн-Флэтс с ножом в зубах и вынырнул с жемчужиной — с разгадкой!
Найдя убийцу Данцигера — а может быть, и Траделла, — Гиттенс одновременно и меня обелил.
Поэтому замечание Келли я отмел в сторону, как ворчание никогда и ничем не довольного старика. После этого я с легким сердцем предался всеобщему ликованию.
Виновник торжества находился в конференц-зале.
Его звали Андрэ Джеймс. Пухлощекий, склонный к полноте старшеклассник. Он сидел на стуле, потупив глаза, и, словно геморройный страдалец, застенчиво переминался с одной половинки широкого зада на другую. У него был запуганный вид патологически ранимого подростка — из тех, которые у любого человека с сердцем вызывают острое сочувствие.
Как этот беспомощный малец ввязался в такую страшную историю — с Брекстоном, наркотиками и убийствами?
Рядом с ним сидел его отец, живая противоположность запуганному сыну-неврастенику. Спокойный, величавый мужчина в допотопных черепаховых очках — достойный отец, честный муж и исправный прихожанин.
Гиттенс предложил мне:
— Хочешь лично проверить его рассказ? Это настоящая бомба!
Я пожал потную руку Андрэ и сухую руку его отца. Первое пожатие вялое, второе — энергичное.
Гиттенс представил Келли и меня в качестве «офицеров, ведущих расследование» и попросил Андрэ повторить рассказ.
Парнишка затравленно мялся и молчал.
Отец строго прикрикнул:
— Что тебе приказал офицер? Давай! — И, обращаясь к нам, достойный отец, честный муж и исправный прихожанин добавил: — Сын очень рад вам помочь.
Похоже, Андрэ был бы сейчас рад другому — оказаться за тридевять земель от полицейского участка.
Подчиняясь строгому взгляду отца, подросток вдруг затараторил: